то или чего-то особенного. В случае если у мальчика ещё будет доступ к этим выходам на следующее утро, он легко сможет выскользнуть незамеченным.
Но на всякий случай Арон решил посмотреть, что творится у других выходов. К своему удивлению, мальчик обнаружил, что хорошо охраняется только выход из рабочих помещений. Сейчас на Арона практически никто не обращал внимания. Видимо тот, кто прибудет в замок, действительно очень важен, настолько важен, что и хранители, и работники, трудящиеся в замке, стали рассеяны как никогда.
Осмотрев все выходы, Арон поднялся к своей спальне, где его встретил брат Феон. Стены коридора снова были белыми, словно мальчик никогда на них не рисовал. Верховный Жрец либо на самом деле не заметил, либо, что вероятнее, просто сделал вид, что не заметил деланного разочарованного вздоха ребёнка. Как обычно, невозмутимым голосом он произнёс:
– Арон, не желаешь ли ты лечь спать?
– Да, брат Феон, – мальчик кивнул хранителю, всем своим видом показывая, что именно этим и собирался заняться в ближайшее время. – Спокойной ночи!
– Добрых тебе снов, Арон! – Феон поклонился и, дождавшись пока мальчик исчезнет в своих покоях, где его уже ждал послушник, готовый помочь воспитаннику жрецов отойти ко сну, ушёл.
Арон привык к обычным пожеланиям Верховного Жреца и никак на них не отреагировал, во всяком случае, внешне. Но если бы только брат Феон знал, какие сны снились мальчику! Их можно было назвать как угодно – интересными, занятными, чаще кошмарными, но только не добрыми. Сны были разными. Чаще всего Арону снилось, что чёрные крылья несут его над безжизненной пустыней. Закручивающийся в вихрь ветер поднимает песок с иссохших черепов, оголяет выбеленные солнцем кости людей и животных. И никого нет вокруг. Он одинок, и этому одиночеству нет конца. Иногда где-то вдали появляется кто-то, к кому так стремится его душа, но Арон не может подойти. Чем ближе он подлетает к этому существу, тем дальше оно становится. Иногда Арон видит себя среди золотых статуй, изображающих мгновения жуткой смерти хранителей, которые сегодня заботятся о нём. Статуи только что убитых монахов окружают его, кровь, ещё не упавшая на землю, застыла золотыми каплями на коже жрецов. Смирение застыло на лицах людей, словно они давно уже знали свою участь. На некоторых лицах читалось удивление, но ни на одном Арон не видел ужаса, хотя зрелище только что прошедшей бойни было ужасающим. И снова никого живого, и ощущение одиночества, и кто-то недостижимый, зовущий издалека… Часто ему снятся какие-то странные символы, смысл которых доступен только во сне. Но после пробуждения смысл теряется, словно кто-то стирает его из памяти. Во сне он бродит по длинным каменным коридорам, освещённым многочисленными факелами, ища чего-то и не находя этого нигде. В другой раз он видел огромные каменные колонны, уходящие в небо и не кончающиеся там, и как высоко вверх он бы ни воспарил, он не видел края этим столпам. Арон поднимался над землёй и наблюдал, как она медленно окрашивается кровью тех, кого он знает. Сны были наваждением и реальностью. Иногда мальчик не мог отличить сон от яви. Но самым страшным был постоянно повторяющийся сон, в котором красивый, богато одетый юноша, воспаривший над зелёной травой, просит Арона убить его, так как именно в смерти видит своё освобождение, и это освобождение может принести ему лишь он, Арон. После этого сна мальчик всегда просыпался в холодном поту, желая больше никогда не засыпать.
Ни разу в жизни Арон никому не поведал своих снов. Наяву он был также одинок, как и в пучине сновидений, но здесь всё же рядом находились люди, живые люди. Во сне же было только одиночество и пустота. И то единственное, что привлекало его в этих снах, – существо, звавшее его; существо, которое Арон хотел найти больше всего на свете; существо, которому он был жизненно необходим, и которое было жизненно необходимо ему самому.
Арон молча позволил себя раздеть и уложить. Мальчик быстро заснул, спеша навстречу очередному кошмару, дарящему призрачную надежду на что-то большее, чем просто жизнь…
Глава 12. Единый в трёх лицах
…Свершилось! Вмиг разверзлась смерти пасть,
И из неё возникло обновленье.
И больше нет возможности пропасть,
И не исполнить духов повеленье.
Из горя вдруг возникло существо,
Которого сильней лишь Повелитель.
И имя бога влилось в естество,
Как будто стал он, точно небожитель,
Всесилен, властен и непобедим….
Отрывок из баллады.
Хранители чувствовали себя хорошо отдохнувшими. Так долго, как в эту ночь, монахи не спали ни разу в жизни. Раньше они легко могли контролировать свой сон. Но сегодня, видимо из-за того, что они решили попробовать новый вид медитации – медитации с превращением, которому, сами того не ведая, обучили их гномы, – усталость настолько сморила их, что они проспали практически до полудня. С утра братья наскоро позавтракали принесёнными в их комнату морепродуктами, которые им предложили запить свежим лимонадом. Они постарались всем своим видом показать, что не заметили удивление на лице гнома, пришедшего к ним с завтраком, вызванное, скорее всего, тем, что застал их спящими на полу в одной комнате, хотя им было предложено два помещения с великолепными условиями для сна. Перекусив, монахи-хранители отправились в зал вслед за суетящимся перед ними гномом, который чаще всего бежал так же, как вчера Юдик, спиной вперёд. Но в отличие от Юдика ещё постоянно при этом жестикулировал, так что напоминал им ветряную мельницу.
Когда монахи вошли в залу, та была заполнена так плотно, что пробраться сквозь толпу было очень сложно. Гномы суетились вокруг безымянных. Некоторые незаметно старались потрогать их одежду, а один даже попытался оторвать лоскуток от полы балахона старшего монаха, но его действие было вовремя остановлено перехватившим его руку младшим хранителем и весьма выразительным жестом головы старшего, сопровождённым таким устрашающим взглядом, что незадачливый почитатель хранителей поспешил быстро ретироваться, опустившись на корточки и проползая между ног соплеменников.
Вчера безымянным довелось увидеть лишь малую часть жителей подземелья. Весть о приходе гостей распространилась моментально, и всю ночь гномы прибывали в подземные залы замка Вязурских, чтобы воочию лицезреть осуществление пророчества. Сейчас их было много, очень много, такое количество гномов, что они практически заполонили половину залы с золотыми статуями. А эту залу никак нельзя было назвать даже просто большой. Она была огромна. Каждую секунду гномов становилось всё больше. Они выходили из каких-то неведомых проходов, открывающихся в практически гладких стенах, точно выползающие насекомые из щелей. Детей сажали на плечи, чтобы они могли видеть царственного младенца и хранителей, пробирающихся к избранной. Взрослые, стоящие в отдалении, постоянно подпрыгивали, стараясь увидеть происходящее в центре за головами соплеменников. Предположение монахов о том, что все гномы очень похожи друг на друга оказалось совершенно неверным. Все они были разными и настолько похожими на людей, что практически отличить их от человека можно было только по специфической одежде – коричневым шароварам, куртке и камзолу, сплошь расшитому золотыми узорами, красным с загнутыми носами сапогам и коричневой шляпе с алыми четырёхконечными звёздами и золотыми перьями разных размеров. В отличие от людей гномы были очень подвижными. Они не могли оставаться в покое ни на секунду. Стульев в зале не было. Видимо, подвижность гномов не позволяла им сидеть. Они всё время подпрыгивали, вертелись, размахивали руками. Некоторые из них делали такие движения, которые обычному человеку могли бы показаться невероятными. Вчерашнее относительное спокойствие присутствующих монахи отнесли лишь к особому почитанию всего, что сопутствовало появлению в их подземельях избранной, и, возможно, к лучшему обучению вождей колонии, благодаря которому они и старались вести себя соответствующе тому, что приличествует людям. Но сейчас даже те, которых монахи встретили здесь вчера, постоянно вертели руками, ногами, головами, жестикулировали. И все эти их телодвижения в большинстве своём казались монахам совершенно излишними.
Некоторые из гномов держали шляпы в руках, отчего занимаемое ими место увеличивалось почти вдвое. Были здесь и женщины, и дети, хотя последних было очень мало. Безымянных удивило то, что одежда женщин и детей не отличалась от мужской. Различить гномов по полу можно было только с помощью роскошных бород, которые красовались на лицах практически всех представителей сильной части гномьего рода.
Огромное количество гномов, которые постоянно пытались придвинуться к хранителям и хотя бы на секунду прикоснуться к их одеждам, очень затрудняло путь тех к колыбели, в которой они оставили вечером предыдущего дня свою подопечную. Монахи старались не причинять своим хозяевам лишних неудобств, но, чтобы протиснуться между ними, необходимо было по крайней мере оттолкнуть тех, кто стоял на их пути. Хотя гномов это нисколько не обижало, и даже, как показалось братьям, несколько забавляло. Те из них, которых оттолкнули хранители, радостно показывали своим соплеменникам, которые не могли подойти так близко, чтобы прикоснуться к гостям, те места на своём теле или одежде, которых коснулись руки монахов, и гномы хватались за них так, как будто прикосновение к ним сулило им вечную жизнь. Протиснувшись, наконец, к тому месту, где они ожидали найти младенца, братья обнаружили, что девочки нет в колыбели. Оглянувшись, они быстро нашли свою подопечную на руках одного из гномов. Причём тот, подержав ту немного, передал её следующему, уже тянувшему к ней руки. Сказочные существа по очереди брали избранную на руки, и, по-видимому, это ей очень нравилось. Во всяком случае, девочка ничем не выражала недовольства. Было очевидно, что гномы, даже совсем маленькие, умели хорошо обращаться с детьми. В колонии гномов было принято, чтобы за детьми ухаживал тот, кто свободен. Дети у гномов ценились очень высоко, так как их было мало, особенно маленьких. Самому младшему гному, которого видели в зале безымянные, было около семи лет. И даже он, взяв на руки младенца, был настолько осторожен, что безымянные, не задумываясь, доверили бы ему девочку снова.