— Я буду заниматься и на будущий год поступлю в вечернюю школу. Потом в институт… Завод реконструируют, строят новые цехи, всюду нужны мастера, техники, инженеры…
Юдите слушала и молчала. От каждой капли, падавшей с края лодки, ее ресницы тихо вздрагивали.
Красный солнечный шар погрузился в яркую синь моря. Небосвод, некоторое время еще пылавший и плавившийся, гаснул и подергивался окалиной сумерек.
— Хорошо, что темнеет, — сказала Юдите. — Платье выглядит так, будто его из мешка вытащили. Тебе не стыдно ехать со мной в одном вагоне?
— Успокойся, — засмеялся Липст. — В вагон нам все равно не попасть. Хорошо, если достанется место на подножке.
— Плечи огнем горят! Как бы теперь кожа не сошла!
Юдите оживилась. Она долго расчесывала волосы, потом тщательно намазалась кремом, попудрилась, накрасила губы и ресницы. Все это напоминало религиозный ритуал. Без соблюдения его она даже ночью не могла отправиться в путь. В эти минуты проявилась некая иная сущность Юдите, жившая в ней сама по себе и для которой действительность не определялась ни местом, ни поздним часом, ни тем, что принес этот день. Сосредоточенно и самозабвенно она охорашивалась, приоткрыв перед Липстом еще на несколько сантиметров завесу над своим таинственным миром.
Липст стоял и смотрел. Как он любит Юдите! Как он любит ее!
Любовь эта была так ярка, что ослепляла, так сильна, что подчиняла все другие чувства, так драгоценна, что он не знал, как ее уберечь. Он стоял и смотрел.
— Вот я и в порядке, — сказала Юдите. — Можно идти.
На берегу Булльупе они долго ждали перевозчика. Месяц выткал золотом по речной глади причудливый восточный ковер. По нему на противоположный берег перебегал ленивый южный ветерок.
Ночь стояла душистая и светлая. Тихо шумел лес, кутаясь в призрачные тени. Юдите шла, крепко вцепившись в руку Липста, покорная и доверчивая. Над иззубренными верхушками деревьев чуть светилось небо с редкими июньскими звездами.
Потом лес стал гуще. Деревья вплотную подступили к тропинке, выстроившись по обе стороны как почетный караул, и поминутно трогали плечи путников колючими ладонями хвои. В чаще крикнула спросонок ночная птица. Юдите испуганно оглянулась.
— Что там так блестит на земле? — спросила она. — Вон там, как золото…
Липст обнял Юдите за плечи.
— Это гнилушки. Обыкновенные гнилушки.
— А до чего ярко блестят!
В ночной тишине ясно слышалось, как по железнодорожному мосту прогрохотала электричка. Дорога вынырнула из леса и пошла берегом реки. Над лугами слоился белый туман. Вдали тускло светились окна дач.
— Нам еще долго идти? — спросила Юдите.
— Ты устала?
Юдите покачала головой.
— Мне кажется, у сегодняшнего дня нет конца.
— А мне нет, — сказал Липст. — Мне он кажется слишком коротким…
Через четверть часа они сели в поезд. Электровоз рванул длинную вереницу вагонов и помчал в сверкающий огнями город.
XII
Через несколько дней по пути на работу Липст встретил в трамвае Робиса с Ией. Супруги сияли. Они обменивались туманными полунамеками, и вид у них был подозрительно загадочный, будто им здорово повезло в лотерее.
— Как дела Угиса? — поинтересовался Липст.
— У него последние экзамены, — ответила Ия.
— Скоро дозреет и свалится, — добавил Робис.
— Думаешь, не выдержит?
— Нет. Я думаю, получит аттестат зрелости.
Робис с Ией переглянулись. «Можно ему сказать?» — спрашивали глаза Ии. «Можно. Отчего же нет?» — отвечал взгляд Робиса.
— Мы уже не живем в общежитии. — Ия тут же воспользовалась немым разрешением,
— Сенсация! Дали квартиру?
— Квартиру обещали к осени, — Ия поправила воротник сорочки Робиса. — Пока что мы на взморье.
— Теперь у нас собственный за́мок, — усмехнулся Робис. — Шапар отвоевал для нас у дачного треста на пять лет. С кондиционированным воздухом. Днем подается теплый, ночью — холодный.
— Семнадцать квадратных метров, не считая чердака, — уточняла Ия. — Одно окно выходит в лес, другое — на море. И никакого холода ночью не подается, ты не верь ему. Ночью в комнату подаются комары.
Все это было сказано с улыбкой и оттенком иронии, но Липст прекрасно видел, что они оба совсем ошалели от счастья. Красткалны готовы были скакать и кувыркаться, взявшись за руки, плясать вокруг унылой кондукторши с бородавкой на кончике красного носа.
Липст недоверчиво развел руками.
— Ну, поросята, я вам просто завидую!
Робис с Ией опять переглянулись.
— Ты мог бы как-нибудь заехать к нам в гости, — Робис почесал подбородок.
— Хоть один, хоть вдвоем, как тебе удобнее, — улыбнулась Ия.
Примечание Ии приятно пощекотало самолюбие Липста. Он чувствовал себя польщенным.
— Спасибо, — сказал он. — Можете не сомневаться. Приеду как штык!
— Что ты собираешься делать сегодня вечером?
Липст пожал плечами — сегодня у Юдите показ.
Что он мог делать в такой вечер?
— Хотел зайти к Угису.
— Угис вечером будет у нас. Может, и ты заедешь?
— Надо подумать.
— Ия собирает народ, — Робис подмигнул, — надо перетащить старый шкаф на чердак. Я один не справлюсь.
— Правда, Липст, приезжай! Не задавайся.
— Ну, если шкаф… Вдвоем с Угисом вы вряд ли его подымете.
— Следующая остановка Велозавод, — проворчала угрюмая кондукторша.
«Съезжу, — решил Липст. — Что тут особенного?» Мысли его вскоре умчались по привычному маршруту. К Юдите. Опять вечер без нее. Липст сможет делать все что угодно и идти куда вздумается — и все это бессмысленно. Но так или иначе эти часы тоже надо было пережить, чтобы дождаться мига, когда Юдите будет опять с ним. «Ну ладно, съезжу», — решил он.
Саша Фрейборн несерьезный противник для Липста. В первом сете он еще кое-как держался, но вскоре выдохся и окончательно утратил боевой дух. Второй сет для Саши прошел в основном под столом в поисках шарика. Такая игра была пустой тратой времени.
Липст поглядел на часы — до конца обеденного перерыва пятнадцать минут. Наконец Саша швырнул ракетку и поднял руки:
— Сдаюсь! Что делать? Я игрок другого класса…
Липст уже хотел было отправиться в цех, но тут к нему подошел Румпетерис. Липст тотчас его вспомнил, хотя с той первой встречи ни разу больше не видал и даже не знал, где он работает.
— Товарищ Тилцен, у меня к вам небольшой разговорчик.
«Не поленился узнать мою фамилию, — усмехнулся про себя Липст. — И на «вы»… Какая честь!»
— Ну что ж, — Липст закатал рукава рубахи. — На каких условиях?
Румпетерис пристально посмотрел на него.
— Никаких условий.
«Сегодня он мне пять очков форы не предлагает. Тоже неплохо. Как говорится, скромность украшает человека…»
— Кто начинает? — Липст взял шарик и спрятал руки за спину. — В какой руке?
Румпетерис смутился.
— Собственно, я играть не собирался, — сказал он. — Заводской газете нужен художник. Материал уже собран, но некому сделать иллюстрации. В субботу должен выйти первый номер. Я слышал, вы учились в художественном училище.
Такого оборота дела Липст не ожидал. Честно говоря, он чувствовал себя несколько обескураженным. «Нужен художник… Ху-дож-ник». А что, если Румпетерис его разыгрывает? Что-то подозрительно прозвучало это упоминание об училище.
— Это что еще за газета?
— Редакция тут рядом. Может, зайдете…
Румпетерис — воплощенная любезность, Он танцевал вокруг Липста, точно вокруг стола для пинг-понга.
— Пока что ничего особенного у нас нет — пишущая машинка и шапирограф. Начинать всегда трудно. Но наш завод — растущее предприятие с громадными перспективами. Через год газета будет печататься типографским способом, по крайней мере в тысяче экземпляров. Для рисунков будут изготовляться растровые клише, применим многоцветную печать!
Единственный стол, стоявший посреди комнаты, завален кучей всяких бумаг, из-под них торчит никелированный рычаг пишущей машинки.
— Я даже не знаю, — Липст окинул взглядом редакционную комнатушку. — Я очень занят…
— Это займет у вас всего несколько часов в неделю.
— Ху-дож-ник! — словно передразнивая кого-то, протянул Липст. — Почему вы решили говорить об этом именно со мной? Какой я художник?
— Вас порекомендовали.
— Интересно, кто же?
— Секретарь комсомольской организации.
И Румпетерис еще раз нарисовал перед Липстом картину развития газетно-издательского дела на заводе. Его речь так и пестрела всевозможными «линотипами», «офсетами», «тиражами» и «ротациями».
— Что-нибудь намалевать я бы, конечно, мог, — перебил его Липст. — Но я ничего не смыслю в рисунке пером.
Румпетерис достал из синей папки узкую полосу, отпечатанную на машинке.
— Для передовицы надо нарисовать виньетку. Гвоздь номера! Результаты конкурса…
Рука Липста машинально потянулась вперед.
— Результаты конкурса?!
— Да. Я надеюсь, вы сохраните редакционную тайну. Пока газета еще не вышла…
— Покажите, пожалуйста! Какой высоты должна быть эта виньетка?
Первые строки Липст читать не стал. «Чтобы способствовать», «чтобы развивать», «чтобы развернуть»… История рационализаторского движения. Цитата. Дальше, дальше! Взгляд Липста пробежал по диагонали листок. Ага, вот! Первая премия. Вторая… Третья… Игорь Савишко, Янис Буринь, Владислав Крейцерис…
Вдруг Липст увидел свое имя. Он не прочитал его, а просто узнал по знакомым очертаниям. Нет, он не ошибся, так и написано черным по белому: «…комиссия жюри особо отмечает организационное предложение Липста Тилцена и Угиса Сперлиня, которое, несмотря на то, что не отвечает условиям настоящего конкурса, заслуживает самого пристального внимания…»
Липст посмотрел на Румпетериса, потом снова на статью.
«…особо отмечает организационное предложение Липста Тилцена и Угиса Сперлиня… Липста Тилцена и Угиса Сперлиня…»
Липсту кажется, будто какая-то чудесная сила отрывает его от пола и подымает в воздух. Губы Липста расплываются в широчайшей улыбке, щеки пылают, а глаза не в силах оторваться от узкой полоски бумаги. Румпетерис удивленно смотрит. Поведение Липста не очень понятно.