Липст еще минуту посидел, потом поднялся.
— А кашу я всю не съел. На утро осталась. Ладно?
— Хорошо, хорошо.
Липст лег в постель и закрыл глаза. Мысли медленно уплывают за пестрый занавес. В ушах стихающим эхом звучат слова матери:
— Хорошо, хорошо, хорошо…
— Ты! — увидав Липста, воскликнул Угис. — Я падаю в обморок! До карнавала каких-то два часа, а он спокойно разгуливает!
— Не волнуйся, сейчас уйду. Забежал по дороге проведать. Ну, как твои дела?
— Дела хороши, — вместо Угиса поспешила ответить Вия. — У него только сердце ноет. Сегодня он сердечник.
В подтверждение Угис помахал белым шаром головы. Подпертый подушкой, он сидел в постели и походил на снежную бабу в белой рубашке. Вия пристроилась рядом на стуле и держала на коленях тарелку с горячим супом. Она зачерпывала суп чайной ложечкой и, прежде чем поднести к губам Угиса, старательно дула на ложку. Липст даже рот разинул от этакой идиллии.
— Да, — вздохнул Угис, — кажется, на этот раз я так и не попаду на карнавал. Наверно, не попаду… Видик у нас, ничего не скажешь, — аховый… Разве такое чучело может появиться в обществе?!
— Видик видиком, — сказала Вия, — но у тебя ж температура. Береженого бог бережет, смерим еще раз. Вот градусник, держи как следует!
— Не желаю я видеть этот градусник!
— Уги, детка, не спорь! Больным спорить строго воспрещается.
Вия расстегнула на Угисе рубашку. Он извивался, поджимал коленки к животу, краснел и бледнел. Это снова был старый Угис. Хотя бы потому, что он стеснялся показать Вии голую грудь. А может, и потому стеснялся, что при процедуре присутствовал Липст.
— Вия, ну, пожалуйста! Я не хочу! Слышишь?
— Не валяй дурака, — высунул голову Робис из-за занавески. — Не забывай, что Вия измеряет тебе температуру по комсомольской линии. Липст, поди-ка сюда! Иди посмотри, какая у меня будет маска.
— Нельзя, нельзя! — за спиной у Робиса испуганно закричала Ия. — Ты с ума сошел, Робис! Я же совсем голая!
— Ладно, — сказал Липст. — Я налюбуюсь твоей маской на вечере.
— Ты один придешь на карнавал?
— Нет, наверно, мы придем вдвоем, — ответил Липст со слабо скрытой гордостью.
— Ну, тогда на вечере ты наверняка ничего не увидишь. Лучше покажу тебе сейчас.
— Нет, лучше вечером. Я увижу, не сомневайся.
— С тобой будет Юдите? — растерянно заморгал глазами Угис. — И я не повидаю ее? Это катастрофа! Я сейчас же встаю и иду на карнавал! Честное слово, пойду!
Вия обхватила Угиса сильной рукой и усадила обратно в подушки.
— Лежи спокойно, малыш, — сказала она. — Не разбей термометр. Их сейчас нигде не достанешь.
— Видишь, Липст, моя песенка спета, — Угис еще раз попытался подняться. — Итак, я — жертва медицины.
— Лежи спокойно, жертва, — сказала Вия.
— Липст, я прошу тебя, — прижатый локтем Вии, Угис больше не артачился. — Прихвати с собой мою луковицу и походи в ней часок на карнавале. Маска небольшая, сложи и сунь в карман. Тогда у меня будет чувство, будто и я среди вас. Наденешь?
— Ладно, — сказал Липст. — Надену. А ты лежи спокойно и поправляйся. И не ссорься с Вией.
— Этого от меня не требуй. Этого я не обещаю.
— Ничего, ничего, все будет в порядке, — Вия поправила подушку под головой Угиса.
В тарелке еще оставался суп, и кормление Угиса продолжалось. Порядок тот же самый: Вия зачерпывала ложечку, старательно охлаждала и лишь тогда подносила к губам Угиса. Угис смирился. Забыв все печали, он послушно ел, не отрывая взгляда от румяного, здорового лица Вии. Он был счастлив. Широко раскрытые глаза сияли. Впервые в жизни Угиса кто-то о нем так нежно заботился, впервые к нему так ласково прикасались женские руки. Отблеск чудесного тепла любви, которым Угис не был согрет даже в детстве. От самого рождения он зяб. Теперь он блаженно грелся и льнул к этому теплу, — не замечая, что сам уже охвачен пламенем.
— Всем до свидания, — попрощался Липст.
Угис поднял голову.
— Не забудь, пожалуйста, мою луковицу.
— Не забуду, Угис. Я ее взял. Надеюсь, на мне она будет так же хороша, как на тебе.
Из-за занавески высунулись головы Ии и Робиса.
— Пока! — сказал Робис.
Ия не сказала ничего. В зубах она держала шпильки.
К семи часам Липст был в полной боевой готовности. Еще раз осмотрев себя в зеркале, он завернул в бумагу то, что надо было взять с собой, надел новое пальто и поехал к Юдите.
Дверь открыла ее мать.
— Добрый вечер! — Липст, краснея, снял кепку. — Простите, Юдите дома?
Если учесть, что Юдите уже кричала из кухни «пройди в комнату и подожди», вопрос Липста мог показаться глуповатым, однако ничего более умного ему не пришло в голову.
— Раздевайтесь, — предложила пожилая дама.
У нее всегда был недовольный вид, и она всегда курила, нервно стряхивая пепел с вымазанной губной помадой сигареты. Ни капли сходства с Юдите! В присутствии матери Липст всегда чувствовал себя как на вертеле. Больше всего выбивал из колеи взгляд этой женщины. Казалось, она никогда не замечала Липста. Даже когда смотрела в упор.
— Как тепло у вас, — помолчав, заметил Липст.
Ради приличия надо было что-то сказать. Он положил сверток на пол и не спеша расстегнул пальто.
Мать Юдите ничего не ответила, но Липст сразу почувствовал что-то неладное. Пожилая дама не сводила с него взгляда, в котором сквозил ужас.
Липст отвернулся и долго возился у вешалки, пока повесил пальто. Потом их взгляды опять встретились. Она по-прежнему смотрела так, будто хотела загипнотизировать Липста. Глубокие складки вспучили тщательно запудренный лоб, щеки постепенно приобрели зеленоватый оттенок.
Липст смущенно улыбнулся и, не зная, как быть дальше, посмотрел на себя в зеркало. О боже! Ведь он в карнавальном костюме! Короткие штанишки школьника и ярко-зеленая фланелевая блуза. Вязаные чулки обтягивали длинные мускулистые ноги, вместо галстука болталась похожая на огурец шелковая кисточка. В замешательстве он совсем забыл про это. Бедная женщина, все-таки у нее были стальные нервы!
— Извините! — пробормотал Липст. — Это костюм для карнавала. Я думал, Юдите вам…
Из ее уст вместе с серым клубом дыма вырвался звук, похожий на стон.
— Какая приятная неожиданность! Очевидно, Юдите забыла сказать, где она встречает Новый год, — женщина резко повернулась и исчезла.
— Почему ты стоишь в передней? — крикнула из кухни Юдите. — Пойди сядь на диван. Я сейчас!
Юдите влетела словно порыв ветра. Волосы заколоты на затылке, вся она благоухает свежестью, водой и мылом. На Юдите только черная кружевная комбинация.
Окинув Липста быстрым взглядом, она с веселым криком бросилась ему на шею.
— У тебя блестящий вид! — восторженно шептала она. — Ах ты мой школьник! Шалун мой маленький!
Тут же, за полуприкрытой дверью, шаркали шлепанцы матери. Не успев очухаться от предыдущего конфуза, Липст теперь окончательно смутился и вырывался из рук неодетой Юдите, но вышло почему-то так, что он прижался к ней еще сильнее. У него вдруг заложило уши, словно он вошел в цех, где клепали стальные корпуса кораблей. Этот грохот исходил из самого Липста, из его груди, которая прильнула к Юдите так крепко, что ощущала биение ее сердца. Липст теперь уже не прислушивался к шагам в соседней комнате. Он был глух ко всему. Юдите не отстранялась. Прижавшись подбородком к плечу Липста, она смотрела ему в глаза и молча улыбалась.
— Липст, — шепнула она, — уже много времени. Нам пора идти.
— Да, нам пора.
— Липст, ну, слышишь?
— Да. Я слышу.
Липст медленно разжал руки. Юдите, все еще улыбаясь, посмотрела на дверь и небрежно захлопнула ее.
— Липст, — сказала она, — ты озорник. А теперь не смотри. Мне надо надеть чулки.
— У тебя красивые ноги.
— Правда?
— У тебя красивые ноги. И руки красивые. И нос красивый.
— Ах ты! — Юдите взяла Липста за ухо. — А смотреть все равно не смей. Послушай, как у меня стучит сердце.
— Пусть стучит, — сказал Липст. — У тебя красивое сердце.
— Сердце не может быть красивым. Сердце может быть только хорошее или плохое.
— У тебя красивое сердце.
— Нет, Липст, ты не знаешь. У меня сердце не красивое. У меня плохое сердце. Совсем, совсем противное.
Они спорили, смеялись и дурачились, пока, наконец, их взгляд не упал на часы.
Липст подошел к окну. Отсюда поверх черных верхушек деревьев открывался вид на сверкающий огнями порт. Освещенные прожекторами вышки подъемных кранов торчали из темноты, как башни сказочного города.
Юдите спешно заканчивала туалет.
— Ну, теперь можешь смотреть, — сказала она, церемонно выходя на середину комнаты. — Тебе нравится?
— Даже чересчур! Когда ты так шикарна одета, я немного побаиваюсь тебя.
— Мужчина должен быть смелым.
— Я буду смелым. Сколько стоит это платье?
— Дорого. К сожалению, оно не мое. Ради тебя я одолжила его на сегодняшний вечер.
Липст прикоснулся к пышной, собранной в талии юбке.
— Это рококо? — спросил он. — Как называется такой костюм? А ля Мари Антуанетта?
— Липст! — Юдите схватилась за голову. — Ты абсолютно ничего не смыслишь в этих вещах. Это не костюм, а модное вечернее платье. В нем есть что-то от Кристиана Диора.
— От Кристиана Диора? Что? Я не хочу, чтобы у тебя было что-нибудь от Кристиана Диора.
— Так называется ателье мод в Париже. Сам Диор давным-давно умер.
— Его счастье.
— Если бы мы шли не на фабрику, а в хороший ресторан, я еще надела бы длинные перчатки. — Юдите осторожно достала из ящика тончайшие перчатки и прижала к щеке. — А сегодня не хочется. Какой-нибудь дурак еще станет смеяться.
— Мы идем не на фабрику, — сказал Липст. — Мы идем в заводской клуб. Ты можешь смело надевать эти перчатки.
— А ты хочешь?
— Я хочу всего, чего хочешь ты.
— Ладно, — сказала Юдите. — Тогда я надену.
И, присев в глубоком реверансе, добавила: