– У Фахт-бея.
Все лучше и лучше. Я послал за комендантом.
– Грузовики, – сказал я. – Мне нужны грузовики! Все это для нового госпиталя!
– Все это?
Я снова взглянул на судно – они еще разгружались! Выгрузили уже целую гору – и все разгружались! Что-то тут было не так.
Я выхватил накладные из рук помощника капитана: их оказалось целых три. Одна на товары, имеющие ход у вдовы Тейл, одна на мою первоначальную покупку и еще третья!
Боги! Мошенничеству начальников не было предела. Ломбар в четыре раза увеличил заказ фирме «Занко», чтобы заработать еще полтора миллиона кредитов в качестве незаконных доходов! Одних целлологических материалов хватило бы на целую армию. На две армии! Они также вчетверо увеличили всякую всячину, которую я дополнительно заказывал вслепую. Что тут есть, в этой растущей на глазах куче, сказать было невозможно. Наверное, для грузоподъемности «Бликсо» это явилось большим испытанием. Тут меня как обухом по голове хватило. Грязные мошенники! Ведь они не позаботились о моей доле сверхприбыли – тридцать тысяч кредитов! Я хотел броситься к себе и написать им гневное письмо, но тут Фахт-бей поинтересовался, все ли это пойдет в госпиталь.
– Да, да, – отвечал я. – Наклейте ярлыки. Пусть этим займутся ваши из ангара.
– Но мы спутаем всю маркировку, – сказал он.
О, муки ада! Мелочи, мелочи. Я обратился к помощнику капитана:
– Где этот Прахд Бителсфендер?
Имя ему ни о чем не говорило, но я описал внешность доктора, и тогда он поднялся на борт и выпустил Бителсфендера из каюты. Высокий и тощий, он неуклюже спустился по трапу, нагруженный рекордерами и багажом.
– Вы отвечаете за госпиталь! Нельзя, чтобы эти ярлыки видели люди. Замените их и загрузите все это в грузовики.
– Здравия желаю, офицер Грис, – сказал он. – Теперь я умею разговаривать по-турецки. Послушайте, как получается. Ну как – мне сразу начнут платить?
Я снова заспешил прочь, чтобы написать свое гневное письмо, но помощник капитана остановил меня:
– Куда нам это поставить?
Они несли носилки. Я увидел злобное лицо Гансальмо Сильвы: в покое глубокого сна оно нисколько не стало лучше.
– В камеру. В любую камеру. Не будите его. Позже я с ним разберусь.
Снова я попытался улизнуть, но вижу: выводят кого-то, в цепях, завернутого в материю, поверх которой – ранговый медальон. Он едва мог передвигаться – с мешком на голове. Помощник капитана спросил:
– Что с ним делать? – Он стянул мешок с головы пленника. Это был Туола – Тик-Так, из моего ведомства. Едва он увидел меня, как тут же заплакал.
– В камеру его, – сказал я. – Вам покажут, где находятся арестантские камеры. В полную изоляцию.
Я снова попытался скрыться, но один из конвоировавших Туолу космоплавателей обратился ко мне:
– У него в каюте около двухсот фунтов бумаг. Что с ними делать?
– Тащите ко мне в кабинет. И больше из этого корабля ничего не извлекайте. Я занят!
Наконец я выбрался из ангара. Я написал письмо, излив на бумаге всю ярость, на которую был способен. Письмо, адресованное фирме «Занко». Они задолжали мне тридцать тысяч кредитов и вот пытаются теперь мошенническим путем лишить меня комиссионных! И не только это – я написал, что они лишают меня возможности покупать золото! Негодяи!
И только тогда я почувствовал себя лучше. «Бликсо» здесь. Я сдуру считал, что мои несчастья позади. А они только начинались.
Глава 4
Золото мое прибыло, поэтому на рассвете я мирно спал. Меня разбудил Карагез, яростно тряся за плечо.
– Султан-бей! – говорил он. – Идемте скорей. Могут взбунтоваться!
Я вылез из постели, надел брюки, ботинки, свитер и выскочил за Карагезом. Фахт-бей сидел в машине у ворот. Дверь он держал открытой, и несмотря на тусклый свет раннего утра я заметил бледность его лица.
– В госпиталь, – сказал он, и водитель погнал туда машину.
– Они стали собираться еще перед рассветом, – начал рассказывать Фахт-бей. – Где-то прослышали, что госпиталь откроют сегодня.
– Кто?
– Мамаши.
– Почему?
– Из-за названия.
– Мне это не кажется большой бедой, – сказал я.
– Вот как? – возмутился он. – Если мы потеряем поддержку матерей этого района, наш запас свидетельств о рождении будет исчерпан! Поэтому смотрите – к ним нужен осторожный подход.
– Мне-то чего смотреть? – разозлился я. – А остальные, кто здесь работает от Аппарата? Разве это не ваше дело?
– Это ваш госпиталь. Совет офицеров не снимал с вас ответственности.
– Мне приходится делать все! – взвыл я.
– И смотрите – поосторожней с пикетом, – посоветовал он.
– Какой еще пикет?
– Из местных врачей и их ассистенток.
Когда мы подъехали к госпиталю, там собралась большая толпа. В основном она состояла из мамаш и детей. Стояли они смирно – туркам это свойственно. Они очень послушный народ, особенно перед тем как взорваться. Они покорны воле Аллаха. Но, кажется, Аллаху при первой же возможности желательны священные войны. Я пробрался сквозь толпу. Многие в ней кашляли. В Турции эпидемия туберкулеза. Люди обращали ко мне глаза – больные глаза. В Турции также эпидемия трахомы. Встречались искривленные конечности и неизбежные здесь язвы.
Горы земли вокруг больницы не были еще превращены в ландшафт. Но само здание, низкое и обширное, производило сильное впечатление. К нему подходили широкие ступени, ведущие к большой парадной двери. Поблизости, на большом белом щите был изображен красный полумесяц. Обычно на Земле на машинах «скорой помощи» и тому подобном изображается красный крест, но в Турции – полумесяц, являющийся символом нового рождения. Еще одна большая надпись гласила:
«Международный благотворительный госпиталь сострадания и милосердия. Строительная компания „Мадлик“».
Ничего предосудительного в ней я не нашел. Какой еще бунт? Фахт-бей вечно преувеличивает. Я поднялся по широкой лестнице, проталкиваясь через стоящую на ней толпу, и столкнулся с пикетом.
– Стойте! – сказал человек с властным видом, держащий в руках Плакат. – Всякий, кто переступит линию пикета, оскорбит турецкую национальную гордость. – Он указал на плакаты. На них неровными буквами было написано: «Несправедливо по отношению к организованной медицине!» «Штрейкбрехеры – вон!» «Долой благотворительность!»
Доктора и их помощники с плакатами выглядели весьма решительно. На верхней площадке, где кончались ступени, поднималось возвышение. Вероятно, пьедестал для еще не прибывшей статуи. Фахт-бей подталкивал меня сзади. Выбора не было. Я взобрался на пьедестал.
Какое море лиц!
Какое множество больных глаз, сколько кашляющих! Сколько изувеченных болезнью рук тянется вверх! Я знал, что министерство здравоохранения и социального обеспечения Турции очень активно борется против болезней. А также и министерство труда. А кроме того, и множество филантропических организаций. Но заболеваемость в Турции оставалась большой проблемой. Я и не представлял себе, что вокруг так много больных. Отбросы общества.
Я открыл рот, желая сказать им всем, чтобы они расходились по домам, но мне не дали такой возможности. Дюжий врач из пикета стал кричать:
– Я учился в Соединенных Штатах! Я знаю, как должна быть организована врачебная практика! Бесплатных клиник быть не должно!
Моментально пикет окружил пьедестал, и на меня посыпались удары плакатов и палок.
Я уворачивался как мог и пытался защищаться. Пикетчики принялись кричать нараспев, в такт своим воинственным выпадам:
– Бесплатным клиникам – нет! Бесплатным клиникам – нет!
– Конечно, бесплатных клиник не будет! – заорал я высоким голосом.
Толпа неожиданно активизировалась. В воздух полетели комья грязи, да так густо, что вокруг потемнело. Они швырялись грязью в меня Доктора утихомирились первыми. Дюжий повернулся к толпе:
– Вы слышите? Бесплатных клиник не будет!
В тот же момент комья полетели и в меня, и во врачей! Злые крики, презрительные насмешки слились в угрожающий рев.
– Где силы правопорядка? – крикнул я Фахт-бею, который сжался от страха в дальнем конце лестницы.
– Это ваш госпиталь! – крикнул он, перекрывая гул толпы.
Ком грязи ударил мне в лицо и сшиб меня с пьедестала. Из носа у меня потекла кровь.
Внезапно худой высокий человек в белом халате вспрыгнул на пьедестал и поднял руки над головой. Это был Прахд Бителсфендер!
Люди перестали швырять грязь, ожидая, что он скажет.
На рафинированном, ученом турецком языке Прахд заорал что есть мочи:
– Сограждане! Братья турки! Сегодня я выступаю перед вами с громким призывом к свободе! Пора, давно пора, чтобы мы, дети Аллаха, встали все как один и сбросили со своих шей железную пяту иностранного угнетателя!
Нос у меня так кровоточил, что, казалось, я весь изойду кровью. Я вспомнил, что в госпитале должна быть холодная вода, попятился к двери и вошел в вестибюль, все еще слыша голос Прахда: «Объединенная Турция, обратившись против своих жадных врагов за рубежом…» Остальное я уже не слышал.
Войдя в ванную и закрыв за собой дверь, я нашел кран с холодной водой, сел на унитаз и приложил к шее смоченную туалетную бумагу. Я знал, что в любой момент толпа может сорвать дверь и растерзать меня на части, но мой нос и моя драгоценная кровь были на первом месте. Наконец наступила долгожданная минута, когда кровотечение прекратилось. Снаружи было очень тихо. Неужели прибыли войска и перестреляли их всех?
Я рискнул выглянуть и увидел в большом зале ожидания очередь из матерей – там была полная тишина и порядок. Установили столы, за которыми работали местные врачи. Они казались очень веселыми, обслуживая людей одного за другим. Не было видно, чтобы матери расплачивались за услуги. Этого я понять не мог.
Боясь, что меня заметят и снова забросают чем-нибудь, я стал красться по коридору, как вдруг на плечо мне легла чья-то рука. Я так и подскочил.
– Я как раз ищу вас. – Это был доктор Прахд Бителсфендер. Он провел меня в небольшую операционную и стал осматривать мой нос.