вки своих соколов. Чтобы в конце концов прийти к дружному выводу, что поэзия в жанре «цы», с её неровными строчками в подражание народным песням, звучит свежо и естественно, и у неё большой потенциал, в то время как гладкий и прилизанный «дворцовый стиль» не выдерживает с ней никакого сравнения. А кто считает иначе – тот, без сомнения, закосневший ретроград!
– «Цы» сильна тем, что подражает древним, – сделал Тайрен совершенно неожиданный для меня вывод. – С великим Даху Ру не сравнится никто, все мы рядом с ним – лишь жалкие ученики.
Все шумно согласились, и я тоже покивала согласно. Читала я этого Даху Ру – с ним действительно никто не мог сравниться в занудности и многословии. Однако он был первым из поэтов, чьё имя стало известно, и потому, по мнению местных, априори превосходил всех остальных. И эти люди ещё что-то говорят о ретроградстве! Для них даже новаторство – это всегда попытка вернуться к столь почитаемой ими древности.
И тут кто-то предложил:
– Давайте устроим поэтическое состязание! А прекрасная дама пусть судит.
Речь явно шла обо мне, коль скоро я тут была единственной дамой. Все тут же загорелись. На мои робкие попытки возразить, что я никогда раньше не судила состязаний и вообще плохо разбираюсь в поэзии, Тайрен лишь отмахнулся:
– Просто отдай приз тому, чьи стихи тебе больше всего понравятся.
В качестве приза выбрали пояс, украшенный бляхами из поделочных камней, изображающими фазы луны. После чего мне, как судье, предложили задать тему состязания. Я опять впала в растерянность.
– А какие бывают темы?
– Разные, – снисходительно объяснил Кей. – Встреча друзей, разлука, любовное страдание, застолье, картины природы…
– Ну, хорошо, – решила я. – Пусть каждый опишет картину природы. Ту, что произвела на него наибольшее впечатление.
Если бы я могла принять участие, я бы, наверное, описала голубое небо над дачей моей бабушки, которым я любовалась на летних каникулах, и до сих пор я вспоминаю ту пору с некоторой тоской. Или дубы, росшие за её участком – на закате они становились совсем рыжими, даже летом. Может, это и не самое моё сильное впечатление, но самое тёплое, пронизанное ностальгией по дому, который я не надеялась увидеть. Тем временем все уже склонились над услужливо принесённой слугами бумагой, тщательно вырисовывая кистями иероглифы. Надо же, все пишут стихи на заказ. А как же талант, божья искра, которая по моим представлениям обязательно должна быть у поэта? Неужели вот все-все ею обладают?
Некоторое время в охотничьем доме было тихо. Я даже несколько заскучала.
– Ну, что? – Тайрен отложил кисть. – Все готовы?
– Подожди минуту, – Кей, как заправский поэт, высчитывал слоги на пальцах.
– Ладно, минуту подожду. Но, вообще-то, господа, время, время! Это на то и состязание, чтоб писать на скорость.
– Сами-то вы, выше высочество, закончили одним из первых, – возразила я. – Дайте другим возможность дописать.
– Ладно, ладно, раз судья так говорит…
Однако и остальные закончили довольно быстро. Лично я бы померла от волнения, если бы меня вынудили публично читать написанный мной опус, но эти молодые люди явно предвкушали забаву: весело перешёптывались, поблёскивая глазами, и, кажется, никто не боялся ударить в грязь лицом. Один за другим они вставали и читали свои творения, и, в принципе, те звучали не так уж плохо. На каком-нибудь сетевом конкурсе эти стихи вполне можно было бы выставить. Наконец дошла очередь до Тайрена. Все почтительно притихли, принц прочистил горло.
С гранитной скалы, что стоит на просторе,
С восторгом смотрю на лазурное море.
Колышутся волны, бегут чередою,
И остров отвесный встаёт над водою.
Повсюду деревья, повсюду растенья,
Кустарники в пышном осеннем цветенье.
Здесь ветер свистит. И огромные волны
Вздымаясь, бурлят, и легки, и упорны.
Здесь солнце и месяц чредою проходят,
Как будто из самого моря выходят.
Здесь звёзды, мерцая, глядят из долины,
Как будто выходят из тёмной пучины.
Здесь я сочиняю, чтоб чувства и страсти
Излить в этой песне волненья и счастья!
Раздались приветственные возгласы и аплодисменты. Тайрен с лёгкой улыбкой обвёл взглядом всех присутствующих и сел.
– А я и не знала, что вы умеете сочинять такие стихи, – проговорила я.
– Да так, балуюсь иногда, – легко отмахнулся он.
Между тем шум стих, и поднялся последний участник состязания. Я мимоходом удивилась, почему последним читал не принц, а тишина между тем стала даже какой-то напряжённой, предвкушающей. И новый чтец, невысокий, ещё ниже Кея, и тонкий как тростинка, не торопился. Чжуэ Лоун, вдруг вспомнила я, так его зовут. На охоте он держался позади, и сокола у него не было, складывалось впечатление, что его пригласили просто за компанию. В какой-то момент он подъехал ко мне и попытался завести беседу, и я была не против, но тут собаки подняли очередную дичь и попытка как-то сама собой заглохла.
Между тем Чжуэ Лоун, выдержав паузу, пока напряжение не достигло должной отметки, и начал читать. Его стихотворение оказалось совсем коротким.
Плывут облака
Отдыхать после знойного дня.
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.
Ещё более глубокая тишина была ему ответом. Нарушила её я. Повернулась к принцу и с искренним сожалением сказала:
– А я-то уже думала отдать приз вам!
– Что поделаешь, – с улыбкой развёл руками его высочество. – Всё должно быть честно.
Глава 23
Платьем простым я прикрою наряд расписной —
Тканой сорочки узор я прикрою холстом —
Милый, пора в колесницу коней запрягать,
Вместе отсюда уедем с тобою вдвоём.
Ши цзин (I, VII, 14)
Несмотря на то, что легли все поздно, в обратный путь в столицу собрались довольно рано утром. Небо расчистилось, похолодало ещё больше, на траве и палой листве появилась седина изморози. Зато солнце сделало ещё вчера унылую и неприветливую местность яркой и праздничной. Откуда-то вдруг выявилось многоцветье осенних листьев, в промежутках между кустами и кочками поблёскивали голубые осколки отражающих небо луж с каёмочкой тонкого ледка. Соколов на этот раз несли на специальных шестах идущие за нами следом слуги, а всадники неторопливой рысью ехали впереди, оживлённо беседуя между собой.
– Ну, я наивный, конечно, – весело рассказывал нам с принцем Чжуэ Лоун, щеголявший выигранным поясом. – Когда такая… хм… дама тебя привечает, да ещё отказывается от денег, то что о себе думаешь? К ней сам канцлер Нэй хаживает, а она предпочла меня. Но вот как-то подсаживается она ко мне и начинает намекать, что хотела бы стихов. Я не против, могу старое прочесть, могу новое сочинить. А она так глазки опускает и говорит: «А вот в честь госпожи Ань сочинили поэму…» Тут только я понимаю – соперницу прославили в столице и за пределами, вот и она захотела для себя славы.
– А вы можете её прославить? – наивно спросила я.
– А то ж! – усмехнулся Тайрен. – Недавно с южной границы вести приходили. Перехватили посланца южан, который добытые сведения через границу перевозил, и там среди прочего знаешь, что было? Последние стихи нашего Лоуна! Его и в Южной империи ценят.
– Постойте… Так вы, выходит, профессиональный поэт?
– Ну, что вы, – Чжуэ Лоун скромно опустил глаза. – Я не зарабатываю своими стихами на жизнь. Какой же я профессиональный?
– Придёт день, и ты станешь придворным поэтом, – Тайрен хлопнул его по плечу.
– Но тогда какое же это честное состязание?
– А?
– Вчера, – объяснила я. – Признанный поэт, а все остальные – любители. Разве это честно?
– А что ж теперь, Лоуну и в поэтических состязаниях участия не принимать, раз он поэт?
– Можно, но только с другими поэтами. Ну, или можно с любителями, но пусть тогда его стихи идут вне конкурса. А так это всё равно, что поставить новобранцев против мастера боевых искусств. Сразу ясно, за кем победа. В чём же тогда интерес?
– Слышал? – Тайрен подтолкнул приятеля локтем в бок. – Отдавай мой приз.
– Никогда! – Лоун вцепился в пояс. – Он получен из рук прекрасной дамы.
– Ах, так!..
Тайрен тоже вцепился в пресловутый пояс и рывком выдернул поэта из седла. И сам свалился следом. Я ойкнула, но судя по тому, как они со смешками продолжили возиться на земле, ни один из них не пострадал. Остальные всадники остановились и сгрудились около нас, подбадривая оседлавшего противника принца возгласами и улюлюканьем.
– Ваше высочество, имейте совесть! – воззвала я. – Рыбка задом не плывёт! Раз сами не догадались поставить ограничения, то уже всё, приз его. В следующий раз будете думать.
– Вот! – сказал снизу Лоун. – Слышали, ваше высочество?
– Ладно, ладно, – Тайрен поднялся и протянул ему руку. – У меня добрая наложница, пользуйся, что я не могу ей отказать.
– О благородный кипарис, крепость и блеск твоих достоинств затмевает нефрит!..
Я невольно хихикнула:
– Кипарис?
– А тебе наставник Фон о нём не рассказывал? – Тайрен снова сел в седло.
– Рассказывал. Что кипарис – символ вечности и скорби, и поэтому его сажают при храмах и на кладбищах.
– Да, но не только. Кипарис ещё символизирует стойкость, выносливость и юность. Его часто сравнивают с благородным человеком. Так что для меня это достаточно лестное прозвище.
– А с каким деревом сравнивают дам?
– Дам чаще сравнивают с цветами. Но вас, – Чжуэ Лоун смерил меня взглядом, – я бы назвал сосной. Сосна – это тоже стойкость, мужество, постоянство и жизненная сила. А ещё – верность и супружеское счастье.
И высота – особенно у корабельных, мысленно добавила я.