Шастая по просторам галанета вечерами, выяснила, что местным в обязательном порядке прививается в мозги чип связи. Моя наследственная подозрительность тут же сделала стойку на этот факт. Как же так, это ведь тотальный контроль!
Хотя производители утверждали, что никакой информации в чипе не хранится, и воспринимать он может только оформленные сосредоточенные мысли, и вообще совершенно безопасен. Но мы-то знаем: если электроника есть, в ней можно неплохо покопаться.
Как минимум, заставить человека свихнуться посредством этого чипа довольно просто. Мало кто выдержит круглосуточные голоса в голове.
В общем-то, при большом желании и через наши средства связи можно было что угодно прослушать, но… Они всё-таки не в мозге. Снял болталку — и гуляй куда хочешь. И, опять же, так точно никто в мозгах не покопается. Если они, конечно, есть.
К концу пути я уже не знала, куда себя деть от скуки, а Инг всё так же напоминал окаменелость. Он по-моему даже не пошевелился ни разу за все три с гаком часа дороги.
Периодически косясь на это изваяние, я вздыхала, морщилась и заставляла себя отводить глаза. Ну вот кой чёрт надоумил его нацепить лёгкую белую рубашку? Во-первых, мне вообще всегда нравилось, как белый смотрится на контрасте со смуглой кожей, а, во-вторых, она так эффектно обрисовывала плечи и широкую грудь, что оторваться от созерцания было очень трудно. А учитывая, что чисто эстетического удовольствия мне категорически не хватало, мне же хотелось всё это пощупать… короче говоря, приземление я восприняла с восторгом.
Про форму одежды я поняла сразу. Во-первых, почему капитан просил меня одеться удобно, особенно это подчеркнув. Это были не горы, это было какое-то заросшее лесом и мхом нагромождение валунов. То есть, конечно, не поспоришь, здесь было очень красиво, но шею свернуть легче лёгкого. Хорошо, что с физической подготовкой у меня всё отлично. Но плохо, что я, в отличие от Ваньки, скалолазанием не увлекалась: было бы, чем удивить своего спутника.
Который, к слову, находясь на расстоянии вытянутой руки и эту самую руку мне порой протягивая, умудрялся меня игнорировать. То есть, он не делал этого демонстративно с выражением «я на тебя обижен», он просто не смотрел в мою сторону кроме тех случаев, когда помогал мне преодолеть какое-нибудь препятствие. И выглядел при этом возмутительно довольным, блаженно щурился на проглядывающее сквозь ветви деревьев солнышко и вообще имел вид наконец-то выбравшегося в отпуск человека, работавшего несколько лет без выходных.
Около получаса я такое отношение героически терпела, но потом моё терпение лопнуло. Когда Инг в очередной раз протянул мне руку, чтобы помочь спуститься, я его помощь проигнорировала и, легко спрыгнув, бодро зашагала вперёд по едва заметной тропке. Если это мужчину удивило, вида он не подал. А я…
Я терпеть не могу, когда меня пытаются откровенно опекать и относиться как к беспомощному созданию. Наверное, потому, что всю жизнь мне приходилось доказывать всей своей семье, что я не «лапочка-дочка, мамина отрада», а живой человек с собственным характером и мнением, причём зачастую вполне обоснованным. Меня с детства пытались одевать как куклу, так что годам к девяти я окончательно возненавидела розовый цвет, платья, рюши и принцесс. И целенаправленно начала портить всё то мило-воздушное, что пыталась нацепить на меня мама. Не сразу, но она смирилась, что вместо «милой доченьки» родила ещё одного пацана, просто внешне отличающегося от остальных. В тот светлый миг, когда мне наконец-то купили штаны, которые хотела я, я окончательно поняла, что могу сопротивляться. И если делать это достаточно активно, будет результат.
Именно тогда я приняла решение одолеть два образования разом. И ведь одолела!
И ради чего? Ради того, чтобы ради какого-то дикаря на далёкой жалкой планетке изображать из себя слабое беспомощное создание? Притом, что он на это даже внимания не обращает, воспринимая всё как должное? Жирно будет.
Стоило потерять Инга из виду (он шёл сзади), и раздражение моё, перекипев, утихло. Я даже начала получать удовольствие от прогулки, и действительно искренне любовалась пейзажами.
Это был мир переживших всё и победивших древовидных папоротников. Не знаю уж, как они здесь сочетались с наличием вполне себе млекопитающей фауны (далёкой от земной, но вполне понятной, что, насколько я знала, порождало массу теорий и домыслов, подробностями которых я совершенно не интересовалась), но вроде чувствовали себя неплохо. Хотя в целом выглядело всё так, будто провалились мы куда-то в кайнозойскую эру, и сейчас из-за вон тех кустов выглянет гигантский ящер. Которых на Доре, кстати, не водилось. Здесь вообще не водилось никакой опасной живности, вся что была — была довольно мелкой.
Внезапно всплывающие в голове факты, которых, казалось, там не было, заставили меня насторожиться. Может, мне тоже какой-нибудь чип под шумок вживили, и он теперь работает для меня гидом?
Правда, мучилась подозрениями я недолго. Я просто зашла с другой стороны и попыталась сообразить, а как так могло получиться, что тут помню — тут не помню, а потом вдруг вспоминаю. И вспомнила, и подивилась вывертам и талантам собственного подсознания!
Просто у меня тогда был тяжёлый день. Весь вечер я с ещё одной страдалицей (нам в тот момент выпало дежурить) ассистировала при приёме сложных родов у жутко уникальной и призовой коровы в подшефном хозяйстве. Потом, уже ближе к ночи, друзья зазвали «посидеть буквально полчасика в честь дня рождения» одного из этих друзей. И утром я пришла на занятия с тяжёлым похмельем, чуть живая от усталости и больше всего желающая спать. Чем, собственно, и занималась на последней парте под бодрый рассказ преподавателя. И, собственно, именно поэтому всё остальное про Дору так хорошо запомнила: на следующей паре у того же преподавателя мне было чудовищно стыдно, хотя он ни слова не сказал ни про мой внешний вид, ни про перегар, ни про крепкий здоровый сон. Вообще, мировой мужик вёл у нас космографию; один из моих любимых преподов.
А оно эвон как обернулось: недаром я спала на той паре, а не в гостях! Надо будет, как вернусь в цивилизацию, накатать ему благодарственное письмо.
Я даже вспомнила, что большую часть поверхности Доры покрывают верховые болота, в которых эти самые папоротники и произрастают. Ещё есть несколько мелких почти пресных океанов с избыточным содержанием железа и серы, много мелких рек. А гор, кстати, действительно почти не было. Только вот эти лесистые карлики вытянулись единым хребтом от полюса к полюсу, длинным кривым шрамом на теле планеты, очень похожим на стягивающий её поверхность небрежный хирургический шов.
У этой прогулки был один существенный недостаток. А именно — жара. Если точнее, духота, по которой пилить вверх было не очень-то приятно. Больше всего я мечтала о ведре холодной воды, в которую можно было сунуть голову.
И мечта моя вскоре чудесным образом сбылась: мы вышли к озеру! Оно темнело в трещине между скал, длинное и довольно узкое, хотя все берега прекрасно просматривались. На моё счастье, мы вышли как раз с той стороны, где к воде был весьма удобный спуск.
— Так, ты как хочешь, а я — купаться! — через плечо бросила я.
— Здесь нельзя купаться, — вздохнул Инг. Я обернулась на месте, не желая так быстро расставаться со столь близкой мечтой. Выражение лица мужчины было уныло-обречённым.
— Вода опасная, или бактерия какая? — мрачно поинтересовалась я, начиная с самого страшного.
— Нет, что ты. Вода здесь очень чистая.
— А купаться нельзя?
— Нельзя.
— Что, оно какое-нибудь жутко священное, это озеро? — нахмурилась я.
— Нет, почему? Обычное озеро.
Так. Кажется, я поняла. Дайте угадаю: купаться в присутствии постороннего мужчины неприлично! Или неприлично вообще купаться в открытой воде. Или неприлично делать это без полотенца.
Да задолбал он меня с этими приличиями! Пусть засунет их себе… куда-нибудь подальше.
— Это оскорбляет Честь? — привычно уточнила я.
— Нет, но…
— Тогда я иду купаться, а ты можешь запекаться дальше, — отрезала я и, отвернувшись от мужчины, рывком сдёрнула с себя пропотевшую майку. За ней последовали штаны, а потом, после пары секунд раздумий, и всё остальное бельё. А вот даже пытаться не буду соблюдать видимость приличий! Надоело.
Какого чёрта он на меня надулся? Ведь дуется же, ясно, хотя и делает вид, что это не так. Ведь не просто же так мы недавно вполне мирно болтали, а тут он за весь день пару слов сказал, и привет. И то — исключительно по делу.
Как утверждает один древний афоризм, если вас незаслуженно обидели, вернитесь и заслужите. У нас немного другая ситуация: на меня незаслуженно обиделись. Но сути это не меняет. Хочет обижаться — пусть обижается. Более того, я была намерена сделать всё, чтобы эту обиду заслужить.
И вообще, не нравится — не смотри!
И он к моему искреннему возмущению действительно не смотрел. Сидел, привалившись спиной к камню, обозревал периметр с видом опытного телохранителя. И такое его поведение несказанно раздражало. Я ведь наблюдала за ним очень внимательно, и он действительно не смотрел. Не отводил глаза, а просто сидел с совершенно безразличным видом.
Прохладная вода принесла облегчение измученному непривычной влажной жарой телу, но настроение при этом неуклонно падало.
Да, чёрт побери, меня задевало его безразличие! Мне тот единственный поцелуй порой снился и не давал покоя, я никогда и ни с кем такого не чувствовала. Меня к этому типу, несмотря на его недостатки, невероятно влекло. Да, я понимала, что жить с ним при такой его морали я точно не смогу. И также прекрасно понимала, что ничем хорошим это не кончится. Но как же хотелось опять увидеть тот жадный взгляд, ощутить прикосновения… Да, я распущенная и наглая, я не похожа на идеальную женщину. Но, чёрный гоблин его сожри, я не собиралась терпеть это безразличие! Пусть или отвечает взаимностью, или презрением, или откровенным возмущением. Но терзаться всякими глупыми мыслями и гадать по косым взглядам я была не намерена.