– Вот побью я тя, Бусыга, когда-нибудь за словеса такие! – пообещал ему Лука. – По мне, дак все они жёнки как жёнки! Неча хулу на них возводить! Али, думашь, слеп я, не видал их николи?
Он пожал своими широкими богатырскими плечами. Бусыга, махнув рукой, умолк.
Привязав скакунов к коновязи, отроки решительно постучали в ворота окружённого чугунной оградой дома.
…Роксана давно хотела принять постриг, но, когда явилась она к дочери Всеволода Янке, облачённая в чёрную рясу с куколем девица молвила ей так:
– Разумею желанье твоё, княгинюшка, да токмо рано ты ко мне пришла. Вот должна я в Константинополь плыть. Побываю в тамошних обителях, уставы монашеские почитаю. Да и средства немалые надобны, чтоб монастырь устроить. Не в пещерах же нам жить, яко Антоний с Феодосием. Так что подожди, сестрица добрая. Помысли лучше ещё раз, верно ли для себя решила. Иноческая стезя – она же ведь тяжкая. Может, в миру бы ты осталась?
Заронила Янка в душе Роксаны сомнения. Воротилась вдова в свои хоромы, зажила тихо, часы проводила в молитвах, всё вспоминала то Глеба, то Мономаха, то Авраамку. В волости свои отсылала тиунов, проверяла собранные дани, прошлою зимою ездила к дочери Фотинье на север. Юная дочь вышла замуж за сына одного плесковского боярина. Кажется, вышла по любви, хоть и млада совсем девица, едва четырнадцать лет стукнуло. Слава Христу, живут они хорошо. Молила вдовая княгиня Господа, чтоб послал Он дочери земное счастье, раз самой ей выпало сего счастья и радости столь немного.
Со временем возродилось в душе у Роксаны желание принять постриг. Снова надумала она идти к Янке, благо ходили вести, что воротилась княжна из Константинополя и готовится основать в Киеве женскую обитель. И тут вдруг словно снег на голову…
Двое отроков княжеских в долгих кожухах, в шапках набекрень и сафьяновых сапогах доброй работы явились к ней в терем. Словно лихим степным ветром подуло во вдовьем тереме. Они долго стряхивали с одежд снег, затем наскоро сбросили кожухи и, оба оставшись в лёгких полукафтанах, поклонились ей в пояс.
На Бусыгу Роксана почти не обратила внимания. Лука, статный, широкоплечий, настоящий богатырь, будто вмиг заполонил всю палату. Да и не только палату – как-то сразу захватил он и душу вдовы.
– Посланы мы к тебе, княгиня, по велению князя черниговского Владимира Мономаха. Вопрошает наш князь: имеешь ли в ты чём нужду? Ежели что, поможем, – басил Лука.
Несмотря на простые одежды, на вдовье платье чёрное и повой на голове, Роксана была красива, как в юности, и ловила восхищённые взоры дружинников.
Она остановила речь отрока решительным взмахом руки.
– Рада, что он обо мне помнит, – коротко ответила вдова. – Передайте князю Владимиру, что нужды ни в чём я не испытываю. Вот думаю идти в монастырь. К его сестре, Янке.
– В монастырь?! – неприятно удивился, сдвинув чёрные брови, Лука. – Да что тебе тамо, средь инокинь, деять?! Ты вон какая! Да тебя любой князь аль король замуж возьмёт! Токмо кликни!
– Ты бы язычок попридержал за зубами, отроче! – осадила его Роксана, но недовольство её было наигранным, подумалось вдруг: «А ведь он прав! Ну конечно, князьям я, верно, не надобна, да и сама не пойду, но вот если встречу и люб он мне будет…»
Смотрела вдовая княгиня на богатыря-дружинника, и заныло, защемило сердце: «Такой мне надобен. И от ворога обережёт, и храбрый, и добрый, верно! Вон очи-то какие! Нет в них ни нахальства, как у иных отроков княжьих, ни робости, как у Авраамки!»
Пыталась Роксана одёрнуть сама себя, но не смогла. Улыбнулась лукаво, сказала:
– Оставайтесь-ка у меня на денёк-другой. Подождёт князь ваш.
Бусыга вежливо отказался, молвил, что есть у него в городе кое-какие дела, и вскорости улизнул из терема, Лука же решил остаться, тем паче что за окнами уже сгущались сумерки.
Ночью, едва в доме всё стихло, пробрался богатырь-отрок в княгинину опочивальню. Благо двери оказались незаперты.
На столе возле постели горела свеча. Роксана лежала под беличьим одеялом. Она не удивилась его приходу, не испугалась, молвила только шёпотом:
– Не знаю, что со мной творится. Мужа своего, князя Глеба, любила без памяти и до сей поры, даже мёртвого, люблю. Но тебя как увидала, добр молодец, словно огнём меня опалило! Мой ты, мой!
– А коли твой, дак увезу я тя отсель! Умчу от монахинь в чисто поле! – решительно заявил Лука, тряхнув рассыпавшимися по плечам густыми русыми волосами. – Нечего тебе здесь прозябать, за семью замками!
«Я же о нём ничего не ведаю! Может, женат! Что ж я, яко девка дворовая!» – в очередной раз пыталась одёрнуть себя вдовая княгиня, но руки её словно сами собой обвили шею богатыря.
Он легко, как пушинку, поднял её с постели, заключил в объятия и крепко, от души, расцеловал в губы. Роксана отдалась страсти, забыв о своих сомнениях.
Утром, уставшая от любовных ласк, она никак не могла уснуть. С улыбкой счастливой смотрела на спящего Луку. Она не верила, что он способен предать, покинуть её, что у него где-то может быть семья.
«Господи, да он же совсем молод! Годов двадцать, может. Грешна я, грешна, Господи! Не он, я его совратила, я с пути истинного свернула!»
Роксана встала на колени перед иконами, положила крест, долго и горячо молилась. Из глаз её текли слёзы, она всхлипывала, вытирая глаза и прерывая слова молитвы рыданиями.
Могучая сильная рука ласково легла ей на плечо.
– Полно сокрушаться, лада моя! Сей же час вели коней седлать, возок закладывать! Поедем со мной в Чернигов! Служу я там! А после… после свадьбу с тобой сыграем! Такую, что весь город гулять будет!
Роксана невольно засмеялась.
– Токмо без шума давай! – попросила она. – Не хочу так, на широкую ногу! Один раз всё это у меня уже было!
– Разумею! Тако и содеем! – легко и просто согласился с ней Лука, вмиг заставив женщину забыть все сомнения и мысли о сотворённом грехе.
– Сперва, правда, надобно мне одно дельце тут спроворить, – добавил богатырь, задумчиво почесав в затылке. – Бусыгу, гуляку сего, по корчмам отыскать. Не оставлять же его тут, в Киеве! Он такой, чуть что, по пьяни в драку лезет!
– Я с тобою пойду! Вместе его разыщем! – заявила Роксана и добавила, с нежностью взирая на крутые плечи и красивое лицо молодца: – Вот запал ты мне в душу, Лука! А почто тако, не могу понять! – Женщина задумалась ненадолго и сама себе ответила: – Потому как любовь это, пламенем вспыхнула она, озарила душу!
– Верно ты молвишь! И у меня в душе словно пламя заклокотало, как тебя увидал! Николи ранее со мною такого не бывало! – воскликнул Лука.
В сторону было отложено вдовье платье. Исчез в ларе чёрный плат. Набелённая, нарумяненная женщина в роскошном полушубке, обшитом иноземным сукном, в сафьяновых сапожках, со смеющимся взором серых с голубинкой глаз вызывала восхищение не только у Луки. Не без удовольствия ловила Роксана взгляды прохожих, когда шли они искать Бусыгу.
Бедовый парень нашёлся в ближайшей корчме. Молодой дружинник был сильно пьян и громко храпел на скамье в горнице.
Чтобы привести его в чувство, Роксана зачерпнула из широкой бадьи в ковш холодной воды и вылила ему на голову.
Бусыга тотчас вскочил, продрал глаза и осоловело уставился на неё, видно, не признав давешнюю вдову.
Роксана громко расхохоталась, засмеялся и Лука, дружески хлопнувший Бусыгу по плечу.
«Ничего себе старуха!» – подумал Бусыга, отирая мокрое лицо и замечая, насколько же эта женщина красива и какая она ещё молодая.
Следующим утром возок, сопровождаемый двумя вершниками, выехал из ворот Роксаниного дома и покатил вниз по Боричеву увозу.
С Владимиром Роксана встретилась в княжеской палате в Чернигове. Многое здесь напоминало ей о прошлом. Когда-то она примчалась сюда в зимнюю стужу ко Всеволоду, думая отдохнуть и повидать близких, сидела в кресле, пила сбитень и не догадывалась, какое зло мыслит сотворить Мономахов отец. И как он потом извинялся, и как полез её целовать, и как влепила она ему звонкую пощёчину. Почему-то от воспоминаний этих стало холодно, и хотя топили в горницах печи, Роксана не снимала с плеч бобровой шубы. Мономах, в строгом кафтане тёмно-синего цвета, под которым виднелась домотканая сорочка с вышивкой, сидел напротив Роксаны, смотрел на неё, как и в юные годы, с едва скрываемой нежностью, время от времени отводил в сторону взор, ронял скупые слова:
– Он же простой отрок!.. Ничего за душой… Не боярин, не сын боярский… Перекати-поле!.. Сегодня мне служит, завтра может уйти… Как говорят: ни кола ни двора… Живёт в гриднице… Да и… Простец он… Не для тебя…
– Да уж книги учёные с ним читать не буду! – Роксана неожиданно рассмеялась. – Ни Дамаскина[140] твоего, ни Малалу[141], ни Ареопагита[142]! Да и не надобно того! Люб он мне, понимаешь, князь!
– Люб, – повторил Владимир задумчиво, слегка сощурив глаза. – Да, тебе он люб. А ему самому лестно, верно, что со княгинею теперь живёт, не с простолюдинкой. Ну а сыщет кого помоложе, смазливую девку какую, и что тогда?!
– Не таков Лука! Вот как ты, князь Владимир, о людях думаешь! Служит ратник у тебя в дружине, а не ведаешь ты о нём ничего! Ничегошеньки! – Роксана замотала головой в расшитом огненными сполохами убрусе, будто изумляясь его незнанию. – Какие мысли имеет, чем живёт, о чём мечтает?
– О тебе, выходит, он мечтал, что ли? – Мономах вздохнул. – Да пойми же ты, в конце концов, что вы – не пара! Любовь же – она как вспыхнет, так и пройдёт!
– А вот и нет! Может, у тебя и так было, у других же всё иначе! – решительно возразила ему женщина. – Не суди по себе!
Мономах смолчал, сжав тонкие уста. Опять, в который раз любуется он этой женщиной. Проходят годы, а она всё такая же – живая, непосредственная, прекрасная, яркая, дерзкая! Совсем не меняется! Это только такие, как Святополк, могут ей не восхищаться. Постарела, мол, угри на лице, кожа желта! Видел бы ты её сейчас, братец двухродный! Или, воистину, любовь, высокая, настоящая, так украсила её и омолодила!