Липст снова увидел рядом побагровевшее лицо Казиса и прямые белокурые волосы. Полы рясы выбились из-за пояса и свисали вдоль рук черными поникшими крыльями. Путаясь в тряпках, Казис сделал еще несколько шагов, потом потерял равновесие и плашмя растянулся на полу. Липст победил! Но и он тоже, тяжело отдуваясь, рухнул рядом.
Они помогли друг другу встать на ноги.
— Вот черт! — проговорил Казис, немного отдышавшись. — Не ожидал такого!
Подбежала Юдите, звонко чмокнула Липста в щеку, закричала «ура» и захлопала в ладоши. Робис и Крамкулан трижды подбросили Липста в воздух. В награду он получил глиняную уточку-свистульку.
— Пошли танцевать, — предложила Юдите.
Она сказала это одному Липсту, но слышали все.
— Танцевать, танцевать, — подхватили женщины.
Все вернулись в танцевальный зал, и вихрь вальса завертел их, словно бездонный омут. Юдите ласково улыбалась и, танцуя, смотрела Липсту в глаза.
— Ах ты мой малыш, герой мой маленький…
Липст крепче прижал к себе Юдите. В этот миг он чувствовал в себе силы взмыть в воздух.
— Без четверти двенадцать! — всплеснула руками Ия. — Быть не может! Послушайте, дорогие, уж не испортились ли у меня часы?
— Эх, чего там смотреть теперь на часы, — ответил Робис. — Погляди лучше на Вию с Казисом.
Вия и Казис в противоположном углу зала отплясывали липси. Увидав их вдвоем, Липст опять подумал об Угисе. И тут он, наконец, вспомнил про маску. «Ах, да — маска же! Эта несчастная луковица!..» Липст отвел Юдите в сторонку.
— Ты извини, — сказал он, — но я должен на минутку оставить тебя одну. Мне надо сбегать в гардероб переодеться…
Он рассказал Юдите об уговоре с Угисом. Юдите вынула из сумочки зеркальце.
— Сейчас настанет полночь, — она мечтательно прикрыла глаза. — Самый торжественный момент карнавала.
— Я сбегаю и сейчас же вернусь обратно.
— Что за глупости, Липст! Скажи Угису, что ты надевал маску, и все.
— Нет, Юдите. Я обещал…
— Он же не будет знать.
— Все равно. Обещания надо выполнять. Теперь он думает о нас.
Юдите убрала зеркальце, поправила перчатки и повисла на руке у Липста. Ее улыбающиеся глаза чуть косят, они темные-темные и бездонной глубины.
— Ты мой хороший, — проговорила она. — Самый лучший.
— Я сейчас вернусь.
— Ладно. Теперь ты уже не будешь школьником, ты будешь луком.
— Я буду Угисом Сперлинем.
— Ладно, — рассмеялась Юдите. — Ты будешь моим Угисом.
Она проводила Липста до дверей зала.
— Я буду ждать тебя здесь. В зале жарко, — сказала она. — Приходи поскорее. Сегодня самый чудесный карнавал на свете.
Липст помчался в гардероб. На середине лестницы он остановился, помахал Юдите рукой и одним прыжком перепрыгнул оставшиеся ступеньки. Переодевание заняло несколько минут, не более. На обратном пути Липст придумывал, как бы подкрасться к Юдите незаметно, что́ ей сказать и как вести себя в новом костюме. Начнет он, скажем, так:
Я не призрак, не злой дух,
Перед вами — репчатый лук…
К дверям зала Липст приближался, крадучись вдоль стены.
Но где же Юдите? Почему ее не видно? Липст пробился через толчею танцующих в дальний угол зала. Под висящим на ниточке месяцем Юдите тоже не было.
— Вы не видали Юдите? — спросил Липст.
— A-а! Это ты? — зашумела компания сборщиков. — У Липста новая шкура! А ну-ка повернись, покажись!
— Она не подходила сюда?
— Юдите? Не видели.
— Куда же она девалась?
— Ай, ай-ай, совсем как маленький, — потешался над ним Робис. — Куда девалась? Оставь на пять минут девушку в покое.
— Ну, где же она может быть?
Стоять и ждать — это свыше сил Липста, он побежал на поиски. Может, среди танцующих? Или в коридорах. А если снова спуститься в гардероб?
Юдите и след простыл. Липстом овладевал смутный страх. Он сновал в веселой сутолоке, как челнок на станке, пока, наконец, не сел по соседству с дверью. Он снял луковицу и вытер мокрый лоб. Оркестр заиграл туш. Ровно двенадцать. Липсту на это наплевать. Он беспокойно озирался по сторонам. Где Юдите? Где Юдите?
Он еще не был в комнате игр. Может, она пошла туда? Липст вскочил и снова нырнул в толпу. И вдруг сердце словно вырвали из тисков. В конце коридора стояла Юдите! Липст присвистнул и веселым жеребенком помчался к ней.
— Что ты делаешь здесь одна? Я уж думал, тебя заколдовал волшебник и упрятал в свою шапку. Ну, идем же!
Юдите стояла, прислонившись к стене. Она была чем-то расстроена. Нет, это совсем не та Юдите, что обещала ждать Липста у дверей зала, не та девушка, для которой нынешний карнавал показался самым чудесным на свете.
— Я хочу домой. Проводи меня.
— Что случилось, Юдите? Что еще за шутки?!
— Отведи меня сейчас же домой. Я прошу тебя!
Лоб Липста покрылся испариной. «Это оттого, что я бегал», — решил он.
— Тебе не нравится здесь?
— Липст, не мучь меня. Здесь один человек, которого я не хочу встретить. Когда-нибудь потом я тебе все расскажу.
Липст рассмеялся. Этот смех совсем не радостен. Он засмеялся оттого, что ему стало страшно. Рядом стояла Юдите, вокруг сновали люди, но Липст внезапно почувствовал себя страшно одиноким. Человек, заблудившийся ночью в лесу, иногда пытается петь. Липст пробовал смеяться. Невидимый поток уносил от него Юдите, она опять уплывала куда-то. Липсту хотелось закричать, крепко вцепиться в нее, удержать, а он почему-то смеялся.
— Хотел бы я встретить того человека, — сказал он.
Липст стоит под качающимся на ветру уличным фонарем. Он немного пришел в себя и снова может рассуждать. Он помнит, что минут десять назад подавал Юдите пальто, открывал перед ней дверь, но делал все это машинально, как заведенный. У входа стояло такси. Юдите назвала шоферу адрес. Липст смотрел на светящийся в темноте циферблат часов и всю дорогу молчал. Машина остановилась. Юдите выскочила на тротуар и обернулась. Она ждала Липста. Липст сидел и не двигался. Огромная тяжесть прижала его к сиденью. Он просто забыл, что надо выйти. Шофер спросил:
— Будете ждать или дальше поедем?
— Поедем дальше, — ответил Липст, но, услышав свои слова, вздрогнул и тут же отказался от них. — Нет, я вылезу!
Юдите уже не было. Она исчезла бесследно. Лишь дверь парадного распахнута настежь, и черное ущелье коридора таращится на Липста, как незасыпанная могила.
Уличный фонарь со скрипом раскачивается на ветру над Липстом и швыряет через улицу черную тень.
Липст стоит, потом проводит рукой по лицу, ежится и бежит прочь. «Что же произошло? — думает он. — Ведь только что я был самым счастливым человеком на свете…»
Перед мысленным взором Липста всплыла картинка из его детства: он пускает мыльные пузыри. На конце соломинки, переливаясь всеми цветами радуги, медленно вырастает мерцающее чудо, отрывается от соломинки и, слегка вздрагивая, летит. Но стоит даже тихонько тронуть шарик, как он лопается. И не остается ничего, только будто кто влажно дохнул тебе в лицо — и все.
«Так что же, любовь всего-навсего мыльный пузырик? — спрашивает себя Липст. — Блестящий призрак, мерцающая пустота? Нет, нет, этого не может быть. Истинная любовь должна быть крепкой… Любовь… А если это не любовь? Нет, нет, Липст, с чего ты взял? Это неверно! Что ты сам себе говорил вчера и позавчера? «Ради Юдите не пожалел бы и жизни…» И всего несколько минут назад ты готов был отдать за нее жизнь. Что же это было, если не любовь? Что? Может, твоя любовь, но не любовь Юдите?..»
Из ночной тьмы перед Липстом возникла глумливая усмешка Узтупа.
— Ты берегись ее! — предупреждает Сприцис. — Я ее немножко знаю…
Липст разрубил тьму кулаком. «Провались ты ко всем чертям. Знаток нашелся!..»
Не любовь? А глаза и губы Юдите, ее улыбка, яркие зимние звезды в пустынных улицах над ними двоими, встречи в дождь и снег, в туман и мороз; ресницы Юдите в сумраке Старой Риги; следы их шагов на занесенных снегом дорожках Исторического парка…
«И если она все-таки не любит тебя! Если тебя все-таки водили за нос?»
«Неправда, — Липст сдвинул кепку с потного лба на затылок. — Так не шутят. Так шутить нельзя. Вспомни, какой несчастный вид был у нее самой».
«Нет, нет, — думает Липст. — Причина не во мне и не в Юдите. Беда нагрянула откуда-то из-за угла, неожиданная и одинаково страшная для нас обоих. Юдите виновата в этом меньше всего. Я должен был оберегать ее…»
«Тебе видней, — глумится из темноты Сприцис. — Тебе видней. Но я‑то знаю…»
Липст остановился. Надо перевести дух.
На столбе качается лампочка. Но это не та, что горит у дома Юдите. В руке какой-то сверток. Ах, да, это же луковица Угиса, злосчастная маска. Надо ее отдать. Теперь он хоть знает, куда пойти. В общежитие, к Угису.
Длинная безлюдная улица. Громыхая, промчался трамвай. И опять тишина, нарушаемая лишь тихой капелью с крыш домов.
Угис мигом вскочил и сел в постели.
— Почему ты не на карнавале? — изумился он. — Не пошел? Случилось что-нибудь?
— Нет, — сказал Липст. — Я был. Все в порядке…
Настольная лампа с зеленым абажуром. Рядом с кроватью Угиса на табуретке стакан с оранжево-красным компотом. В стакане чайная ложка. Свет лампы падает на блестящий конец ложки и отбрасывается ярким бликом на затененный потолок.
— Ну, тогда рассказывай, как там было! Почему ты ничего не рассказываешь?
— Было весело.
— Что сказала Юдите?
— Она сказала: «Это самый чудесный карнавал на свете…»
Липст прикоснулся пальцем к ложке. Зайчик на потолке задрожал.
— Нет, лучше не рассказывай, — Угис притянул Липста и усадил на край кровати. — Лучше я сам тебе расскажу. Мне надо только сосредоточиться, и я все ясно увижу перед собой: вы входите в зал… У дверей давка… Оркестр играет вальс… Свет то красный, то синий, зеленый, желтый… Ты надевал мою луковицу?
— Надевал…
— Уррра! А… а Вия видела?
— Видела.