— Сама предложила.
Хозяин заведения Майк и повар появились с целым блюдом долмадес, каламатских оливок и карликовых спанакопит — чтобы всё это заполировать, потребовалось бы не меньше недели.
— Уверен, что хочешь есть здесь, — приветствовал он Тито.
— Это Док, он мне однажды жизнь спас.
— И ты его так благодаришь? — Майк, укоризненно качая головой. — Подумайте крепко и долго, друзья мои, — бормоча обратно к себе на кухню.
— Я спас тебе жизнь?
Тито пожал плечами.
— В тот раз на Малхолланде.
— Это ты мне спас, чувак, ты один знал, где оно, — кое конкретное «оно» будучи «испано-сюизой джей-12» 1934 года в угоне, о чьём возврате Док вёл переговоры с литовской жертвой щитовидки, который появился на стрелке с модифицированным «АК-47» с магазином-бананом до того громадным, что литовец постоянно об него спотыкался, и вот это-то, если хорошенько припомнить, спасло, вероятно, жизни всем.
— Я для себя, чувак, старался, а ты просто оказался там, когда мы её пригнали обратно, и все эти деньги кругом запорхали.
— Да неважно, Док, — теперь тут такое, про что я только тебе и могу рассказать. — Быстрый огляд. — Док, я одним из последних разговаривал с Мики Волкманном, пока он с экранов не выпал.
— Блядь, — ответил Док ободряюще.
— И нет, я с этим и близко к крючкам не совался. До этих ребят долетит, не успею я на улицу выйти, и я буду акульей закусью.
— Г и Н.[53] Тито.
— Было так: Мики дошёл до того, что не всегда мог доверять своим шофёрам. Они по большей части сидельцы все, а это значит, у них по своим ЯВД[54] надо расплачиваться, о чём Мики иногда мог и не знать. И вот время от времени он мне звякал по неразглашаемому, и я его где-нибудь подбирал, о чём в последнюю минуту решалось.
— На своём лимузине? Не очень-то вы маскировались.
— Не, мы брали «соколов» или «новы» — я всегда такую могу срастить срочняком, даже «вэ-даб», если не слишком потешно раскрашен.
— Значит, в тот день, когда Мики исчез… он тебе позвонил? и ты его куда-то повёз?
— Он попросил его подобрать. Позвонил среди ночи, вроде бы из автомата, а говорил очень тихо, боялся, будто за ним кто-то гонится. Дал мне адрес за городом, я туда подъехал и стал ждать, а он так и не появился. Через пару часов на меня уже стали внимание обращать, и я свинтил.
— Где это было?
— В Охае, возле какого-то «Хрискилодона».
— Всё время про него слышу, — сказал Док, — какая-то дурка для жирных карасей. Старое индейское слово, значит «безмятежность».
— Ха! — Тито покачал головой. — Кто тебе это сказал?
— У них в буклете написано?
— Не индейское это слово, а греческое, поверь мне, я всякий раз, когда приезжал, они в доме по-гречески говорили.
— И что это по-гречески?
— Ну, оно немного слиплось, но значит, типа, золотой зуб, вроде вот такого… — Он постукал себе по резцу.
— Ох, блядь. «Клык»? может такое быть?
— Ну, похоже. Золотой клык.
ДВЕНАДЦАТЬ
Док сделал пару звонков и поехал по задворкам — через Бёрбэнк и Санта-Паулу, а на съезд к Охаю выбрался перед самым обедом. Путь к Институту «Хрискилодон» указывало множество знаков. Дом хи-хи для толстосумов располагался достаточно недалеко от холма Кротона, чтоб можно было подсасывать мистики у лучше известных духовных заведений вроде «Внутренней школы» или ДМОРиКа.[55] Главное здание — особняк «миссионерского возрождения», красная черепица, белая штукатурка — окружала сотня акров садов, пастбищ и платановых рощ. У центральных ворот Дока встретили длинноволосые служители в просторных мантиях, под которыми в плечевых кобурах у них содержались «смиты».
— Лэрри Спортелло, мне назначено?
— Если не против, брат.
— Конечно, щупайте не стесняйтесь, с собой не ношу — чёрт, я и не с собой не держу. — После чего полагалось оставить машину у ворот на стоянке и дождаться институтского челночного автобуса, чтоб отвёз к главному зданию. Над воротами висел знак: «ПРИЛИЧНО — ХИПОВО».
Сегодня Док влатался в эдвардианский сюртук и клёша не вполне сочетающихся и уже не модных оттенков бурого, застриг поуже усики а-ля поздний киносеанс, набрилькремил волосы, взбив их в высокий помпадур, отрастил подлиннее баки — всё должно было обозначать сомнительного и смутно нервического посредника, который сам и близко не мог позволить себе плату, которую запрашивала эта контора. Судя по тому, какие взгляды на него кидали, маскарад удался.
— Мы только собирались выйти пообедать, — помощник директора д-р Трехслой, обходясь фальшиво-сочувственно собранным в складки челом. — Давайте и вы с нами? А потом мы вас можем провести по территории.
Д-р Трехслой был типом извилистым — такое свойство время от времени наблюдается у торговцев алюминиевой обшивкой и сетчатыми дверями, которые некогда нечто пережили — брак, уголовное преследование, — и оно их так травмировало, что навсегда выкрутило из терпимости, поэтому сейчас он вынужден умолять потенциальных клиентов не обращать внимания на этот его неуточненный недостаток натуры.
За обедом в Административном холле на столы подавали пациенты, которые, похоже, так отрабатывали здешние счета, чтобы не платить полностью.
— Благодарю тебя, Кимберли. Руки сегодня тверды, как скала, я погляжу.
— Я так счастлива, что вы заметили, д-р Трехслой. Ещё супу?
Док с кочанчиком незнакомого овоща на вилке на полпути ко рту размышлял: если здесь эта публика — пациенты психушки, что у них в глубине, на кухне, вдали от чужих взоров? Кто, например, тут готовит?
— Попробуйте этот «шенен блан», мистер Спортелло, из нашего собственного виноградника. — От папы Лео, а также в позднейших экскурсиях по магазинным полкам Док выучил, что «blanc» означает «белый», а калифорнийские вина бывают скорее, ну, чуточку белесей того тошнотного желтоватого оттенка, на который он сейчас смотрел. Док сощурился на этикетку и заметил список ингредиентов в несколько строк длиной, а в круглых скобках — примечание: «Продолжение на обороте бутылки», — но сколько б ни старался как можно ненавязчивей посмотреть на этикетку с другой стороны, на него, как он отметил, начинали пялиться, а иногда кто-нибудь даже протягивал руку и отворачивал от него этикетку, чтоб он не смог её прочесть.
— Вы… уже бывали у нас? — спросил кто-то из штатных мозгоправов. — Уверен, что уже видел ваше лицо.
— Впервые тут, нормально я никогда не забираюсь сильно южнее Южного города.
— А не-нормально? — хмыкнул д-р Трехслой.
— Что?
— Я всего лишь имел в виду, что в Районе Залива сколько угодно квалифицированных заведений — чего ради вам тащиться в такую даль к нам? — Все прочие за столом подались вперёд, словно бы ответ Дока их крайне интересовал.
Пора извлечь из рукава кое-то, отрепетированное с Сортилеж.
— Я убеждён, — искренне произнёс Док, — что ровно как на теле человека можно определить чакры, так и на теле Земли имеются такие особые места, средоточья духовной энергии, благодати, если угодно, и Охай, благодаря присутствию одного лишь мистера Дж. Кришнамурти, определённо может рассматриваться как одна из таких более благословенных планетарных чакр, чего, к прискорбию моему, нельзя сказать о Сан-Франциско либо его непосредственных окрестностях.
После краткого лоскута молчания кто-то произнёс:
— Хотите сказать… Уолнат-Крик… не чакра? — и коллеги закивали и захмыкали на это.
— Что-то религиозное, — предположил д-р Трехслой, вероятно, тщась восстановить ореол профессионализма за столом, хоть и неясно, какой профессии.
После обеда Дока потащили на экскурсию, включавшую спальни, салон персонала с десятком телевизоров и бар с полным циклом услуг, камеры сенсорной депривации, олимпийских размеров плавательный бассейн и стену скалодрома.
— А тут что? — Док старался проявлять любопытство не более чем мимоходом.
— Это наше совсем новое крыло для размещения Блока Неподатливых Пациентов, — объявил д-р Трехслой, — пока не введённый в действие, но вскоре он станет красой и гордостью Института. Разумеется, вы можете в него заглянуть, если желаете, хотя смотреть там особо нечего. — Он распахнул дверь, и в вестибюле Док успел углядеть тот же рекламный снимок, что видел дома у Волкманна: Слоун на экскаваторе-бульдозере вручает гигантский чек. По возможности внимательно он ещё раз осмотрел фотографию и заметил, что ни одно лицо на ней, похоже, — не Мики. Его нигде не было видно, но Дока посетило жутковатое чувство: где-то поблизости, в каком-то зловещем неопределённом пространстве, чьи обитатели и сами не уверены, где находятся, в кадре или сразу же за ним и впрямь может оказаться некая версия Мики — не вполне так же, как дама с большим чеком была версией Слоун, но измененно и — его передёрнуло — возможно, умственно или физически ущербно. За вестибюлем перед собой он различал длинный коридор, по бокам — ряды идентичных дверей без ручек, уходившие в металлическую тень. Не успела главная дверь опять запахнуться, Док засёк глыбу мрамора с бронзовой табличкой, гласившей: «СТАЛО ВОЗМОЖНО БЛАГОДАРЯ БЕЗЗАВЕТНОЙ ЩЕДРОСТИ ПРЕДАННОГО ДРУГА «ХРИСКИЛОДОНА»».
Если Слоун финансирует психушки деньгами Мики, чего ж не принять воздаяние за это? Зачем ей анонимность?
— Мило, — сказал Док.
— Пойдёмте посмотрим, что снаружи.
Выйдя на территорию, Док сквозь дымку рассмотрел эвкалипты, пешеходные дорожки в колоннадах, неоклассические храмы белого мрамора, фонтаны, питаемые горячими источниками. Всё походило на маскировочные декорации на разрисованном стекле в старых «техниколорных» фильмах. То и дело вдали проплывали зажиточные психи и их прислужники. Как и предполагала тётка Рит, тут шло массированное капитальное благоустройство. Бригады озеленителей перекидывали друг другу и аккуратно ловили высокие изогнутые башни глиняных цветочных горшков. Плотники-каркасники слу