Он бросил в горящую печь охапку хвороста, подставил холодные жёлтые ладони огню, пошевелил ледяными пальцами.
Повернувшись, погрел у печи горб. Глянул в медное зеркало венецианской работы, расчесал костяным гребнем жёсткие раскосмаченные волосы. Завернулся в чёрно-зелёную шаль; нагнувшись, долго перевязывал чистой тряпицей с горячим настоем больную ногу. Всё делал сам, не полагаясь на холопов. Встал, снял с плеч шаль, вытащил из ларя длинный кафтан тёплого сукна, расцвеченный травами, накинул его на плечи поверх платья; подумав, вдел руки в рукава. Долго, раздражаясь, возился с завязками, хотел уже позвать слугу, но, плюнув, махнул рукой. Прибегут тотчас, начнут нелепо суетиться, угодливо кланяться.
Он сел за низкий кленовый столик посреди покоя, раскрыл латинскую Библию; немного почитав, отложил её в сторону. Взял материн славянский текст.
Римский папа запретил перевод книг Священного Писания на славянский язык, но сейчас здесь, в Нитре, Коломану не было до папы никакого дела. Он стал листать тяжёлые пергаментные страницы, дошёл до Книги пророка Даниила, со вниманием вчитался; чтобы лучше видеть, достал трут и кресало, зажёг жёлтую восковую свечу.
Вот это место: глава вторая. Даниил растолковывает царю Навуходоносору сон. Какой красивый слог! Да, хорош славянский перевод. Не то что сухая нудная латынь.
«Огромный был истукан, в чрезвычайном блеске стоял он пред тобою, и страшен был вид его. У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бёдра его – медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные».
И вот дальше так: «камень… оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в… ноги его, и разбил их. Тогда всё вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделалось как прах на летних гумнах, и ветер унёс их, и следа не осталось от них; а камень, разбивший истукан, сделался великою горою и наполнил всю землю».
И объясняет Даниил царю: «…Ты – это золотая голова! После тебя восстанет другое царство… и ещё третье царство, медное… А четвёртое царство будет крепко, как железо… ноги и пальцы на ногах частью из глины горшечной, а частью из железа, то будет царство разделённое… И во дни тех царств Бог Небесный воздвигнет царство, которое во веки не разрушится и… будет стоять вечно…»
Коломан как-то расспросил одного учёного каноника из Праги, что за царства перечисляет Даниил, и каноник сказал тогда так: золотая голова – это Вавилонское царство, серебряные руки и грудь – царство Персидское, медные бёдра – Греческое владычество, железные же голени суть Древний Рим, всё разбивающий и раздробляющий. А ноги истукана – та же Римская держава, только позже, когда смешаются в ней языки и народы. Смешаются, но не сольются. Камень же – Иисус Христос, Спаситель мира. Он основал Своё, всемирное и вечное царство – Церковь святую. А гора, от которой оторвался камень, – Пресвятая Дева Мария.
Что же, про истукана вроде стало ясно и понятно. Но вот главы о ночных видениях Даниила каноник объяснить не смог. «Это великая суть тайна, сокрытая до поры от разума смертных», – так он молвил.
Но Коломан всё же жаждал ответов. Он перелистнул страницы, поискал, ведя пальцем по строкам. Вот, седьмая глава.
«…четыре ветра небесных боролись на великом море. И четыре зверя больших вышли из моря… Первый – как лев, но у него крылья орлиные, вырваны были у него крылья, и он поднят был от земли и встал на ноги, как человек, и сердце человеческое дано ему… ещё зверь, второй, похожий на медведя… и три клыка во рту у него, между зубами его… Ещё зверь, как барс, на спине у него четыре птичьих крыла, и четыре головы были у зверя сего, и власть дана была ему… Зверь четвёртый, страшный и ужасный и весьма сильный; у него – большие железные зубы; он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами… и десять рогов было у него… и вот, вышел между ними ещё один небольшой рог… в этом роге были глаза, как глаза человеческие, и уста, говорящие высокомерно.
…Поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нём было бело, как снег, и волосы главы его, как чистая волна… Огненная река выходила и проходила пред Ним, и тысячи тысяч служили Ему, и тьмы тем предстояли пред Ним… За изречение высокомерных слов, какие говорил рог, зверь был убит в глазах моих, и тело его сокрушено и предано на сожжение огню. И у прочих зверей отнята власть их, и продолжение жизни дано им только на время и на срок.
…вот, с облаками небесными шёл Сын Человеческий, дошёл до Ветхого днями и подведён был к Нему.
И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его – владычество вечное, которое не прейдёт, и царство Его не разрушится».
Один из предстоящих разъясняет Даниилу: «Эти большие звери… означают, что четыре царя восстанут от земли. Потом примут царство святые Всевышнего и будут владеть царством вовек и во веки веков».
Не совсем понятное место. Что за четыре царя восстанут от земли? Как и ниже, где сказано: «рог разросшийся, – царь наглый и искусный в коварстве». И в одиннадцатой главе, где некий муж рассказывает Даниилу о войнах южных и северных царей. Вот рассказ о дочери южного царя. И вот опять: «И восстанет презренный… он осквернит святилище и поставит мерзость запустения… И о Боге богов станет говорить хульное, и будет иметь успех, доколе не свершится гнев; ибо, что предопределено, то исполнится».
Коломан вздохнул, закрыл Библию, медленно встал. Нет, должно, должно быть пророчествам Даниила объяснение.
Стуча посохом по каменным плитам пола, хромая, он вышел на узкую винтовую лестницу, поднялся наверх и, минуя охранников-словаков, оборуженных длинными копьями и круглыми червлёными щитами, проследовал в покои матери.
Софья Изяславна в последние дни хворала, кашляла. Укрытая медвежьей полостью, она лежала на узком деревянном ложе. Вокруг суетились холопки, сновали слуги, жарко топили печи.
Коломан забрался в обитое парчой высокое кресло.
– Жду твоего совета, матушка. Вот чёл Книгу пророка Даниила. Кто бы мог дать мне толкование его видений?
На лице Софьи Изяславны проступила слабая улыбка.
– Опять ты за своё, сын. Всё-таки тебе надо было идти в епископы. Ведь, кроме книг, ты никого и ничего не любишь. Ах, надо было подумать об этом раньше! Я, я во всём виновата!
– Довольно причитать! Кирие элейсон! – Коломан недовольно скривился. – Скажи лучше, знаешь ли ты кого-нибудь? Может, какого богослова? Надоело скучать и трястись от холода в этом замке.
– Спроси у Авраамки, – устало прохрипела Софья Изяславна.
– Ладно, спрошу у него. – Коломан согласно кивнул. – Поправляйся, мать, – он сухо поцеловал вдовую королеву в лоб и поковылял обратно на лестницу.
«А ведь она права. Авраамка может всё это знать. По крайней мере, он куда разумней латинских патеров и аббатов, – думал королевич, стуча посохом по каменным ступеням. – Наверное, он вот-вот вернётся из Киева».
В просторной главной горнице замка он застал Фелицию. От неё сильно пахло кожей и духами, шуба бобрового меха струилась с её широких, как у воина, плеч, на волосах посверкивала диадема, она сидела на скамье, лениво зевая и теребя нос рукой в чёрной кожаной перчатке.
Почему-то при виде жены мысли Коломана с пророчеств Даниила перескочили на другое.
«Вот мать у меня – славянка, жена – сицилийская нурманка. И в роду нашем кого только нет – и немцы, и венецианцы. Но я не чувствую себя ни славянином, ни кем иным. Ничего во мне нет ни от русских князей, ни от венецианских дожей. Я – мадьяр, я боюсь моря, боюсь гор. Зато при виде степного безграничья бьётся в трепетном волнении моё сердце, а запах полыни вышибает из глаза слезу. Мчать бы, мчать на коне по степи, наперегонки с горячим ветром. Ведь я – Арпад, я – потомок сказочной, овеянной легендами птицы Турул. Хотя если разобраться… Вот пришли мадьяры из степей Причерноморья, вихрем пронеслись по Европе. Набег следовал за набегом, победа за победой. Хватали в плен славянок, гречанок, италиек, арагонок, немок. Те рожали детей. А малых детей воспитывают матери. И вот мы, по сути, уже и не мадьяры, не угры, но разных народов отпрыски. Мы перестали быть осколком Великой Степи посреди Европы. Окружённые враждебными народами и племенами, мы отринули старых богов, которым молились наши деды, мы приняли веру Христа. Каганат стал королевством. Не осталось ничего, кроме удобной для всех мадьярской молви. Нет, осталось, вот это – запах полыни, будоражащий кровь. О, Кирие элейсон! Грехи тяжкие!» – Коломан вдруг понял, что рассуждает вслух, а Фелиция, поправляя рукой в перчатке волосы и диадему, слушает его с напряжённым вниманием.
– Я что, схожу с ума?! – удивлённо воскликнул он. – Говорю тебе то, что хотел сказать только себе одному!
Фелиция, вскинув голову, громко расхохоталась.
…Авраамка, весь осыпанный снегом, на запалённом коне примчался в Нитру прямо из Киева.
Бросил поводья конюху, взбежал по винтовой лестнице в башню замка, сорвал с головы шапку, в горнице преклонил колена перед сидевшим на лавке Коломаном.
– С радостной вестью к тебе, светлый королевич. Сговорились мы о мире с князем Всеволодом. Не пойдёт князь войной на землю мадьяр. Будет блюсти мир, как и прежде.
Коломан оживился, с улыбкой оглядел собравшихся в горнице баронов в тёплых охабнях[251] и горлатных шапках.
– Ну, слава Всевышнему! Оберёг нас от беды! – Возведя очи горе, королевич перекрестился.
…После Коломан спросил-таки Авраамку о пророчествах Даниила. При их разговоре присутствовала и Изяславна, которая, слушая рассказ о страшных видениях библейского мудреца, затряслась, всполошно закрестилась, стала шептать:
– Господи, прости и помилуй!
– Учёные богословы, королевич, по-разному говорят, – объяснял Авраамка. – Думается мне так. Первый зверь, который как лев, – Вавилонское царство. Вырваны крылья – покорено царство это иными. Медведь с тремя клыками – царство Персидское. То, которое Александр Македонский покорил. Зверь третий, как барс, с четырьмя крылами птичьими и четырьмя головами – Мидийское царство.