– А теперь поговорим о том, что случилось и кого я встретила, – обратилась я к Гипносу и остальным. – Можем мы где-нибудь сесть? У меня кружится голова, а разговор выйдет длинным.
Они засуетились. Кай прижал меня к себе, помогая пройти за дом. Морос и Гипнос подготовили стол, который служил местом для отдыха и пикников, а Веста принялась создавать еду. Я попросила её не слишком стараться и шумно вздохнула, наконец сев на стул. Стянула с рук наручи, а те тут же исчезли, как только я положила их на стол.
– Всё в порядке, они – часть твоих способностей, и ты сможешь призвать их в любой момент, – заверил Гипнос, когда я нервно ощупала столешницу, боясь, что потеряла артефакт.
Поверив ему на слово, я выпила целых два стакана воды, ощущая разрастающуюся жажду. Все расселись, и я начала объяснение с набросившихся на меня ониров и зыбучих песков, утянувших куда-то вглубь. Опустила воспоминание обо мне и Кае, внезапно не желая узнавать, насколько выдумана была та фантазия, но детально припомнила пейзажи и девушку в красном со странным ребёнком по имени Илья, а затем двух мужчин в окружении восточных светильников. Описала стеклянных птиц и железные цветы. Мой голос задрожал, пока я попыталась описать то, что Танатос назвал «изнанкой», а прежде чем приступить к упоминанию об их родных, я попросила создать мне полный кубок вина, потому что сомневалась, что смогу описать увиденное и не расплакаться.
Никто не перебивал и не задавал вопросов, лишь рука Кая сжала мою при рассказе о Сирше. Лица богов-братьев, слушающих про Танатоса, Пасифею и детей Гипноса, помрачнели. Сердце нервно забилось, когда они перестали моргать, в упор глядя на меня. Я не была уверена, что означает эта перемена, но их гнев и горе были почти осязаемыми. Знала, что они чувствуют отчаяние. Бессилие. Несмотря на выпитый кубок вина, я заикалась, и мой голос дрожал при рассказе про проверку Фантаса. Захлёбывалась словами, сообщая им, что теперь Танатос, Пасифея и Сирша исчезли навсегда. Единственное я умолчала предупреждение Танатоса о будущем и о том, что шара у меня два. Пока упомянула только про золотой от Пасифеи, решив серый отдать Моросу позже. Вряд ли Гипносу стоит знать, что впереди его ждёт нечто дурное, да и Танатос просил передать его именно Моросу, будто младший брат мог отыскать решение проблемы.
Я достала золотой шар и протянула его богу сна, тот уставился на предложенное как на отраву: со смесью страха и недоверия. Он не двинулся с места, лишь опустил взгляд. Остальные вместе со мной внимательно следили за его реакцией, даже Морос казался растерянным и молчал.
Я притворялась, что не замечаю перемен в погоде вокруг. Голубое небо скрылось за грозовыми тучами. Ветер стих, стоячий воздух пах предстоящей сухой грозой.
– Я очень старалась, чтобы оно не разбилось, – едва слышно призналась я. Гипнос не принимал шар, и я лихорадочно искала, что можно добавить. – Пасифея… она чудесная и была очень добра ко мне и Сирше. Понимаю, почему ты так её… любил.
Я запнулась на последнем слове, потому что Гипнос поднял на меня глаза и словно не узнал. В его взгляде не было привычной теплоты или веселья. Лицо казалось безжизненным и почти не похожим на знакомого мне Руфуса. Моя рука с шаром затряслась, я думала, что несу ему хоть небольшую весть от любимой, но теперь ощутила, что принесла яд для его души. Может, не стоит его давать, раз он не хочет брать?
– Если ты не готов, я сохраню его, – торопливо добавила я, но не успела спрятать золотой шар, как Гипнос схватил меня за запястье.
Он не мог. Не мог заставить себя посмотреть, но и, зная о его существовании, не мог выпустить его из виду. Я судорожно выдохнула, искренне сожалея. Однако не было слов, способных утешить его, поэтому я промолчала. Бог сна помедлил, но забрал шар. На наших глазах покрутил его в руке и сдавил. Треск показался оглушительным. Золотой дым вырвался наружу, и Гипнос втянул его носом. По его лицу прошла волна судороги, а следом мышцы расслабились. Взгляд остекленел, будто он больше не здесь.
Я переглянулась с Каем, но он неоднозначно качнул головой и сжал мою ладонь. Я боялась дышать, наблюдая за переменами на лице Гипноса. Он сидел окаменевший дольше минуты и неожиданно заплакал. Выражение лица оставалось отстранённым, но скатилась одна слеза, а за ней другая. Морос побледнел и прикрыл рот рукой, озадаченный. Веста закусила губу и сама невольно заплакала, переживая за отца. Она выглядела испуганной, словно никогда не видела его таким. Сидящий рядом Кай обнял сестру за плечи, шёпотом успокаивая и убеждая, что всё будет хорошо. Гипнос бледнел, оставаясь в одной и той же неестественно неподвижной позе, его рот болезненно искривился, пока слёзы катились по щекам. Все за столом боялись дышать.
Гипнос заморгал и резко встал, заставив нас вздрогнуть.
– Это правда была она? – тихо спросил Морос.
– Да, – хрипло ответил Гипнос, глядя вперёд поверх моей головы.
Бог сна осмотрел пейзаж, но в его взгляде всё ещё не было узнавания.
– Что она сказала? – осторожно уточнил Морос.
– Она попрощалась, – бросил Гипнос, с раздражением стирая оставшуюся на щеках влагу.
Его глаза покраснели, а губы презрительно искривились, когда он взглянул на собственные пальцы со следами слёз. Гипнос резко развернулся и зашагал прочь.
– Руфус, они правда пытались… – заговорила я, встав со стула, но оборвала сама себя, когда бог сна резко обернулся.
– Умолкни! Мне известно, что и как они пытались!! – рявкнул он, земля завибрировала под ногами, всё небо мигом из серого стало почти чёрным.
Эхом его крика стали далёкие раскаты грома. Кай незамедлительно встал на ноги. Я сглотнула, дожидаясь окончания рокочущего гула.
– Прости, что не смогла их спасти.
Лицо Гипноса помрачнело сильнее, гримаса гнева исказила знакомые черты, но я смотрела на бога сна без страха, лишь с сожалением. Я говорила искренне. Даже если у меня не было и шанса им помочь, всё равно просила у него прощения, зная, как много он потерял.
Гипнос стиснул зубы, развернулся и продолжил свой путь. Никто не попытался за ним пойти. Бог сна шагал тяжело, а цветы и трава под его ногами вяли и чернели, скукоживаясь. Все с недоумением следили, как он оставил за собой безжизненную почерневшую тропу, словно его горе ранило и уничтожало всё, что оказывалось у него на пути. Я чувствовала ветер, но все звуки Переправы внезапно умолкли, будто кто-то щёлкнул выключателем. Морос выглядел обеспокоенным.
– Что происходит? – дрожащий голос Весты развеял пугающую тишину.
Морос печально улыбнулся.
– Это безмолвие, – пояснил он, кивком заставив меня и Кая сесть обратно за стол. – Гипнос заражает им всё вокруг, когда не способен себя контролировать. Это дурной знак, но дайте ему время. Брату просто необходимо побыть одному.
– Как ты думаешь, что он видел? – спросила Веста.
– Я могу только предположить. В таких шарах хранятся воспоминания. Раз его передала Пасифея, то Гипнос смотрел на что-то её глазами. В таких случаях, чтобы передать послание или кому-то адресовать сказанное, удобнее всего встать перед зеркалом и высказать нужное. Скорее всего, Пасифея так и поступила, чтобы Гипнос видел её лицо в отражении и был уверен, что это именно она. – Морос сам для себя создал стопку какого-то крепкого алкоголя и выпил залпом.
Потом повторил процесс ещё дважды в гнетущей тишине под ворчание грозового неба. Гипнос скрылся из виду, и звуки медленно вернулись.
– Вы знали, что Илира почти копия Пасифеи? – уточнила я, хмурым взглядом обводя оставшихся за столом.
– Я знал, они, возможно, догадывались, – признался Морос, кивнув в сторону Кая и Весты.
– Её портрет до сих пор хранится в подвале дома вместе с другими произведениями искусства или какими-то памятными отцу вещами, – объяснила Веста. – Мы знали, что волосы и глаза у всех вас одинаковые, но насколько схожи лица, было сложно оценить. Портрет Пасифеи написан масляными красками, и нет уверенности в точности переданных черт, а Илиру я видела лишь однажды. Камаэль вроде вообще её не видел, только на фотографиях.
Кай кивнул, согласный со словами сестры.
– Из-за этого Гипнос так сильно полюбил Илиру? – спросила я у Мороса.
– Да, она была ребёнком при их первой встрече, но Гипнос сразу узнал в ней Пасифею. Чтобы не искушать судьбу, брат держался от неё подальше, дожидаясь её взросления, но в итоге опоздал. К тому времени она уже влюбилась в Мелая… брат был в бешенстве, но, помня, что она всё-таки не Пасифея, переступил через свои чувства и отпустил Илиру. Лишь позднее мы выяснили, что всё это подстроили мойры, и тогда Гипнос сам подбросил Илире осколок Переправы. – Голос Мороса стал тише, а взгляд печальнее. – Он сделал это намеренно, чтобы быть у неё в долгу. Будучи Привратником, он пообещал Илире помочь в любой момент её жизни, выполнить любую её просьбу. Кто знает, но, может, именно этот его поступок и привёл к твоему рождению. Гипнос вмешался в судьбу Илиры, наперекор мойрам.
За столом повисла тишина. Моросу не обязательно было продолжать. Мы все знали, что Илира пожелала. Я сжала пальцы в кулак, только теперь осознав, насколько тяжёл был выбор Гипноса. Не могла представить, что он ощутил, когда она изменила желание и попросила обменять её жизнь на мою. Гипносу пришлось не просто вырвать часть Переправы, но и собственноручно лишить возлюбленную шанса на жизнь. Скорее всего, он дарил ей осколок Переправы с желанием спасти её, если это будет необходимо.
А ведь они могли быть вместе, откажись Гипнос выполнять изменённое желание…
Он мог. Ведь выполнил первую просьбу Илиры спасти её и ребёнка. Микель родился здоровым, Илира была в порядке, я же изначально была мертва. Выполнять её новое желание не было частью их сделки. На это Гипнос согласился по собственной воле.
Он – бог. Мог выкрасть Илиру или даже влюбить в себя, приняв образ кого угодно, но он отпустил её. Я гордилась Руфусом, но в то же время моё сердце нестерпимо болело за него. Хотелось подарить ему счастье, которое он заслужил. Воплощённая месть, возможно, принесла ему временное облегчение, но определённо не сделала его счастливее.