таком». — «Не буду, милая, не буду». А только дверь захлопнется, и желторотики сразу в один голос: «Бабуля Тамрико, давай опять про любовь! Про любовь!» И я такая, поправляя длинное платье: «Конечно, милые. Конечно, про любовь. Потому что без любви ничто не имеет смысла. Вся жизнь должна быть — любовь. И в Африке, и в Японии, и в Барселоне». — «А расскажи тогда еще раз про любовь в Барселоне! Про Барселону!»
И я расскажу. Обязательно расскажу.
Надо обязательно потрогать побольше мира руками. Надо идти никуда, но всюду.
— А что вы ели?
— Все. Мы никогда не были голодными. Пока были детьми, магазины всегда отдавали ненужные продукты. Побитые, просроченные там. Сейчас уже не так часто. Но — не страшно: на улице всегда можно что-то найти. Господи, сколько всего вы выкидываете! Упало яблоко на землю — выкинули, чуток покрылся плесенью хлеб — выкинули, скисло молоко — выкинули. Вы постоянно выкидываете еду. А на земле постоянно что-то лежит: персик, груша, яблоко, банан, булка… Почему у вас еда постоянно валится из рук?! Не понимаю…
Я едва сдерживала себя, чтобы не расхохотаться, ведь Вадим говорил с очень серьезным лицом. Но это было так восхитительно мило — слышать, как бродяга в столетней одежде уличает кого-то в неряшливости. Это был самый замечательный оксюморон, который я только слышала в своей жизни. Но он был дивно прав, говоря о нашей небрежности к еде.
— Получается, что деньги тебе не нужны: еда — есть, жилье — есть, одежда не нужна…
— Не нужны. Но они у меня есть, — Вадим подмигнул и полез своей темной рукой в карман пиджака. Оттуда начали вываливаться какие-то странные вещи, лоскутки и газетки, от запаха которых у меня к горлу снова подступила тошнота. Вслед за этим «кладом» Вадим извлек внушительную стопку денег и соблазнительно взмахнул ею несколько раз у меня перед лицом. — Вот.
— Откуда они у тебя?
— Нашел. Потому что деньги у вас тоже постоянно валятся из рук.
Я задумалась. Оказывается, параллельные миры действительно существуют, и не на страницах мистических книг, а на расстоянии вытянутой руки. Для меня Вадим был пришельцем, а я — для него. Он супернаглядно демонстрировал мне истину о том, что, если ничего не хотеть, все будет.
— А любовь? Тебе никогда не хотелось завести семью, детей?
— У меня есть дети. Два сына. Но я их почти не вижу: они далеко живут. Просто я иногда живу у одного друга, и там еще околачивается Ира. Мы с ней много занимались этим — сексом. Потом она сказала мне, что родила мальчика. Может, и не мой, но мы с ним похожи. А второй сын — его Катя родила.
— Ты их любишь?
— Да, они мне нравятся.
— А женщину ты когда-нибудь любил?
— Не знаю. Когда мне было четырнадцать лет, мы с другом жили в подвале напротив одного дома. В этом доме жила девочка, ее звали Оксана. Она была такая, это, чистая. Она носила светлое платье, и у нее была родинка на руке. Мне так нравилось на нее смотреть. И я все время хотел ее потрогать, но она убегала от меня. Я решил, что по
дарю ей конфеты. Я стал воровать их с рынка, и у меня насобиралась целая гора конфет. Но я так ни разу и не положил их ей под дверь, как хотел. Боялся. А потом мы уехали оттуда. Это была любовь?
Вадим посмотрел на меня.
Я не встречала в жизни никого с более противным характером, чем у любви. Она все время опаздывает, ее все время нужно ждать.
А иногда, наоборот, вваливается пьяная прямо и гною душу и меланхолично разводит руками в стороны: мол, сердцу не прикажешь. Любовь — хамка, любовь — стерва, любовь — дура… А когда она хлопает дверью, становится так больно, как будто тебя изнутри порезали лезвиями и присыпали сверху солью.
А в другие дни любовь хорошая — покладистая, нежная, заботливая. Она держит тебя за руку и целует в висок. Без остановки.
Она постоянно разная.
И что я могла утверждать о любви? Ничего.
— Да. Это была любовь. Определенно, — я улыбнулась Вадиму, а он — мне. Между тем глаза у него действительно были хорошими — моя интуиция по- прежнему так считала.
— Тогда с остальными у меня просто секс. Я не хочу им ничего дарить. Потискать хочу, а дарить ничего не хочу. Это ж не любовь, правда?
— Правда, — я кивнула. «Любовь» и «дарить» — это ведь синонимы? — Послушай, а зачем ты позвал меня?
Вадим почесал бороду и закрыл глаза. Его веки, сплетенные из морщин, начали дрожать, как сухие листья на ветру. Тонкая шея Вадима была напряжена и похожа на ствол выцветшего дерева. Его душа была моложе тела лет на двести.
Наконец он повернулся ко мне.
— Просто я подумал: а вдруг ты — моя сестра?
— Но мы же совершенно не похожи!
— Плевать. Мне захотелось, чтоб у меня была сестра.
— Знаешь, мне тоже всегда хотелось, чтоб у меня был брат.
Я еще раз улыбнулась Вадиму, но уже как-то с другим оттенком. Вслед за этим я встала и, взмахнув рукой на прощание, покинула узкий дворик. Теперь мой мир был еще немного шире.
И в самом деле… зачем нам нужна красивая одежда?
Глава 9
Имя / Павел
Возраст / 37 лет
Профессия / SEO-менеджер
Семейное положение / женат, воспитывает дочь
Материальное положение / хорошее
Жилищные условия / двухкомнатная квартира
Жизненное кредо / отсутствует
Дополнительные бонусы / умение признавать свои ошибки
Трус
Глядя на человека, совершенно невозможно знать, что было у него в прошлом. И часто — не нужно.
Наша работает SEO-менеджером, по вечерам пьет пиво с друзьями и любит фильмы с Робертом Де Ниро. Он среднего роста, носит часы на левой руке и джинсы. А еще он десять лет назад изнасиловал девушку, но помнит об этом до сих пор, как будто вчера. Это его личная гематома прошлого, с которой он вынужден справляться в полном одиночестве. И тем сильнее она болит, чем старше становится его дочь.
Мы встретились в общественном месте, при дневном свете и в лучах солнца. Я была в черном пальто и темных очках, он — в куртке и синей шапке. Сидя за круглым столом на открытой террасе ресторанчика, мы были странной парой. Охранник искоса поглядывал на нас и что-то бормотал себе под нос. Официантам было наплевать: мы сделали неплохой заказ, и это все, что их интересовало.
Я не торопилась доставать диктофон. Мне все казалось, что это неправда и сейчас он объявит, что пошутил надо мной: не может же человек, у которого есть ямочки на щеках и десятилетняя дочь, кого-то изнасиловать.
Или может, но точно не скажет об этом вслух. Женщина во мне сильно хотела, чтобы это было неправдой, а мужское альтер эго предвкушало встречу с ублюдком, которому можно будет с чистой совестью отбить почки. Я все волновалась и гадала, как оно на самом деле, а Паша молчал.
— Ты уверен, что хочешь рассказать мне это?
— Да.
— Просто… я понимаю, что признаваться в своих пороках тяжело.
— Тамрико, а ты когда бралась за этот проект, чего хотела? Чтобы мужчины рассказывали тебе про сложный выбор наряда по утрам? Или про неудачные попытки похудеть?
— Кстати, в том, что собственная внешность играет для вас немалую роль, пока еще не признался никто. Трусы.
Я сделала сомнительный ответный удар, но, конечно, он был прав. Если хочешь сделать сюжет с поля боя, придется лечь под пули. Я исследовала внутренние бои, но степень риска для жизни была тоже велика.
Было ровно два часа дня. Идеальное время, чтобы поговорить об изнасиловании, потому что я, например, не люблю обсуждать страшные вещи, когда за окном уже просвечивается луна. В детстве перед сном мои сестры забирались под одеяло и начинали рассказывать темные сказки, а я нервничала, не соглашалась и всегда включала свет первая. Потому что ночь непременно должна быть красивой.
— Да, мы те еще трусы. Я вот сейчас больше всего боюсь за свою дочь. Ей десять лет всего, но часто, когда смотрю на нее, вспоминаю глаза той девчонки.
Официант принес нам заказ. Среди салатов, спагетти и кусочков белого хлеба оказалось также вино — для меня и коньяк — для него. С Пашей мы были знакомы недавно и неблизко. На одной из домашних вечеринок он проговорился об интимной детали своей биографии, и я предложила ему рассказать про нее подробнее и наедине. С хмелем в голове, я не рассчитывала на согласие, но ошиблась.
— Насколько подробно ты хочешь знать эту историю?
— Настолько, насколько подробно ты готов рассказать ее.
— Хорошо, — Паша достал руку из кармана и начал прикуривать. Я вдруг подумала о том, что восемь из десяти мужчин, у которых я брала интервью, курили. Случайность, тенденция, правило? Впрочем, мне это нравилось. Мой папа всегда курил, даже ночью в промежутках между сном. И я как- то вбила себе в голову, что так у мужчин и должно быть.
Завидев огонь зажигалки в больших ладонях и дымящуюся сигарету в губах, я тоже начинала невольно воспламеняться.
Хоть я и знаю, что курить плохо.
— Тамрико, на самом деле мало кто знает об этом. И я подробно еще никому не рассказывал. Даже интересно, получится ли.
— Я иногда буду задавать вопросы. Может, так будет легче.
— Ну, тогда погнали, — он залпом выпил сто граммов коньяка и начал вспоминать. — Все было очень быстро. Накануне я крепко поссорился со своим лучшим другом. И это не просто друг. Я, знаешь, за него все готов отдать и кинусь в любую драку. Уверен, что он тоже. Мы же с ним как братья. А в тот день наорали друг на друга от всей души. Я уже и причину не помню, глупость какая-то, наверное. Это как удар между ног: неожиданно сущий пустяк начинает казаться огромным, необъятным и неубиенным мамонтом. И хочется орать.
Я прекрасно понимала Пашу. Такие «пустяки» — как наживка для моего темперамента. И кричать действительно хочется что есть силы. К счастью, я научилась сублимировать: выплескиваюсь не на любимого человека, а на свой белый столик с розами — ему все равно, а мне через две минуты становится смешно, и пустяк оказывается действительно пустяком.