— В этом мальчишке нет никакого уважения!
Папа уволил Паоло, не оставив ему ничего, кроме его доли в компании. Зная, что Паоло не сдастся, все гадали, что будет дальше. А вскоре появилась разгадка, когда он снова поднял бучу, заключив сепаратную сделку и дав свое имя линии мебели. Он даже открыл в Нью-Йорке — незаконно — магазин Paolo Gucci. Мы с матерью были далеко не единственные, кто пребывал в тревожных догадках, куда все это заведет, но она особенно огорчалась, видя, как моего отца изматывали проблемы на той стадии жизни, которая, по идее, должна быть самой спокойной.
Нас ждали очередные дурные вести: у дяди Родольфо врачи обнаружили рак простаты. Лучевая терапия приковала его к инвалидной коляске, и он вернулся в Сент-Мориц для последующей реабилитации. Через считаные дни Маурицио взял под свой контроль предприятие в Милане. Когда в одном ведущем итальянском журнале появилась статья о нем, в которой он превозносил себя, моего отца особенно возмутило, что он подал себя как будущего главу Gucci. Моя мать сразу заподозрила, кто стоял за этой публикацией, и пророчески предостерегла папу:
— Жена Маурицио станет крахом для этой компании!
Как всегда, меньше всего мне хотелось создавать новые проблемы. В начале 1983 года приближалось мое 20-летие. Я работала на полную ставку — как координатор по моде и разъездной посол компании. Мне выделили отдельный кабинет и поручали задания быть «тенью» отца во время поездок в магазины, на встречах и во взаимодействиях со служащими — опыт, который я считала бесценным.
— Внимание к деталям имеет первостепенное значение, — напоминал мне отец, останавливаясь по дороге, если замечал, что стеклянные столешницы не натерты до блеска, так же, как это делал мой дед. — Качество не может быть предметом компромисса, — настаивал он, проверяя, нет ли на кожаной сумке трещин или царапин. Я запоминала все его замечания и утешалась тем фактом, что всегда, когда мне это потребуется, смогу черпать из отцовского опыта и мудрости.
Я была ревностной ученицей, жаждавшей упрочить свою роль в компании, хотя знала, что мне придется вложить много упорного труда. И была только «за». Впервые в жизни получала не просто удовольствие, но и зарплату.
Мой отец продолжал летать по миру, держа руку на пульсе наших зарубежных предприятий, в то время как мать продолжала вести обычную жизнь, проводя бо́льшую часть времени в Риме. Я по-прежнему мало контактировала с ней в этот период; она не проявляла интереса к моему участию в бизнесе, поскольку была далека от него. Когда я узнала, что она одна прилетит в Нью-Йорк на свой день рождения в октябре, то решила устроить для нее вечеринку в своей квартире, которая располагалась через холл от квартиры отца. Одна из моих любимых маминых фотографий была сделана именно в тот вечер. Сорокапятилетняя мама роскошно выглядела в розовом свитере из ангоры и черных кожаных брюках. Мои друзья откупорили в ее честь шампанское и устроили овацию. Затем кто-то приглушил свет, и я вручила ей торт со свечами, а гости пели «С днем рождения!».
— Buon compleanno[76], мама! — воскликнула я, когда она задувала свечи, и, похоже, ей нравилось (для разнообразия) находиться в центре внимания в роли la festeggiata[77]. Хотя у нас по-прежнему оставались разногласия, совместных беззаботных моментов стало больше. Я была счастлива видеть ее такой радостной и молилась лишь о том, чтобы это состояние продлилось подольше.
Той весной мы с отцом полетели в Милан под предлогом открытия нового магазина прямо через улицу от того, которым руководил дядя Родольфо после войны. Теперь им заведовал Маурицио, и отцу было странно и непривычно осознавать, что брата больше нет рядом. В стандартной ситуации папа взял бы на себя более активную роль в организации торжества, но все понимали, для чего он на самом деле явился. Фоффо умирал, и папа приехал попрощаться.
Вплоть до того дня в Милане у меня просто не было возможности узнать Маурицио поближе. Не считая его скромных появлений на совете директоров, я видела его однажды на вечеринке в Нью-Йорке вместе с Патрицией, но мы едва перемолвились словом. Так что, когда я узнала, что он навязался сопровождать моего отца — между прочим, против его желания — во время последней встречи с Фоффо, это обнажило вселяющую тревогу черту его характера, о которой я прежде не знала. На самом деле Маурицио контролировал все подобные визиты, причем делал это до такой степени навязчиво, что мой брат Роберто позднее сказал, что Маурицио словно «охранял заключенного».
Отец был потрясен дряхлостью Фоффо. Поскольку Маурицио собственнически нависал над ними, они лишь перемолвились парой слов, а потом Родольфо велел сыну на несколько минут выйти из комнаты, чтобы они могли «поговорить наедине». В те краткие минуты Родольфо поманил папу, чтобы тот наклонился поближе, и заставил его пообещать, что он будет пристально приглядывать за Маурицио и никогда даже близко не подпустит его жену Патрицию к акциям компании. Отец заверил брата, что сдержит слово, еще немного побыл с ним, а потом поцеловал в лоб на прощание.
Родольфо умер в мае 1983 года и был похоронен в семейном склепе на кладбище Соффьяно за городской чертой Флоренции. После его смерти мой отец, старший из сыновей старого Гуччо, единственный оставался в живых. Это было концом эпохи и началом новой главы в истории компании — и вопрос, кто унаследует принадлежавшие дяде 50 процентов акций, пока оставался без ответа.
Погруженная в работу, я мало что знала о стычках между отцом и остальной частью семейства. Он редко обсуждал со мной такие проблемы, к тому же тогда я по уши влюбилась. Нарушив свою клятву никогда не влюбляться в итальянцев, я начала встречаться с виноторговцем из Виченцы в северной Италии. Его звали Сантино. Наше знакомство завязалось неудачно, когда я буквально упала в его объятия, оступившись на коктейль-вечеринке в Ньюпорте, на Род-Айленде. Вечеринку в поддержку вступления команды Италии в Кубок Америки на яхте Azzurra устраивал Ага-хан[78], а спонсировала компания Cinzano. Когда я шла по газону в коротком черном коктейльном платье с блестками (разумеется, от GUCCI), высокая шпилька одной из моих туфель застряла в мягкой почве, и я потеряла равновесие.
— Позвольте вам помочь, — проговорил Сантино, ловя меня в полете. Стоило мне взглянуть в его зеленые глаза, как я пропала. Необыкновенно красивый, он напоминал молодого Фрэнка Синатру. К тому же он отличался спонтанным и шаловливым характером, и я никогда не знала, чего от него ожидать. Что-то в нем вызывало во мне искренний восторг, и мы сразу же прониклись друг к другу симпатией. Узнав, что он знаком с одной моей подругой в Нью-Йорке, я позаботилась о том, чтобы Сантино получил приглашение на официальный банкет, который я устраивала в своей квартире несколько недель спустя. Он пришел, а в следующий уик-энд пригласил меня на бранч с друзьями в своем доме в Гринвич-Виллидж, чтобы мы могли вместе посмотреть первый в истории «гей-парад». После этого я редко покидала его квартиру, впервые в жизни встретив мужчину, который дорожил мною и все для меня делал.
— Я знаю, что ты думаешь, но он не такой, как все! — сказала я матери, которая не стала скрывать скептицизма. — Он заставляет меня чувствовать себя особенной, не похожей на других.
Я умолчала о том, что в нем также чувствуется нечто необузданное, и тем он привлекал меня, как ни один другой мужчина. Я была совершенно без ума от него.
Вскоре после этого, когда Сантино предложил мне сесть в самолет и на пару дней слетать на Ямайку, я примчалась к матери, чтобы сообщить ей эту новость.
— Я должна поехать, мама! Прикроешь меня?
Привыкшая хранить тайны, она согласилась почти ничего не говорить папе, и я уехала. Дело не в том, что я боялась отца, но наши отношения только-только начинались, и не было смысла ничего рассказывать до тех пор, пока не настанет время, когда он действительно должен будет о них узнать.
На Ямайке, ныряя в глубокие холодные воды Блю Хоул, танцуя до рассвета на фестивале регги или просто лежа в гамаке под пальмой, я чувствовала, что еще никогда не была так счастлива. Все казалось новым и волнующим, и все в моей жизни в тот момент складывалось воедино в идеальной гармонии. Отец возложил на меня больше обязанностей в бизнесе, мать пребывала в добром расположении духа, а у меня появился мужчина, который рождал во мне ощущение, будто я — единственная женщина на свете.
Разве могло что-то пойти не так?
Глава 21Месть Паоло и расследование против Gucci
Хотя кому-то может казаться, что члены моей семьи во многом были баловнями судьбы, я и мой отец не согласились бы с этим мнением. Он не был суеверным и никогда не верил в «просто» удачу — так же, как и я. Мы оба считали, что люди сами куют свои судьбы и, опираясь на взвешенные решения, способны сделать свою участь лучше.
Мой дед Гуччо отправился в Лондон и устроился работать в «Савой» не спонтанно — он это спланировал, не полагаясь на случай. Маленькую флорентийскую мастерскую мой отец превратил в глобальный феномен, опираясь на собственное ви́дение и упорный труд; он никогда не действовал по наитию. Мама решилась пойти работать — и оказалась в магазине Гуччи, хотя она сама почти наверняка стала бы утверждать, что это было предрешено звездами.
Однако в дальнейшей жизни у моего отца были все причины начать верить в злой рок, когда череда невзгод сбила его тщательно сконструированный мир с оси и он утратил власть над событиями. С учетом предсказаний бабушки и пророческих снов моей матери нам следовало бы предвидеть, что́ на нас надвигается. Теперь мама утверждает, что змея, с которой она столкнулась во Флориде, имела более глубокий смысл, чем ей представлялось в то время, хоть она и прочла, будто змея символизирует несчастье, которое падет на голову главы дома.