в одиночестве.
И, конечно же, самым странным за сегодняшний день Арону показалось ощущение, которое он испытал, когда приблизился к безымянному с младенцем. И, скорее всего, дело было вовсе не в безымянном, который теперь по какой-то непонятной причине получил имя, с ним Арон часто встречался, пока тот не ушёл из храма вместе с двумя своими братьями. Скорее всего, боль на Арона наслал именно младенец, которого кормил монах. Сколько бы Арон не вспоминал виденное им, он ни разу даже не слышал о том, чтобы кто-то из людей насылал на других боль на расстоянии, ничего при этом не используя.
Итак, он был другим. Не таким, как все. Иным. Арон задумался. Это ни хорошо и ни плохо. Просто по-другому. И, скорее всего, хранители, которые воспитывают мальчика, отлично об этом осведомлены. Именно поэтому они и относятся к нему иначе, чем к остальным людям. Арон начал пропускать через себя всё то, что чувствовал в храме. Они относятся к нему… Внезапно он понял: они относятся к нему, как к чему-то невероятно опасному; опасному, но необходимому.
Арон почувствовал, что нёсший его начал подниматься по ступеням, и открыл глаза. Его несли по каменному склону горы, яркая круглая луна освещала отполированные до блеска ступени, ведущие вверх к деревянной двери, закрывающей вход в пещеру. Мальчик оглянулся вокруг. Его нёс крепкий рыжий мужчина в коричневых одеждах, рядом с которым шли ещё трое удивительно похожих друг на друга рыжих людей. Но всё же Арон каким-то образом мог различать их. Они были одинаковыми внешне, но души их очень сильно отличались одна от другой. Самый сильный и крепкий из них шёл впереди. Он ведёт всю четвёрку за собой, он их лидер, их вожак. Тот, что шёл следом за первым, всегда пытался показать, что ему неведом страх, но это делало его наиболее уязвимым, потому что он мог пойти на любую глупость, чтобы показаться храбрым. Следом за вторым шёл тот, что нёс его. Этому не хватает семьи, он не понимает, просто не может понять, что семья его – это те, кто сейчас идут подле него. Что именно они отдадут всё, чтобы он был в безопасности. Этот завидует тем, у кого есть жена и дети. Именно поэтому он первый из четвёрки схватил его и прижал к себе, хотя, скорее всего, прекрасно осознавал то, что Арон не такой, как могли бы быть его дети. А последний… Он был самым осторожным из всех, старался держаться позади, хотя, как и каждый из них, мог бы отдать всё, чтобы только у остальных не было трудностей или неприятностей. А в общем все четверо так хорошо дополняли друг друга, что вместе словно составляли единое целое, и нельзя было представить их без кого-то одного. Арон подумал, что, наверное, эта четвёрка так всю жизнь и ходит вместе, они неразлучны, и их всё время будет тянуть друг к другу. Было ещё кое-что в этой четвёрке, вызвавшее у мальчика жгучий интерес. Они носили такие же бороды и одежды, как та троица, которую он видел во сне. Те, кто превращал людей в золотые статуи, очевидно, были из того же племени, что и братья-близнецы, несущие его по ступеням. Тут было о чём задуматься…
Желание ещё немного продлить тот покой, который снизошёл на него, когда он оказался на руках человека, поднявшего его с земли в момент острого приступа боли, подавило любопытство Арона. И он решил пока не спрашивать этих людей о том, кто они, и почему им понадобилось защищать его. Очевидным было одно – они не боятся его, во всяком случае, пока не боятся.
На мгновение Арона привлекли символы, вырезанные вокруг дверного проёма, к которому его поднесли. Было что-то знакомое в этих знаках. У мальчика сложилось впечатление, что он где-то их уже видел, но в этот момент тяжёлая дубовая дверь беззвучно отворилась, подчиняясь натиску одного из рыжих людей, и Арона внесли внутрь. Что-то стукнуло, и по стенам помещения, в которое они попали, зажглись факелы, расположенные на одинаковой высоте. Арон подумал, что, несмотря на то что помещение было не так велико, как храм, в котором он жил, тут бы ему понравилось больше. Что-то было неуловимо родное в каменной комнате с мраморным постаментом, на котором было расположенное странное устройство. У Арона возникло мимолётное чувство, что он знает предназначение этого устройства, и от этого внутри мальчика словно что-то оборвалось. Он не мог понять, что это, но это что-то вселяло в него такую тоску, что захотелось стонать от бессилия.
Арон оторвал взгляд от устройства на постаменте и взглянул в лицо того, кто так долго нёс его по лесу. Рыжий человек подошёл к углублению в задней стене комнаты, застеленному шкурами животных и положил туда ребёнка. Почувствовав, что руки мужчины отпустили его, Арон вновь резко ощутил страшную боль, немного притупленную, но всё же не отпустившую его до конца с того момента, как она обрушилась на мальчика впервые – в тот миг, когда он увидел поляну с кормящим младенца Аресом.
Внезапно дверь открылась, и на пороге показался красиво одетый черноволосый юноша. Наяву Арон видел его впервые, а вот в своих снах… Там тот появлялся достаточно часто. И хотя Арон был твёрдо уверен, что этот юноша где-то существует на свете, так же, как и всё то, что когда-либо приходило к нему во снах, было удивительно увидеть его здесь. Черты лица вошедшего были правильными, фигура безупречной, и Арон чувствовал, что что-то в нём должно притягивать встречающих его. Но в то же время мальчик ощущал в пришедшем такую силу, какую до сих пор не чувствовал ни в ком.
Юноша бегло взглянул на Арона, в чёрных глазах его вспыхнул гнев. Он перевёл взгляд на рыжих людей и с угрозой в голосе медленно произнёс:
– Зачем он здесь?
Все четверо мужчин, заворожено глядя на вошедшего, преклонили перед ним колени, а затем, не произнеся ни звука, склонили головы так низко, что коснулись лбами пола. Арон кожей ощущал страх, разлившийся по их венам. Но это был не тот страх, который он чувствовал у обыкновенных людей. Эти четверо боялись не смерти или боли, они боялись чего-то ещё, намного большего чем смерть. Чего-то, о чём Арон не имел даже малейшего представления. Мальчика захлестнуло любопытство, он с удивлением оглядывал стоящую на коленях четвёрку, пытаясь как можно более точно определиться с тем, что именно те чувствуют в данный момент, но ничего, кроме умопомрачительного страха перед чем-то, неизвестным ему, он не ощущал.
– Как вы посмели привести его сюда? – тихий голос, казалось, разрывал пространство пещеры, достигая каждого её уголка.
Арон чувствовал гнев, невообразимо быстро растущую ярость и всепоглощающую ненависть, которые он никогда не ощущал от этого юноши в своих снах. Скорее он дарил мальчику покой и безмятежность, уверенность и силу. Такой ненависти Арон не ожидал, тем более к тем, кто так страшился его.
– Он слишком приблизился, повелитель! – поднял голову самый сильный из четвёрки – тот, которого Арон определил как их лидера. – Помоги ему, он страдает!
Юноша рассмеялся, но смех этот был скорее горьким, чем весёлым. Казалось, настроение его несколько улучшилось, отчего страх, поначалу сковавший рыжих людей, начал медленно ослабевать. Видимо, они тоже могли чувствовать настроение людей… Но смех того, к кому обратились с просьбой, явно выразил его отношение к происходящему. Уже сейчас Арон точно знал, что помощи, во всяком случае, явной, от этого юноши он не дождётся.
– Он только ребёнок, дитя! – возразил тот, что был ближе к двери.
Арон удивился. Этот был самым слабым из четверых. Мальчик никак не ожидал, что именно он вступится за него, опередив братьев. Видимо, Арон переоценил опасность, которую представлял юноша для рыжих людей.
Брови того, кого гномы назвали Повелителем, вскинулись вверх. Арон подумал, что, наверное, тот тоже был удивлён поведением последнего высказавшегося. Но через секунду мальчик понял, что дело было вовсе не в этом.
– Дитя! – прогремел юноша; Арон даже подумать не мог, что голос этого человека мог так громыхать. – Дитя… – повторил он уже тише, сев на шкуры рядом с Ароном. – Не тешьте себя иллюзиями, – грустная усмешка отразилась на лице. – Это создание только с виду похоже на ребёнка, он не дитя!
– Помоги ему! – взмолился мужчина, нёсший Арона весь путь от поляны до гор.
– Он может это сделать сам, – мягкий взгляд Повелителя пробежал по мальчику. – И, если бы вы не сглупили там, в лесу, – голос его стал грубее, как только он обратил свой взор на четверых коленопреклонённых людей, – его боль бы уже ушла.
– Помоги… – с мольбой прошептал тот, что был ближе к ложу, глядя, как юноша непроизвольно провёл рукой по волосам ребёнка (это был тот из четвёрки, которого Арон посчитал стремящимся выглядеть храбрым).
– Нет! – прозвучал твёрдый ответ, затем Повелитель оглядел всех четверых так, что у тех мигом пропало сомнение в том, что их ждёт, если они ослушаются следующих за этим взглядом приказов. – Оставьте его одного! – слова звучали, словно приговор. – Он должен сам избавиться от своей боли.
– Но господин… – тот из рыжих, которого Арон окрестил лидером, с мольбою поднял голову, чтобы взглянуть на юношу. Было ощущение, что последний приказ выбил у него почву из-под ног, так он испугался того, что может последовать за этим. И теперь настала очередь удивляться для Арона, потому что это что-то было ничем иным, как разлукой с мальчиком. А четверо нашедших его так боялись потерять Арона, что это легко читалось в их сердцах.
– Потом вы сможете приблизиться к нему! – юноша легко поднял мальчика, поставил рядом с ложем, на котором тот только что лежал, и слегка подтолкнул к выходу. – А теперь уходите!
На Арона, только что впервые в жизни почувствовавшего заботу, в этот момент внезапно накатила такая волна обиды, что слёзы сами подступили к его глазам. Впервые он кому-то действительно был нужен, и эта необходимость вовсе не была вызвана ни страхом, ни чем-то, что от него требовалось, а только тем, что он существует, тем, что он есть на этом свете. Этого Арон не мог не увидеть. Он почувствовал это в тот самый момент, когда там, в лесу ему зажали рот, чтобы он не вскрикнул от боли и не привлёк внимания Ареса.