…Посольство в Эстергоме не задержалось. Вместе с боярином Чудином отбыли в Киев бан Уголан и Авраамка. Талец немного завидовал другу, но, если сказать по правде, не хотел он сейчас ехать на Русь и ворошить прошлое. Ждали его иные свершения, иной путь был предначертан ему судьбой.
Глава 56. «Насмерть будем!»
В королевском костёле торжественно окрестили хана Кегена и его приближённых. Курился фимиам, важные епископы на латыни читали молитвы, пелись гимны, улицы заполняли толпы самого разного народа.
Талец, вызванный Коломаном во дворец, с трудом пробирался на коне через густую, разноцветно наряженную толпу. Он проезжал мимо ювелирных лавок, откуда с любопытством выглядывали хозяева-иудеи; мимо купеческих дворов, кузниц и скудельниц, на пороге которых стояли ремесленники – словаки и моравы в грубых кожаных фартуках и с перетянутыми ремешками волосами. Угры на торжище продавали породистых соловых[241] фарей[242], громкими голосами выкрикивая цены; смуглолицые цыгане гадали желающим по рукам; рядом суетились новообращённые неофиты-печенеги, галдя и показывая друг другу, как надо креститься.
Во дворце, как и на улицах, царило оживление. По каменным залам носились взад-вперёд челядинцы; стольники в длинных кафтанах ромейского покроя предлагали знатным гостям отведать овощей и фруктов; приковывали взор разодетые в пух и прах баронессы и жёны могущественных ишпанов.
Мрачный хан Кеген, в кафтане из царьградской парчи и отделанной мехом широкой шапке, прохаживался в стороне от всех и в неудовольствии кусал длинные седые усы.
«Что, старый волк, как тя ни корми, всё в лес тянет?» – с усмешкой думал Талец, взирая на скучное, полное тоски лицо хана. Чужд был Кегену этот дворец и весь этот мир.
«А мне? – вдруг ударила в голову Тальца мысль. – Что, родным стал Эстергом? Нет, не стал и не станет. То судьба тако положила, провиденье Божье».
– Воевода Димитрий! – раздался рядом голос барона Карла. – Рад видеть вас. Позвольте представить вам мою супругу.
Барон, облачённый в суконный короткий кафтан, вёл под руку сухопарую высокую немку в строгом тёмном платье, со старческим, густо испещрённым морщинами бледным лицом.
– Этот человек спас мне жизнь, дорогая!
Баронесса улыбалась и по-латыни велеречиво благодарила Тальца. Молодец отвесил Карлу и его супруге лёгкий поклон. Оставив жену, барон взял Тальца за локоть и отвёл его к окну.
– Вы знаете, зачем вас вызвал герцог? Нет? Так я вам скажу: на завтра король назначил турнир. Многие знатные вельможи и рыцари примут в нём участие. Своих бойцов выставит и хан Кеген. Вы знаете, хан похвалялся, что никто не сравнится с его удальцами. И действительно, среди печенегов есть очень сильные воины. Вот герцог и хочет, чтобы вы сразились с кем-нибудь из них.
– Барон, не для меня то. Турнир сей – игрище, забава пустая, моё ж место – поле ратное.
– Прошу вас, Димитрий, не отказывайтесь. Это могут превратно истолковать, подумать, что вы боитесь. Я вам советую как друг – выступите. Сначала будут поединки, а на второй день – групповое сражение. На поединок вы можете вызвать любого противника! Надо только коснуться тупым концом копья его щита. Меня назначили главным распорядителем турнира, поэтому я так подробно всё разъясняю. Если же… Но это бывает редко. Если кто-то захочет биться насмерть, он касается щита своего противника острым концом копья. Во время поединка надо ударить противника в щит или в шлем и постараться выбить его из седла. Если же он сломает ваше копьё, то вы будете считаться побеждённым. Если оба сражающихся переломили копья, то они могут биться новыми копьями или разойтись с миром. Если упадёте оба с коней, можете биться пешими, на мечах. Таковы правила.
– И драться надоть короткими копьями, что ль? – недоумённо спросил Талец.
Барон снисходительно улыбнулся:
– Нет, обычными длинными копьями, только с деревянными наконечниками. Одного не советую: биться с нашими немецкими рыцарями. Очень уж они сильны. Но сюда идёт герцог, я спешу оставить вас.
Карл скорым шагом засеменил к группе придворных, весело обсуждающих что-то посреди залы.
К Тальцу, сильно хромая и опираясь на посох, подошёл Коломан. Он был в долгом, до пят, кафтане розового цвета, украшенном золотой нитью.
– Вижу, этот старый лис, барон Карл, всё тебе уже сказал, Дмитр. – Он криво усмехнулся. – Думаю вот выставить тебя против печенегов. А случится – и против нурмана. Справишься?
– То как Бог поможет. Хвалиться не буду, крулевич, а всё ж мыслю: аще надоть, смогу сладить.
– Меня радует твоя уверенность. – Коломан одобрительно сжал костлявыми пальцами запястье правой руки Тальца.
Подбежавший конюший шепнул что-то королевичу на ухо. Коломан, прищурив око, круто повернулся и через мгновение уже позабыл о Тальце. Внимание его привлечено было к хану Кегену, ругавшемуся хриплым гортанным голосом…
…Местом для турнира стала ровная плоская площадка на правом берегу Дуная, окаймлённая с одной стороны крутыми прибрежными холмами, а с другой – рядами раскидистых вековых дубов. Вдали, за лесом, виднелись руины крепостной стены и круглых зданий с пустыми окнами – остатки старого римского города. Когда-то здесь, по Дунаю, простиралась на многие вёрсты граница владений могущественного Рима.
Сегодня же с раннего утра покой этих мест был нарушен, опушка леса и холмы запестрели разноцветьем шатров и вежей, окрестности оглашали рёв и гудение труб, на конях вдоль поля разъезжали герольды, растолковывая правила предстоящего турнира.
Целую ночь трудились плотники-славяне, возводя высокие, в несколько ярусов, трибуны для знати. На площадке сильно пахло свежей древесиной. Почётную королевскую ложу убрали бархатом и парчой, прикрыли балдахином из аксамита и паволоки. Трибуны сияли, сверкали, в глазах рябило от красочности одежд.
Тальцу было как-то не по себе от всего этого пышного великолепия, привык он к простоте и строгости, да и пережитое в плену и в полном роскоши и нищеты Константинополе заставляло его смотреть на такое без всякой зависти и восторга.
Король Ласло расположился в обитом бархатом мягком кресле. На голове его поблёскивала священная корона Венгрии с изображениями императора Михаила Дуки и отца Коломана – короля Гезы. Место справа от короля занял Коломан, в кафтане с золотистой бахромой на подоле и с рукавами, перехваченными на запястьях широкими серебряными обручами, слева – самодовольный Альма в коротком платье тонкого лунского сукна.
За спиной короля расположились его жена и дочери, среди них цвела свежестью и красотой златокудрая Пирисса. Время от времени она морщила хорошенькое личико, косясь на почётного гостя – хана Кегена, который нарушал её слух грубым сиплым голосом, переговариваясь с одним из своих князьков.
Рядом с Коломаном Талец увидел Фелицию и Анастасию. Нурманка была, как и во время приёмов в замке, в диадеме и в перетянутом шёлковым поясом с золотой прошвой в три ряда долгом платье, старая же королева по случаю праздника сменила чёрное вдовье одеяние на тёмно-синюю свиту с серебряной оторочкой.
В ложе для гостей сидели рыжеусые немецкие графы и епископ Владимир, брат короля Чехии, худощавый человек в серой сутане и с крестом-крыжем на широкой груди.
По обе стороны от королевской семьи и гостей восседали крупные землевладельцы – ишпаны и баны, на дальних рядах теснились более бедные и мелкие феодалы, щеголяющие друг перед другом пышностью одежд.
«Как павлины в Царьграде, в саду у Акиндина», – с презрением подумал об этих чванливых и скупых людях Талец.
Время от времени на трибунах вспыхивали драки, спесивые дворянчики пытались разрешить жаркие споры при помощи кривых сабель, тогда королевская стража с копьями вмешивалась и успокаивала горячие головы. Кое-кого, правда, пришлось увести с трибуны, не один синяк горел под глазом, не одна рука была сломана. Но, в конце концов, наверху успокоились и поутихли. Король торжественно объявил открытие турнира. На середину площадки выехал барон Карл и ещё раз оповестил о правилах поединков.
Конный угр в кольчатом доспехе и в плосковерхом шеломе на голове стал неторопливо кружить по ристалищу.
– Кто хочет бросить вызов этому смельчаку?! – зычно возгласил барон Карл.
Желающие отыскались не сразу – внушительно выглядел могутный угорский всадник на стригущем ушами быстроногом скакуне. Наконец к нему подъехал немецкий ратник из дружины епископа Владимира и дотронулся до щита тупым концом копья.
Противники отъехали в разные стороны поля, взяли каждый по копью с деревянным наконечником и галопом понеслись друг на друга. Раздался скрежет, крик, поднялось облако пыли. Немец тяжело рухнул на траву, под одобрительные возгласы угров.
Епископ Владимир от досады до крови прикусил губу.
На смену немцу вынесся франкский рыцарь в пластинчатом нагруднике и с гербом на щите, но и он через несколько мгновений оказался на земле.
Один за другим бросали вызов богатырю-угрину моравы и немцы, угры и печенеги, но все неизменно или ломали копьё, или падали под копыта. Некоторых с тяжёлыми повреждениями унесли на носилках. На краю поля сердобольные монахи и придворные лекари осматривали раны, ушибы, переломы.
Игрище тем временем продолжалось. Герцогиня Фелиция сделала знак рослому нурману с огромным мечом на поясе. Тот под громкие крики людей из сицилийской свиты герцогини оседлал коня и поднял копьё. Снова раздался призывный голос трубы, оба всадника столкнулись и вылетели из сёдел. По правилам соревнований барон Карл предложил ничью, но нурман, бросив взгляд на замотавшую в азарте головой Фелицию, указал на меч. Настала пора пешего боя. Долго кружили противники по вытоптанной конями траве. Наконец нурман ловким ударом выбил меч из руки угра. Схватившись за раненое плечо, угр поник головой и поспешно покинул ристалище. По рядам угорских банов прокатился огорчительный вздох.