В основном, он делает из лучших побуждений, и это принимается во внимание. Он устраняется от организации и создает успех жилищной программе. И он делает, из этого "урожая" возник целый ряд прекрасных людей, которые идентифицировали себя с Изаленом. Стена между ними и штатом разрушена. Кроме Бена и Дианы, я люблю Джона и Анну Хейдер, все они крайне чувствительны и прекрасны. Еще сильного и реального Стефана и беспретенциозного интеллигентного любящего Сараха.
Полтора часа назад мы с Невиллем, южно-африканским радиологом, читали рукопись. Он преклоняется передо мной, и это неудивительно. Четырехнедельный семинар дал ему больше, чем десять лет терапии Райха.
Он увидел такое впервые. За окном залитый светом сутулый енот, которого я вижу, глядит большими коричневыми глазами, не боящимися нас.
Сейчас кусты вокруг моего дома растут гуще, и меня чаще посещают. Мой любимый посетитель — колибри, парящая и летающая прямо перед окном. Сегодня я обнаружил трех маленьких птичек. Они не летают, как колибри, или еще не научились летать их вертолетным трюком.
Коты бродят вокруг в изобилии. Как-то прошлым летом Т. Дж. лежал на палубе в агонии, очевидно умирая. Т. Дж. — это почтенный старый кот, глава клана. С большим усилием он медленно передвинулся на край палубы. Я пошел за Барбарой, девочкой Селига, мамой наших животных, но Т. Дж. ушел. Позднее я увидел его опять, гордо сидящего на подоконнике, никогда не просящего, но грациозно принимающего пищу, которая приходится ему по вкусу. Не как те жадные коты, те юнцы, которые пресмыкаются перед тобой, сидя под столом в страхе от покровительствующих гостю официанток.
Селиг благоговеет перед жизнью в любой ее форме, что я не вполне разделяю. Однажды у нас появилась большая гремучая змея в неоконченной каменной стене. Я убил ее. Когда прибыл Селиг, он возмутился.
Одно из моих ценных приобретений — проволочная скульптура "Мадонна с ребенком", сделанная им. Я поставил ее на палубу, где сквозь нее смотрел на голубое небо.
Однажды шторм снес ее за борт, вниз к крутому склону. Один из тех, кто проходит у меня семинары, спас ее, как мне казалось, рискуя своей жизнью. Селиг восстановил "Мадонну", и она стоит теперь напротив средневекового пророка, купленного в Вене, исполненная спокойствия, справа на подоконнике моей центральной комнаты, где я провожу лекции. Старые мостовые балки расходятся веером от входа к стеклянному фасаду. Потолок, также поднимающийся к фасаду, используется для картин и проволочной скульптуры Селига. Я удивляюсь, почему люди используют только стены для вывешивания картин.
Мои семинары проводятся в лоджии, лекции — в комнате. Уикэндовские семинары я провожу сейчас с непрофессионалами, и они, и все мои "явления", в большом спросе, с большим количеством записывающихся, чем это возможно. Я допускаю сейчас 70–80 человек. Я называю сейчас эти уик-энды своим цирком.
Ты думаешь, что с таким большим числом за один уик-энд нельзя чего-то достичь, но напротив. Я провожу несколько массовых экспериментов, но в основном, ограничиваюсь работой с одним человеком прямо в аудитории. Для моей работы в аудитории необходимо:
1) мой опыт; 2) бумажный носовой платок; 3) горячее кресло; 4) пустое кресло; 5) сигареты; 6) пепельница.
Мой опыт: Я думаю, что я — самый лучший терапевт по любому виду неврозов в Штатах а, может быть, в мире. Какое отношение это имеет к мании величия? Действительно, я хочу и страстно желаю вложить свой труд в любое исследование.
Но в тоже время я должен допустить, что не могу вылечить никого, что те, так называемые, чудодейственные лекарства, являются эффективными, но не много значат с экзистенциальной точки зрения.
Чтобы запутать дело еще больше, я не верю никому, кто говорит, что хочет быть вылеченным.
Я не могу дать это тебе. Я предлагаю тебе что-то. Если ты хочешь, ты можешь взять. Ты находишься, как сказал Кьеркегор, в безысходности, знаешь ты это или нет.
Некоторые из вас предпринимают длительное путешествие в Изален. И отдают с трудом заработанные деньги только для того, чтобы поглумиться надо мной, чтобы показать, что я не могу помочь вам, выставить меня как дурака, или продемонстрировать мое бессилие в создании мгновенных средств.
Что означает подобное отношение для тебя? Оно делает тебя выше?
Я знаю, что ты делаешь это, чтобы спрятать часть себя, что ты не знаешь меня, что я только экран, удобный экран для проекции.
Я не хочу контролировать тебя, я не должен отстаивать свой авторитет, я не заинтересован в борьбе.
Поскольку я не должен делать это, я сам нахожусь под контролем, я наблюдаю ваши игры, и самое важное, — у меня есть глаза, чтобы смотреть, и уши, чтобы слышать. Вы не лжете мне своими движениями, позой, поведением. Вы не лжете мне своим голосом.
Я честен с собой, хотя это причиняет боль.
Я играю с тобой, пока ты играешь роли и игры. Я высмеиваю твои детские слезы.
Я плачу с тобой, если ты печалишься, и танцую с твоей радостью. Когда я работаю, я — не Фритц Перлз. Я становлюсь ничем, ни вещью, ни катализатором, и я наслаждаюсь своей работой, и я забываю себя и окружающих тебя и твои обязательства. И вдруг мы сближаемся, я возвращаюсь к аудитории, примадонна, требующая понимания. Я могу работать с любым, но я не могу работать с любым успешно. Уикэндовское занятие является демонстрационным семинаром с добровольцами, которые поднимаются на платформу. И многие из вас борются за такое столкновение, а многие другие учатся на поступках других. Некоторые закрываются и разочаровываются, но очень многие берут что-то домой. Ибо существует несколько проблем с многочисленными вариантами.
Чтобы работать успешно, мне нужен крошечный кусочек доброжелательности. Я не могу сделать что-нибудь для тебя, мой самоуверенный человек.
В этот короткий уик-энд я не прикоснусь к вам, если вы глубоко больны. Я бы взболтал вас настолько глубоко, что вы не смогли бы урегулировать себя сами. В этот короткий уик-энд я не раскрою тебя, если ты являешься отравителем, который покинет меня хромым и истощенным, не способным понять тех, кто не заслуживает ненависти и отвращения, что я должен был бы привить.
Если ты охотник, ставящий капканы на медведя, обманывающий меня "невидными" вопросами, насаживающий меня на крючок, ожидая, что я сделаю "неверное" движение, что даст тебе возможность обезглавить меня, я позволю тебе насадить меня на крючок, но избегу капкана.
Ты будешь осажден, пока не пожелаешь сдаться и стать самим собой. Тогда ты не будешь больше во мне нуждаться. Или в ком-то еще для твоей коллекции скальпов.
Если бы у тебя была улыбка Моны Лизы и ты пытался бы скрыть от меня твое нерушимое "Я знаю лучше" и ожидал бы истощить меня в изучении тебя, я усну на тебе.
Будь я "водитель" сумасшествия, я бы вскоре прекратил следовать за тобой. Ты являешься родственником отравителя.
Бумажный носовой платок: плач в Изалене имеет статус символа. "Мальчик не плачет" заменяется на "поплачь хорошенько", но плачущий не плачет не плача.
Сейчас я не знаю, как много существует форм слезоточивой продукции. Я уверен, что однажды кто-нибудь получит субсидию на исследование слез, чтобы раскрыть всю эту область от разрывающегося сердца рыдающей матери, которая только что потеряла своего собственного ребенка, до жуликов, которые могут включать слезы по желанию. Я наблюдал, как невеста одного из моих студентов доминировала над ним благодаря этой хорошо развитой уловке.
Любой, чья интуиция остается нетронутой, непосредственно ощущает различие между подлинным страданием, вызванным горем, и исполнением, которое не вызывает у зрителя ничего, кроме любопытства.
Однажды я тоже проделал это, трюк, вызванный состраданием. Я не помню самого случая. Знаю только, что если бы я смог вызвать сочувствие, то получил бы снисхождение вместо наказания. Я не чувствовал ничего. В холодном расчете я вызвал в воображении похороны своей бабушки. Потребовалось пара минут, но я делал это. Слезы пришли, и я захлопнул ловушку.
Я научился в колледже исключать диету со свободным потреблением соли, когда используешь бромиды в качестве седативных средств. Это могло бы означать, что соль может быть агентом, возбуждающим метаболизм, а плач является процессом удаления соли. Его успокаивающий и утешительный результат схож с действием бромидов. "Хороший плач" расслабляет, дети плачут, чтобы уснуть. Я рассматриваю плач, в основном, как расслабляющую реадаптацию и как зов о помощи.
Я рыдал горько не слишком часто, возможно одну-две дюжины раз за всю жизнь. Эти случаи всегда были пиковыми испытаниями глубоко потрясенного существа — горе, и, по крайней мере единожды, — непереносимая боль.
Я люблю мягкий плач, который приходит с расслаблением. Очень часто расслабление неподатливой брони и появление истинных чувств в моей группе направляет меня к нужной капитуляции. Иногда возникает цепная реакция всей группы, когда плач становится такой же инфекцией, как и смех. Подчас я обнаруживаю, что проливаю слезы даже над сентиментальной чепухой. Но по большей части, когда некто превышает средний уровень человеческой доброты, когда он слишком хорош, чтобы быть настоящим.
Я люблю быть грустным, но без несчастливости, и даже люблю препятствия, которые приходят с этим, я как будто увлекаюсь, позволяя себе непозволительную слабость.
Одним из двух самых глубоких состояний прострации была вспышка отчаяния в Арденнском доме после путешествия вокруг света. Я не могу сказать, что привело к этой прострации. Барьер между мной и другими людьми? Моя ненависть в связи с отсутствием признания? Толстая кожа, которую я приобрел в окопах? Или будем семантиками и вспомним, что отчаяние есть отсутствие надежды. Надежда, безусловно, вновь вселялась по капле.
Другой случай произошел во время нашего посещения Германии с Лорой после Второй мировой войны. Я хотел освободиться как от своей глубокой ненависти к нацистской Германии, так и от мыслей о возможном изменении там духа. В Париже мы купили себе подержанный автомобиль, который явился прекрасной покупкой. Я не помню точной цифры, но мне думается, что я заплатил за него 60