Должен признаться, что по складу характера я — человек нелюдимый. Это вовсе не означает, что я излишне скромен или, как модно говорить в среде менеджеров среднего звена, знаю свое место. Скорее наоборот, я привык считать, что подобающее мне по праву положение в обществе еще не отвоевано, этот сладенький кусочек — а как же, конечно, сладенький — терпеливо дожидается меня. И мы с ним обязательно встретимся. Обещаю это папе, маме и любимым девушкам. Эй, благополучие! Мимо меня не проскочишь. И все же нельзя сказать, что я излишне напряженно мечтаю о славе и больших деньгах. Если и проявляется у меня ЖЕЛАНИЕ, то не чаще, чем это положено среднестатистическому чиновнику младшего звена. Однако, следует признать, что ОЖИДАНИЕ успеха неминуемо создает неприятный психологический фон в общении с окружающими, наверное, поэтому мне трудно контактировать даже с близкими людьми и коллегами по работе.
Сам бы я до этого не додумался. Все это мне объяснил штатный психоаналитик станции, когда анализировал мои проблемы, возникающие при общении с сотрудниками. Я, естественно, поверил, но в глубине души еще остается маленькое сомнение. Кажется, что не примирит меня с людьми и возможное всеобщее признание. Предчувствую, что мне будет неприятно встречаться с людьми даже в том фантастическом случае, если все вокруг начнут хвалить меня и говорить всякие приятные слова. Не исключено, что я психически болен. Как при всем этом находятся люди, которых не тошнит от одного моего вида, понять невозможно.
Трудно описать душевный трепет, охвативший Зимина в момент передачи господину Горскому дневника для проверки, это стало для него настоящим откровением. Ничего подобного он прежде не испытывал и искренне надеялся, что в будущем столь сильные переживания его минуют. И в страшном сне он не мог вообразить, что сам по себе вид дневника в руках у начальника может вызвать такие страшные моральные страдания. Как нищий у метро рассчитывает на милостыню, так и Зимин жаждал немедленной оценки своего сочинения. Звучит глуповато, но весьма точно отражало его душевное состояние. Ему почему-то страшно захотелось, чтобы сочиненный им текст понравился господину Горскому.
Конечно, он понимал, что желание это бессмысленно, поскольку сочинять текст его заставили совсем не для того, чтобы насладиться литературными способностями и слогом. Вот уж в чем Зимин ни на минуту не сомневался, так это в том, что господину Горскому наплевать на его способности к писательскому труду. Но от этого ожидание похвалы почему-то не становилось менее навязчивым. Он даже на некоторое время забыл о безопасности. Точнее, его вдруг перестало волновать, какие выводы сделает господин Горский, ознакомившись с дневником, и как это скажется на его карьере. И бог с ней, с этой карьерой. Только бы он сказал коротко: «Хорошо написано, парень».
А он молчал. Долго. Пришлось Зимину помучиться и подождать. Много неприятных мыслей пронеслось в его голове за это кажущееся бесконечным время. Зимин не любил анализировать действия начальства, но на этот раз ему показалось, что господин Горский буквально впился глазами в текст. А потом стал водить по листку пальцем, словно придерживал буковки, чтобы они не разбежались. При этом он ритмично посапывал. Сердце Зимина ушло в пятки. Одно из двух: или он действительно написал что-то интересное, или господину Горскому удалось обнаружить в тексте что-то важное, понятное только ему одному, крайне опасное для читателей и самого Зимина.
Чтение продолжалось, и чем ближе был конец текста, тем явственней посапывание господина Горского стало напоминать похрюкивание. Негромкое, но отчетливое. Подобное проявление Зимин посчитал оскорбительным, он окончательно понял, что интерес начальника к тексту никак не связан с его скромной персоной — текст был для господина Горского всего лишь средством, орудием. И вот он что-то вычитывает между строк и впадает в раж, когда обнаруживает подтверждение своим догадкам. А что его так воодушевляет — догадаться невозможно. Зимина, по крайней мере, это больше не волновало.
Навязчивое желание, чтобы господин Горский его похвалил, пропало.
— Не знаю даже, как это тебе удалось, но ты, Зимин, справился прекрасно, — сказал Горский хрипловато, облизывая пересохшие губы, скрыть свое удивление он даже и не пытался. — Совсем неплохо. Продолжай в том же духе.
Зимин решил, что выяснять детали не стоит. Здравый смысл подсказывал ему промолчать и затаиться. Если бы господин Горский посчитал нужным, то и сам подробно указал бы на достоинства и недостатки текста, как он это умеет делать. Но он ничего не сказал. Значит, у него были причины поступить именно так. Со своей стороны, Зимин был рад, что не посвящен в тайну постигших господина Горского неприятностей. Он бросил короткий взгляд на начальника и возрадовался своей сдержанности. Нет, ну действительно. Зачем лишние проблемы? Не исключено, что дело окажется по-настоящему серьезным — вон, как господина Горского скрутило. Зимин чувствовал себя человеком маленьким, ему по статусу не положено было знать подробности. Время от времени на жизненном пути любого человека попадаются знания, которые выходят за рамки его профессиональной компетенции. Умение не обращать на них внимания — обязательное условие благополучного существования. Зимин был уверен, что это единственно правильная стратегия поведения в его положении. Излишнее напряжение тотчас спало, тревога отступила. Многие до сих пор не понимают, что иногда осознание собственной ничтожности способно приносить радость и выгоду.
— Я могу идти? — спросил Зимин.
— Отправляйся. Да, кстати. Дневник — это хорошо, но не забывай о своих обязанностях. Мы здесь на службе и должны кислород отрабатывать не бумагомаранием, а качественным выполнением прямых обязанностей.
— Конечно. Я никогда не давал повода усомниться в моем старании.
— А будем плохо работать, нас отправят домой. Не хотелось бы, правда?
С этим трудно было не согласиться. Господин Горский был абсолютно прав. Зимин никогда не упускал случая заявить лишний раз, пусть и звучало это часто излишне патетически, что он любит свою работу. И всегда любил. Так сильно, что не очень хорошо помнил прежнюю жизнь на Земле. Наверное, там он тоже занимался какой-нибудь следственной работой, выявлял скрытых врагов Коллегии, впрочем, это не имело никакого значения, потому что Зимин твердо знал, — для того, чтобы остаться человеком, он должен честно отработать положенный срок на Луне.
Но работа на ум не шла. Зимину хотелось немедленно вернуться к своему дневнику. И он не смог противостоять искушению. Эта странная игра в слова завораживала его. Тут главное было в том, что это он сам должен был их придумывать и расставлять в том порядке, который он считал правильным. Иногда какое-то слово не желало вставать на предназначенное ему место. Приходилось находить ему замену.
Потом, вечером, Горский еще раз перечитал дневник Зимина. Записи вызвали у него горькое разочарование — он не мог понять, как странные попытки описать самые поверхностные переживания помогут Зимину вычеркнуть ложные воспоминания и вернуться к базовой реальности. Нина уверяла, что ведение дневника — это единственный способ спасти Зимина от начавшейся уже деформации сознания. Почему? Не объяснила.
И вот первые страницы дневника заполнены, однако каких-либо положительных изменений в поведении друга обнаружить не удалось. Горский не находил себе места. Он не понимал, что ему следует делать дальше. И даже больше — не знал, как вообще относиться к этой странной истории. Начиналось все, как смешной фарс. Девушка проявила неподдельный интерес к Зимину. Любовь? Но это вряд ли. Довольно скоро стало понятно, что причины, заставившие Нину преследовать Зимина, таинственны и не поддаются логическому объяснению. Горский терялся в догадках. Он не привык к тому, что его используют. Оставалась надежда, что причина ее интереса тривиальна и смешна, вроде розыгрыша. Но ему хотелось убедиться в этом как можно скорее. Он проник в базу личных данных и внимательно изучил всю доступную информацию о Нине Вернон. И это окончательно расстроило его, потому что все, без исключения, документы, которые попались ему на глаза, оказались грубой подделкой. Горский не мог заставить себя поверить в явно сфабрикованную историю ее жизни. Ему захотелось узнать, как она сама объясняет свое внезапное появление на Луне.
Риск нарваться на какую-нибудь жестокую и никому не нужную тайну оставался. Горский решил рискнуть, он вызвал Нину по внутренней связи и попросил ее о встрече. Она без колебаний согласилась. И он отправился к Нине на переговоры.
К немалому своему удивлению, Горский обнаружил, что ему страшно. Он, профессионал высокого уровня, не мог побороть странную скованность в присутствии Нины. Это была еще одна неприятная загадка. Ему пришлось проверить свое сознание, но постороннего воздействия не удалось обнаружить и на этот раз.
Горский установил максимальный уровень защиты и постучал в каюту. Ему разрешили войти.
— Что-то с Зиминым? — спросила Нина.
— Почему ты так решила? — удивился Горский.
— Хочу догадаться, зачем ты пришел.
— С Зиминым все по-прежнему. Нам нужно обсудить сложившееся положение.
— Неужели существует какое-то объединяющее нас положение? Не знала.
— К сожалению есть. Мне непонятно, с какой целью ты вмешиваешься в эксперимент, и что тебе понадобилось от Зимина. Этого мало, чтобы разбудить любопытство?