– Тебе больно?
– Нет, господин… – Снова этот шелест… – Вы… – Замолчала.
Ладонь обожгла слеза. Плачет? Да. Спрятал её в объятиях и замер, ощутив её доверчиво наивное желание спрятаться в нём, таком большом и сильном, от всех невзгод. Так и лежали молча, слушая друг друга. Её худенькая нога чуть шевельнулась, захватив его лодыжку в трогательной попытке нежности. Замерла. А он впитывал её терпковатый запах, запоминая…
– Светает, господин…
Очнулся от странного очарования. Осторожно, как-то бережно освободил руку. Поразительно. Она такая лёгкая. Даже не ощутил её веса. Худенькая, словно тростинка. Слез с кровати, оделся. Женщина приподнялась на локте, глядя на него странным взглядом. Ах да. Боится, наверное, что я не заплачу… Зря. Но я дам больше, чем она думает… Присел на краешек койки, достал из внутреннего кармана бумажник. Раскрыл, вытащил пять купюр. Пять сотен кинов. В свете загорающегося дня ясно увидел удивление в её глазах. Положил рядом на подушку.
– Господин… Это слишком, слишком много! Мой муж, он работал слесарем, получал всего триста кинов в год… Не надо столько!
Чего она боится?
– Тебе страшно?
Кивнула, опять закусив губу.
– Твой ребёнок болен? За комнату надо платить? – Обвёл рукой вокруг: – Здесь нет ни мебели, ни еды, ничего. У тебя только одно старое платье. И я не вижу игрушек.
– Они под кроватью. В ящике, господин…
Нагнулся, действительно, небольшая коробка, в которой потрёпанный тряпичный мячик и небольшая повозка. Всё.
– У тебя нет работы. И никто не хочет тебе дать её из-за твоего сына, который не просто мал, но и болен. И довольно серьёзно.
– Вы правы, господин…
– И ты уже отчаялась увидеть в жизни что-то хорошее, отчего и решилась пойти на панель…
– Вы рассказываете мне мою жизнь, господин… Зачем?
И снова слёзы на глазах.
– Я иностранец, как ты поняла.
– Я догадалась, господин…
– И одинок.
– Не знаю, господин…
– Одинок. У меня нет жены, нет подруги. И… скажу так, здесь… – похлопал по кровати, отчего женщина вдруг покраснела… – Ты мне понравилась. Даже очень.
– Но я… я почти ничего не умею… В этом смысле… У меня кроме мужа и вас… никого не было… – Опустила голову.
– И не надо. Я хочу стать твоим единственным клиентом. Учти – единственным.
– Господин!.. Но я… я…
– Решай. Ты узнала меня. Знаешь, как тебе придётся со мной в постели. Убедилась, что я плачу достаточно щедро…
– Слишком… щедро, господин…
– Плата соответствует доставленному удовольствию. Поверь, если бы меня что-нибудь не устроило, денег было бы значительно меньше. Поэтому предлагаю тебе куда лучший выбор, чем идти на панель. Тебе так не кажется?
Кивнула.
– Значит, ты согласна?
Несмело подняла голову, снова кивнула еле заметным движением.
– Да?
– Да… господин…
– Вот и хорошо. Как тебя зовут?
– Альма, господин. Андатан.
– А раньше?
– Вы догадались, господин? Я из Гонведии…
– Вид у тебя нетипичный для океанки. Но для меня нет разницы, откуда ты. Только учти, что тебе придётся подчиняться мне во всём.
– Да… господин…
– Поэтому запомни первое правило, самое важное: когда я к тебе прихожу, на тебе, кроме платья, ничего не должно быть. Никаких корсетов, рубашек и прочего. Ясно?
Опять залилась краской, кивнула, послушно повторила:
– Да, господин…
Он ещё раз взглянул вокруг – нищета… Ладно. Это как раз самое лёгкое…
– Сейчас я уйду, а ты приведёшь себя в порядок, отдохнёшь… после моего визита и вызовешь доктора к своему ребёнку. Понятно? Я не хочу, чтобы ты была озабочена чем-то ещё. Тебе хватит денег на врача?
– Вы оставили слишком много, господин. Боюсь, у меня возникнут проблемы…
– Не возникнут, Альма. Не возникнут. Не показывай все деньги. Только столько, сколько надо заплатить доктору. А лучше – возьми своего сына и сходи с ним в клинику. Визит врача сюда действительно вызовет слишком много вопросов. Ты сможешь это сделать?
Кивнула.
– Он слаб, но дойти мы сможем.
– Хорошо. Лучше бы, конечно, показать его нашему врачу… А, чёрт, ладно. Одевайся.
– Господин!
– Мы, кажется, договорились, что ты будешь меня слушаться?
– Д-да…
– Тогда одевайся. Я отвернусь.
Встал с кровати, отошёл к окну, взглянул вниз: к машине, похоже, никто не подходил. Хорошо. Да и люди ещё спят…
– Я готова, господин… – прошелестел голос позади него.
Обернулся – при свете раннего утра она выглядела нахохленным испуганным воробышком… Резануло жалостью. А сколько их таких здесь, в Океании? В той же Гонведии? Прусии? Русии, наконец?
– Возьми свои бумаги. Документы. Есть что-то ценное? А, дурацкий вопрос… Пошли за твоим ребёнком.
– Господин! Но соседка спит!
– Ничего страшного, если разбудим.
Нащупал в кармане мелочь. Этого хватит за беспокойство. Открыл дверь, вышел на тёмную площадку – как только ночью не споткнулся? Обернулся:
– Чего ты?
– Сейчас, господин…
Долго возилась с неуклюжим замком, закрывая дверь. Потом прошла вперёд, в дальний конец длинного коридора. Тихонько постучала. Тишина. Потом ещё раз. Никакой реакции. Грохнул кулаком. Там, внутри, забухтел голос. Лязгнул засов, дверь распахнулась, высунулась закутанная в платок старуха, открыла было рот, собираясь ругаться, и замерла, разглядев огромную фигуру. Женщина выскользнула из-за его широкой спины:
– Простите, Дайара, надо срочно забрать моего мальчика.
Та было открыла рот, но, ощутив монеты в руке, молча отступила в сторону, пропуская обоих внутрь. Планировка была точно такой же. На такой же деревянной кровати спал, раскинувшись, маленький мальчик. Светленький, в отличие от матери, но сходство чувствовалось. Тот спал одетым. Альма торопливо нашла грубые ботиночки, аккуратно надела их на спящего сына. Наклонилась было взять его на руки, но Владимир мягко отстранил её:
– Дай-ка. – Подхватил такое же худенькое, как у мамы, тельце, бережно поднял. Малыш не проснулся, и он ощутил, что у ребёнка температура. Вот же… – Идём, – кивнул Альме, направился к выходу.
Спустились по лестнице, женщина открыла скрипнувшую дверь. Мальчик на руках молодого человека вздрогнул во сне от резкого звука, но продолжал спать. Пискнула сигнализация. Он нащупал ручку, открыл заднюю дверцу:
– Залезай.
Молодая женщина беспомощно оглянулась, потом забралась внутрь. Он подал ей ребёнка:
– Держи.
Тихонько закрыл дверцу, устроился на водительском сиденье, завёл машину и тронулся… Путь до посольства занял примерно час. И то потому, что он немного заблудился. Интересно, что ночью такого не было. Миновал мост через ров, окутанный рассветным туманом. Часовые, узнав машину, подняли шлагбаум, не заглядывая внутрь. Вот и хорошо. Под шинами зашуршал утрамбованный гравий дорожек. Подъехал к своему особняку, заглушил двигатель, обернулся – Альма сидела с по-прежнему спящим сыном на коленях, глядя ребёнку в лицо.
– Приехали. Теперь ты будешь работать здесь.
Она словно очнулась, выглянула в окно, замерла:
– Это? Что это, господин?!
– Тише. Разбудишь ребёнка.
Она затихла, со страхом выглядывая наружу. Пояснил:
– Комнатка у тебя, скажем так, не для меня. Места маловато. И кровать тоже. Скрипучая. В общем, наша договорённость остаётся в силе. Только жить ты теперь будешь у меня. Точнее – при мне.
– Я? Здесь, господин?
Кивнул. Вышел из машины. Обошёл вокруг, открыл дверцу с её стороны. Осторожно забрал малыша. Точно, температура. Тот вдруг закашлял, открыл глаза. Голубые, прозрачные, словно озёра. Пару мгновений разглядывал держащего его на руках мужчину, пытаясь узнать. Потом хрипло спросил:
– А где мама?
– Я здесь, мой маленький. Вот я.
Альма буквально просунулась под рукой Владимира, глядя на сына. Тот затих. Снова закрыл глаза.
– Идём. – Ногой распахнул дверь, женщина несмело последовала за ним. Войдя внутрь, первым делом сбросила с ног растоптанные туфли, оставшись босой. Затем осмотрелась, ахнула, а молодой человек скомандовал: – За мной. – И двинулся вперёд, к лестнице, ведущей на второй этаж.
Альма испуганно ухватилась за его руку, и проявленная ей вольность была почему-то приятна ему. Дежурная горничная попалась ему наверху. При виде хозяина напряжённо поклонилась, сжимая в руках швабру, которой протирала полы:
– Господин? – Замерла в поклоне.
Альма спряталась за спину молодого человека.
– Вызови ко мне врача. Скажи, что у ребёнка высокая температура.
– Да, господин…
– Быстрее.
Снова поклонилась и умчалась.
Владимир толкнул дверь в спальню, вошёл. Сразу двинулся к кровати, опустил на неё малыша.
– Господин! Что вы делаете?! Он же испачкает вашу постель! – Альма сунулась забрать малыша, но он удержал женщину:
– Во-первых, не мою, а нашу. А во-вторых – не жалко.
Оглядел поражённую до глубины души вдову. Хмыкнул. Да уж… Впрочем, шанга была ненамного полнее. А Альма отъестся… Застучали каблучки. Ого! Плана! И верно, двери спальни распахнулись, в комнату вбежала старшая горничная.
– Господин! Что случилось? Марра побежала со всех ног, крикнув, что вам нужен врач!
– Не мне. Ему, – кивнул на лежащего на кровати мальчика с горящими от температуры щеками.
Горничная сразу направилась к постели, положила руку на лоб, нахмурилась. Затем внимательно всмотрелась в его личико, выпрямилась:
– Похоже на болотную лихорадку, господин. Просто нужен уход и нормальное питание. Малыш сильно истощён. – После паузы добавила: – Как его мать…
Кивнул. И ответил на незаданный вслух вопрос, плескающийся в глазах Планы:
– Её зовут Альма. А мальчика…
– Стан, господин… – прошелестела мать.
– И Альма будет жить со мной. – Пауза. – Плана, подбери ей что-нибудь надеть после ванны и набери воду. Поможешь женщине помыться.
– Да, господин.
– А повара пусть приготовят нам завтрак. И поплотнее. – Прижал послушно подавшуюся женщину к себе, улыбнулся: – После бурной ночи мы проголодались… – Ощутил всплеск смущения под рукой, снова улыбнулся, обращаясь к Альме: – Ничего страшного. Тебе нечего стесняться. – Взглянул на Плану, та молчала, изо всех сил удерживаясь от расспросов, готовых вырваться наружу. – Давай, займись.