"Сейчас ты провозгласил себя душевно больным. Где это произошло? Ты хочешь снять всю ответственность?".
О, ты щепетилен! Это был взрыв радости. И кое-что еще. Я не могу хорошо напеть этот мотив. Я слышал звуки и музыку и не считаю необходимым заполнять словами звуки. Я знаю, что в изобильной пустоте есть музыка.
К пению у меня особое отношение, как будто боюсь исчезнуть, сливаясь с голосом или звуком. Иногда я хорошо веду бас, и однажды, когда Альма Ньюман, мой друг по колледжу, играла кантату Баха, я спел всю кантату точно на слух с листа. Это чудо случилось только однажды, но это показывает, что где-то хранятся скрытые, блокированные большие музыкальные возможности.
"Продолжай, но не дурачь меня. Ты хочешь уйти от серьезного вопроса о своем" сумасшествии".
О, нет. Совсем нет. Я хочу только, чтобы ты понял, что это ощущение сумасшествия имеет очень малое отношение к сумасшествию. Если бы ты назвал мой взрыв ревности психозом, я согласился бы с тобой. Он был компульсивен. Это было с Лорой, Марти и в меньшей степени в других случаях. Я это хорошо понял и могу объяснить, что показывает, как слаба интуиция.
Обычно вовлекались четыре фактора — проекция, жадная сексуальная любознательность, страх быть оставленным и гомосексуальность.
Я внезапно понял, что сам оставил одного человека, Лючи, которая также была важной женщиной в моей жизни.
Я вижу еще, как трудно быть писателем, даже если ограничиваешь себя фактами. Я должен выбрать. Но какого черта! Я не должен создавать хорошую книгу. Во всяком случае я знаю, что мой первичный мотив есть и был — разложить себя по полочкам и провести собственную терапию. На самом деле, никого больше нет. Был Пауль, была Марти, есть Джим Симкин, и почему-то я не готов отказаться от него. Для меня Лора не является хорошим терапевтом. Мы — соперники. Она самоуверенна, справедлива и не смущается. Я не сомневаюсь, что она бывает часто права, но по крайней мере, со мной агрессивно права.
Книга является дополнительной премией. Мне страстно хочется видеть людей, читающих эту рукопись в моем присутствии, чтобы пережить их соучастие. Мне необходимо сильное подтверждение. Если бы я писал исключительно для себя, то выбросил бы много теоретического материала, и мне хотелось бы увидеть то, что лежит по ту сторону книги.
По-видимому, я вижу все яснее и яснее, это вновь моя алчность. Я жажду двух путей: испытать как можно больше ощущений, знаний, успеха и отдать все, что я имею — но это, по-видимому, никогда не будет достаточно. Нигде алчность не выражена так сильно, как в курении. Один гробовой гвоздь за другим. Бум, бум, бум. Ты умрешь от курения, ты умрешь от мастурбации. Я видел смерть от курения и секса. "Не в этом суть дела", — сильно сказала бы Лора.
Итак, в чем суть?
"Ты знаешь слишком хорошо", — сказала бы Лора, пряча собственное незнание за всезнающим лицом.
Я не хочу говорить больше о Лоре, хотя Люси указывает на это направление. "Если бы" не неприятности с Люси, я не прибыл бы во Франкфурт и не встретил бы Лору. "Если бы" я вытащил Люси из гроба, я должен был бы еще вытащить дядю Стауба из его самого благородного гроба.
Дядя Стауб был гордостью семьи. Он был самым большим легальным теоретиком Германии. Он имел длинную бороду и ходил с достоинством. Его жена и дети оставались дома и очень мало времени проводили с нами. К тому же они жили респектабельно, тогда как мы с Гретой жили прямо на улице. Сестра Эльза цеплялась за маму.
Представляете?. Машин еще не было. Улица принадлежала нам, детям, исключая детей из более благородных классов, таких, как дети дяди Стауба, которые были слишком заняты, воспитываясь гувернерами.
Дядя Стауб прошел через мою жизнь как символ, как интерпретация и как психологическое открытие.
Символический статус очевиден, и было очевидно, что я последую по его стопам. Но я восстал и украдкой проложил свою дорогу в гуманитарные науки через болезненный путь медицины.
Интерпретация была произведена Вильямом Райхом. Он никогда не открывал мне, как он пришел к такому заключению: он сказал, что я был сыном Германа Стауба, который обращался к моему тщеславию, но не смог убедить.
Психологическое открытие пришло от Люси. Она сказала, что он принуждал ее, когда ей было 13 лет, к сожительству. Когда она рассказала мне это, я еще не оценивал вероятность несоответствия ее восприятия и верил ей. Я получил подтверждение о сходных вещах, но уже из других источников.
Сейчас я ощущаю смущение, похожее на то.
Я действительно наблюдал следы распутства у своего отца, но мой отец, по-видимому, был плохим во всех отношениях.
Тут и ведущий германский легальный закон, рассматривающий преступление соблазнения как незначительное. И все это прикрывалось респектабельностью! И доктрина Фрейда, очевидно, говорящая "Да" сексу.
"Ты вдруг стал моралистом".
У меня уже были припадки морального возмущения. Впервые в возрасте четырех лет. Я играл на улице. Маленькая девочка выбежала из дома к дереву и пописала передо мной. Это невероятно! Почему она не смогла это сделать дома?
"Почему бы тебе не написать о том случае сексуальной перверсии с Люси?"
Я сказал бы, что это был поворотный пункт. До того я имел сколько-то случайных связей, но в основном, здоровых.
"Так виновата Люси?".
Нет, я конечно, не обвиняю ее. Я с радостью предавался ее обучению и ее безрассудству исследования. И представление скрытой жизни Германа Стауба привело к разрешению, почти к требованию — последующих шагов, если незаконных, то, по крайней мере, антизаконных действий, были ли они реальны или происходили только в воображении Люси.
"Она тоже твоя родственница?".
Дальняя.
"Как ты встретил ее?".
Очень странным образом. Они перебирались на квартиру рядом с нашей.
Моя мать и мать Люси знали друг друга. У меня уже была короткая стрижка. Люси лежала в больнице по поводу удаления почки. Ее мать попросила меня навестить ее дочь.
Там я увидел восхитительную блондинку. Одна из тех, которых мне нравилось возводить на пьедестал и перед которыми я благоговел, как перед богинями. Через 10 минут нашей беседы она сказала: "Ты восхитителен! Подойди и поцелуй меня!" Это меня смутило. Как могло это случиться со мной? За редким исключением я казался себе безобразным, а тут была богиня, сошедшая с Олимпа, чтобы осчастливить смертного? И женщина с ребенком и мужем?
Моя изначальная неловкость быстро растаяла под ее страстными самозабвенными поцелуями. Я радостно пой-мался на эту удочку.
Я любил несколько раз. Первой была Кэтти, беленькая дочь пекаря. Мне было 8 лет. Позднее я полюбил Лотту Сайэлински, но самой любимой была Марти. С Лорой у нас возникло несколько периодов любви, но, в основном, мы были спутниками, у которых был ряд общих интересов.
Люси очаровала и возбудила меня. Она была очень страстной и любила меня так сильно, насколько была способна. Для меня она была лишь чудесным приключением.
"Ты болтлив. Ты говоришь о ней. Говори ей.".
Я не могу говорить тебе, Люси. Ты мертва. Мертва. Когда я с трудом оторвался в 1926 году, ты перестала возбуждать меня. Твоя настоящая смерть для меня уже немного значила. Я слышал, что ты стала морфинисткой и в конце концов убила себя.
"Что ты делал, когда перебрался во Франкфурт?".
Там жил один из братьев моей матери, дядя Юлиус, скромная, теплая личность, к которой я чувствовал близость, как ребенок. И Карен Хорни, мой берлинский психоаналитик, посоветовала мне покинуть Берлин и продолжить мой анализ с Кларой Хэппель, одной из ее учениц. И работа Гольдштейна, привлекавшая меня, и экзистенциальные группы, и сам Франкфурт, который в то время был прекрасным и культурным центром.
"Ты хочешь что-то еще сказать Люси?".
Ты знаешь, Удачник, весь сегодняшний день ты мне не нравишься. По правде говоря, ты скучен, почти как профессиональный терапевт, или учитель воскресной школы. Ты вообще не помогаешь вернуть то болезненное возбужденное время с Люси.
"Замолчи! Какая картина всплыла первой?".
Щель в приоткрытой двери между моей комнатой для консультаций и комнатой для психотерапии. Люси с подружкой занимались любовью в комнате для консультаций. Я заглядываю в дверь, возбуждаясь все более и более, тревога дошла до критической точки. Когда подружка начала сосать гениталии Люси, я взорвался, впрыгнул в комнату, оттолкнул девчонку и имел короткий и сильный оргазм с Люси. Девчонки потом договорились о квартире с мужем подруги и со мной. Я предвкушал свое первое гомосексуальное переживание. До того, в пубертатном периоде, у меня были незначительные вещи с мальчиком, параллельные мастурбации, без соприкосновения друг с другом, с Фердинандом Кнопфом. Позднее я вспомнил его фамилию и некоторые ощущения любви по отношению к моему врачу, когда я был младшим лейтенантом медицинской службы.
Муж и я были фактически незнакомы, мы надоели друг другу, получая возбуждение, которого было слишком мало для эрекции. Мы оба получали удовольствие, наблюдая за тем, что делали девочки.
"Как ты чувствуешь себя, обнародуя это перед публикой?".
Мне кажется, будто это самая трудная задача, которую я понял. "Если бы" у меня не была кишка тонка пройти через это, я бы, возможно, прошел через самый большой тупик. "Если бы" я мог смело встретить действительное или воображаемое презрение и моральное негодование, я бы стал еще более реальным — свободно смотрел в лицо людям, и, возможно, удалил бы свою дымовую ширму. Я знаю, что в этом отношении я похож на Вильяма Райха — бесстыден, подавляя сильное смущение.
Вчера я проводил занятия по работе воображения с классом Джима. Как обычно, все прошло хорошо. Я работал с группой из пяти-шести человек и каждый раз мне удавалось за 10 — 20 минут постичь суть каждой личности и даже восстановить отвергнутый ею материал. Это стало привычной детской игрой. Я никогда не бываю удовлетворен.
Одна из них была слепым терапевтом. Я спросил ее, когда она ослепла. Она сказала, что при рождении — отсутствие витаминов. Ее сновидения представляли собой картины, и она сказала, что чувствует, что краснеет, вследствие чего я засомневался в ее слепоте. Как она может видеть картины, как она знает, что такое красное? Я знаю, что своим сомнением я закладываю в нее зерно сомнения. Оно вырастет, и если я прав, она однажды увидит вновь. Кто знает?