— Правильно, — тотчас согласился Угис. — Неплохо бы.
— Что за экспедиция? Куда? — В голосе Ии послышалась подозрительность.
— На кухню. Сварим общими усилиями… Ну, Липст, какой суп ты хотел бы сегодня на ужин?
— Я? — переспросил Липст. — Перловый, что ли…
— На кухню нельзя, — сказала Ия. — Не забывайте, что я здесь живу нелегально.
— Верно, — Казис закусил губу. — Я совсем позабыл…
И добавил:
— Ничего. Можно в комнате на электроплитке. Все будет в порядке!
В дверь трижды постучали.
— Да, да, — отозвался Угис. — Входи, Вия, входи!
Глубоко убежденный, что постучала именно Вия, он заблаговременно покраснел.
Дверь открылась. Вместо Вии на пороге стоял Мерпелис. Справа и слева его эскортировали две решительного вида женщины в белых халатах. Позади виднелось испуганное лицо старой Алмы. Угис чуть не упал от неожиданности. Разговор оборвался.
Липст, Робис и Ия вскочили на ноги, точно по команде.
— Санитарный контроль, — сообщила правая нападающая.
Мерпелис, придирчиво поглядев по сторонам, достал из кармана исписанный лист бумаги и молча перечитал его. Затем он направился прямо на половину Робиса. «Ассистентки» последовали за ним, как две белые тени. Алма переглянулась с Угисом и бессильно развела руками.
Мерпелис вернулся, держа двумя пальцами ночную сорочку Ии.
— Это что такое? — спросил он упавшим голосом, в котором звучало такое отчаяние, что можно было подумать, будто тонкая, усеянная цветочками ткань душила его за горло.
— Ночная сорочка, — сказал Робис.
— Я желаю знать, какая это сорочка?
— С санитарной точки зрения вполне безукоризненная.
— Мужская или дамская?
— Вроде бы дамская, — с выдержкой закаленного дипломата пришел на помощь Робису Казис. — Хотя такое определение для данного конкретного случая не совсем точно. Это не дамская сорочка вообще, а ночная сорочка жены Робиса — Ии Красткалн.
Мерпелис закатил глаза и громко простонал:
— И это мне говорите вы — секретарь комсомольской организации! Вы, кто должен был первым ударить в набат, когда налицо имеется вопиющее на сегодняшний день нарушение норм советской морали! Как могут происходить подобные вещи у вас под носом?! Вы знали об этом?
— Да, — смиренно признался Казис. — Я знал, что Робис Красткалн женился. Я только не знал, что это называется нарушением советской морали.
Тут подоспели «ассистентки». Одна из них держала за металлическую пряжку сандалию Ии, в руке у второй была пустая винная бутылка.
— Товарищ Мерпелис, все указанное в заявлении соответствует действительности, — сказала первая.
— Все точь-в-точь как там сказано, — добавила вторая.
— В заявлении? — воскликнул Угис. — В каком заявлении?
Мерпелис помахал исписанной бумажкой:
— Вот в этом!
— Ах, вот оно что, — заинтересовался Казис и подошел к Мерпелису. — Если это не государственная тайна, мы тоже охотно ознакомились бы с таким любопытным документом.
— Я зачитаю только те места, которые товарищ директор подчеркнул красным карандашом, — Мерпелис осуждающе посмотрел на белую как мел Ию: «…было бы преступлением продолжать замалчивать позорную правду о том, что в мужском общежитии нашего завода седьмая комната превращена в «дамский рай». Некоторые легкомысленные женщины нашли в ней для себя удобный приют и находятся там без прописки днем и ночью. Аморальный образ жизни жильцов этой комнаты — Роберта Красткална и в особенности Угиса Сперлиня — отрицательно влияет на остальных живущих в общежитии…»
— Хватит, хватит. Незачем слушать дальше эту муру, — отмахнулся Робис и ласково обнял Ию за плечи.
В глазах Казиса заплясали озорные чертики. Угис принялся большими шагами расхаживать по комнате.
— Это все вранье, — сказал он. — Гнусное, зловредное вранье.
Мерпелис аккуратно сложил исписанный мелким почерком листок и спрятал в бумажник.
— Может, и эта сорочка вранье? — спросил он.
— Товарищ Мерпелис, будьте любезны, присядьте, — Казис указал на ближайший стул. — И вы тоже уважаемые товарищи санитарные контролеры. Поговорим серьезно. Мы вам сейчас все объясним…
— Меня интересует только одно, — Мерпелис даже не поглядел на предложенный стул. — Вот эта гражданочка, — он указал на Ию, — пребывает здесь также и ночью?
— Да, — ответил Казис, — она тут живет.
— Ну, вот видите, — Мерпелис в отчаянии воздел руки к потолку. — Какие еще нужны объяснения?!
— Эта гражданка, во-первых, имеет имя и фамилию — Ия Красткалн, во-вторых, она комсомолка, работает на нашем заводе, и, в-третьих, она жена Роберта Красткална.
— Безразлично. Она здесь не прописана.
Мерпелис повторил жест короля Лира.
— Все, — сказал он. — Не будем понапрасну терять время. Эх, молодежь, молодежь, и чем вы только занимаетесь! Чем занимаетесь!
— Это заявление клеветническое, — сжав кулаки, Угис преградил путь Мерпелису. — Вы не хотите верить живым людям, а гнусному анонимному клеветнику верите!
Мерпелис горестно покачал головой.
— Заявление не анонимное, — возразил он. — Его подписал рабочий П. К. из вашего же цеха, если не ошибаюсь.
Мерпелис обратился к помощницам.
— Вещественные доказательства мы заберем с собой.
Процессия направилась к двери.
— Лично я, конечно, не решаю эти дела, — Мерпелис обернулся. — Во всем этом разберутся дирекция и заводской комитет, но на вашем месте, товарищи Сперлинь и Красткалн, я все же заранее стал бы подыскивать себе комнату в другом месте… А вы, товарищ уборщица, — Мерпелис сделал знак Алме, — пройдемте к коменданту общежития. У нас будет особый разговор.
Алма по очереди окинула взглядом всех оставшихся в комнате, опять развела руками и, ничего не сказав, вышла. На электроплитке громко булькала в кастрюле вода.
— Кипит, — первым нарушил молчание Казис. — Нашим кулинарным курсам немножко помешали. В горячую воду перловку засыпать нельзя.
— Спасибо за угощение, — сказал Робис, — у меня всякий аппетит пропал.
— Вот свинство! — воскликнул Угис. — Рабочий П. К.! Я завтра убью этого Крамкулана и сам явлюсь в милицию.
— Спокойно, спокойно, — урезонил Казис. — Завтра надо будет зайти к Шапару. Не всегда прав тот, кто громче всех орет.
— Конечно, — согласился Угис, — но Крамкулана я все-таки убью!
— Ладно, — сказал Казис. — Я надеюсь, мы эту историю уладим. Как ты считаешь, Липст? Уладим, а?
Липст посмотрел на Казиса. Он еще не успел разобраться в беспорядочном ворохе мыслей, возникших в результате вторжения санитарного контроля. В первый момент Липст оторопел, потом его стали разбирать и смех и злость, и, наконец, он стал понимать, что ситуация складывалась довольно запутанная и выглядела гораздо серьезнее, чем могло показаться сначала. Неужели действительно заявление настрочил Крамкулан?
— Я думаю, все уладится, — сказал Липст.
Он произнес это вполне убежденно. Снова предстояла схватка, в которой, как и тогда, в патруле, он будет стоять плечом к плечу с друзьями — Казисом и Угисом, Ией и Робисом. Иначе и быть не могло. Только так!
— Я думаю, мы это уладим… — повторил Липст еще раз.
— Иди-ка. сюда, — Угис потащил Липста за руку. — Хватит лодыря гонять. Давай за дело.
— И у тебя еще есть настроение? Может, отложим на завтра?
— Почему? — Угис упер руки в бока. — Именно сейчас. Назло им!
— А суп сварим завтра, — предложил Робис. — Договорились?
— Ладно, — согласилась Ия. — Сегодня я вам испеку чудесные блинчики.
— Вот это другое дело, — сказал Робис. — Это у нас делается быстро!
Дома Липста ожидал сюрприз. На столе лежали адресованная ему телеграмма и аккуратный, завернутый в белую бумагу сверток. Телеграмма была на русском языке. Значит, из Москвы! Значит, от Юдите! На свертке не было никакой надписи. Не было и марки. Его могли просто принести. Но кто?
Липст торопливо распечатал телеграмму. Полосатый бланк хранил в себе два коротких слова: «Целую, Юдите». Телеграмма помечена вчерашним днем.
Липст несколько раз перечитал телеграмму. Он не понял, как это получилось, но вдруг маленькая бумажка, которая довольно противно пахла клеем и похожей на гуталин штемпельной краской, оказалась у его губ.
Липст положил телеграмму на стол только после того, как тщательно и многократно исследовал все почтовые шифры, служебные пометки и витиеватую подпись контролера.
Толстая бумажная обертка скрывала в себе необычной формы бутылку. Сразу было видно — продукция заграничная. Более тщательный осмотр позволил Липсту определить, что бутылка содержит коньяк, и лишь потом он разобрал надпись на этикетке: «Мартель»… «Гордон блю»…
Три последние слова поразили Липста, как удар грома. Он уже успел позабыть, что на свете существует денежный мешок по имени Альберт Шумскис. А-а, это он, «Сыр голландский»… вчера сказал Липсту:
— Коньяком «Мартини» не брезгайте. «Мартель», разумеется, лучше, особенно если удается раздобыть «Гордон блю» с синей полоской…
Липст посмотрел на этикетку. Проклятая синяя полоска! Он задыхался от злости. Больше всего почему-то возмущала именно эта паршивая полоска. Словно «Сыр» провел ее нечистым пальцем по лицу Липста и по лицу Юдите.
Все как-то нелепо и внезапно смешалось в одну кучу — счастье, принесенное телеграммой, и проклятая бутылка, Юдите и директор Шумскис, радость и обида, надежда и подозрение.
Липст схватил бутылку за горлышко и с размаху трахнул об пол. В нос ударил резкий запах.
В дальнем конце коридора открылась дверь мадемуазель Элерт. Торопливый топот шагов. Затем из замочной скважины донеслось шумное, как у морского льва, дыхание. Робкий стук в дверь. Как и всегда, в узкой щели сперва появилась голова мадемуазель.
— Я очень извиняюсь, — шустрые глазки мигом обежали всю комнату, — у вас ничего не разбилось?
Казалось, от чрезмерного волнения она сама того гляди рассыплется на мелкие кусочки.
— Надо посмотреть, — сказал Липст. — Я вроде бы не слыхал. А! Вот разбитая бутылка!