С этими словами Зарецкий взял телефонную трубку и набрал номер.
— Алло, милиция? Это говорит Зарецкий, Рамир Драгович… Да-да, бизнесмен… В моем доме находится очень опасный преступник, приезжайте срочно… Приедете — вместе с вами и разберемся!.. Да, жду.
Пока милиция ехала к Зарецкому и разбиралась с Форсом, Максим и Кармелита сидели рядышком, просто смотрели друг на друга и никак не могли насмотреться.
— Знаешь, как ты меня испугала?
— А я и сама испугалась!
— Ну, ничего, вот теперь мы с тобой поженимся, и я тебя уже никогда никуда не отпущу, слышишь?
Кармелита только улыбнулась в ответ.
— Если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю!
— А я знаю!
И они наконец позволили себе слиться в глубоком страстном поцелуе.
Глава 9
Астахов наконец-то добрался к Баро в Зубчановку. Возле дома стояла милицейская машина. Ворота перед Астаховым открылись сами, и из них показался Форс в наручниках. Следом за ним шел милиционер.
— Что это значит? — недоуменно спросил Николай Андреевич.
— Это? — переспросил Форс, показывая на наручники. — Это значит, Астахов, что пока ты выиграл. Но только пока! И все, кто подставил меня, свое еще получат.
Милиционер не дал развернуться беседе, а посадил Форса в машину и увез, куда следует.
Астахов вошел в дом, где его встретила Земфира.
— Где Кармелита? С ней все в порядке?
— Да-да, теперь уже все хорошо! Она у себя в комнате… С Максимом.
— А Рамир?
— Он в кабинете.
Когда милиция увела Форса, Баро и Рыч наконец остались один на один.
— Ну, Рыч? И какое ты ко всему этому имеешь отношение?
— Когда ты выгнал меня из дома, я украл золото. Я был обижен на тебя, Баро, хотел отомстить, унизить тебя… — Рыч говорил как виноватый, но при этом не опуская глаз и глядя Зарецкому прямо в лицо. — Но потом погиб Бейбут… У меня в душе многое переменилось, и когда Удав, ну, то есть Форс, хотел использовать меня для похищения Кармелиты, я всеми силами пытался ее спасти.
— Ты хочешь сказать, что сам стал жертвой Удава?
— Спроси у Кармелиты. Они меня связали и хотели убить так же, как и ее.
— Она уже рассказала… Рыч, после всего того, что ты сделал, я не могу просто так взять и простить тебя. Но и злиться тоже не могу, потому что ты помог спасти Кармелиту и поймать эту мразь — Удава.
— Ну и как же нам с тобой теперь быть, Баро?
— Уходи, Рыч. И постарайся, чтобы наши пути больше никогда не пересекались.
Рыч вышел, встретившись в дверях с Астаховым и пропуская его к Баро.
— Здравствуй, Рамир.
— Здравствуй, Николай, проходи.
Однако Астахов никак не мог понять, почему же Зарецкий смотрит на него таким тяжелым взглядом, пока Баро опять не заговорил:
— Ты пришел требовать, чтобы я рассказал Кармелите всю правду?
— Рамир, о чем ты говоришь? Я не собираюсь ничего требовать. Я дал тебе слово и сдержу его. Пока ты не дашь своего согласия, я ничего Кармелите рассказывать не буду. Я просто пришел узнать, как она.
— Теперь уже, слава Богу, все хорошо.
— Я очень рад.
— А я не рад, я не рад тому, что едва обретя дочь, снова ее теряю!
— Живой?! — закричала Люцита, когда Рыч вошел в ее таборную палатку, и бросилась ему на шею.
Он целовал ее, гладил по волосам и время от времени приговаривал:
— Все-все… Не плачь… Теперь все будет хорошо, слышишь, все будет хорошо…
— Я так боялась за тебя! Теперь ты можешь сказать мне, зачем остался там, в этом подземелье?
— Могу. Я должен был привести Удава к Баро. И теперь, когда он пойман, а Баро меня простил, нам больше незачем скрываться.
— Баро простил тебя? — Люцита не верила, что все может сразу стать так хорошо.
— Простил. Но поставил одно условие.
— Какое?
— Чтобы наши с ним пути никогда больше не пересеклись.
— Ну и ладно. Никакой Баро нам не нужен!
— Ты не поняла, Люцита. Мы с тобой должны расстаться.
— Почему?
— Да потому, что ты останешься в таборе, а я — я выполню условие Баро.
— Постой, Богдан, я тебе что, не нужна?
— Ты? Ты нужна мне как воздух!.. Но это, к сожалению, невозможно. Я не могу позволить, чтобы ты ушла со мной неизвестно куда — ведь я даже не знаю, на что буду жить. А ты — ты достойна лучшего!
— Какой же ты у меня глупый, Богдан, — в голосе Люциты звучала нежность. — Так ничего и не понял: я хочу быть с тобой, и больше мне ничего не нужно!
— Ты и вправду так думаешь?
— Да!.. Только мне надо бы поговорить с мамой.
— Нет, с твоей мамой поговорю я.
— Почему?
— А потому что так принято, — улыбнулся Рыч. — Жених должен попросить руки невесты у ее родителей!
И они снова принялись целоваться.
— Я теперь всегда буду с тобой. И никогда не уйду! — нашептывал Максим Кармелите.
— А ты и сейчас не уходи, ладно? И губы их опять слились в поцелуе.
В этот момент дверь открылась и в комнату вошли Баро с Астаховым.
Максим сильно смутился и отошел в сторонку, но Баро, казалось, настолько был погружен в себя, что не обратил внимания ни на поцелуй, ни на смущение молодых людей.
— Как ты, дочка? — спросил он.
— Нормально, пап. Здравствуйте, Николай Андреевич! — поздоровалась девушка с Астаховым.
— Кармелита, ты можешь не называть Николая Андреевича по имени-отчеству… — выдавил из себя Баро.
— Почему? А как же мне вас называть, Николай Андреевич?
Астахов переглянулся с Зарецким, прочел в его глазах твердое решение ничего не скрывать, но все же замялся:
— Это, наверное, непросто понять, Кармелита… Дай поверить трудно…
Но раз Рамир решил, значит…
— Не тяни, Николай, рассказывай! — переступая через себя, подбодрил Астахова Баро.
И Астахов принялся сбивчиво объяснять Кармелите всю эту очень непростую ситуацию.
— …И вот тогда похитители потребовали выкуп за тебя с нас обоих. Ну и поэтому им пришлось открыть мне тайну твоего рождения.
— Какую тайну моего рождения, папа? Я ничего не понимаю!
Но Баро молчал, предоставляя пока все объяснения Астахову.
— Понимаешь, — опять начал Николай Андреевич, — дело в том, что… Ты — моя родная дочь, — наконец он решился произнести главное.
Кармелита никак не могла взять в толк, о чем это ей говорят, и только видела, как Баро держится за сердце.
— Как это — я ваша дочь? А кто же тогда моя мать?
— Твоя мать — моя первая жена. Она умерла во время родов.
— Пап, что это такое? — Кармелита схватила Баро за руку. — Я ничего не понимаю, папа?!
— Доченька, — вступил наконец в разговор и Зарецкий. — В тот день, восемнадцать лет назад, в роддоме умерли две женщины — жена Николая и мама… Ну, то есть — моя жена… Умерла и моя дочь… А Рубина испугалась моего гнева за то, что она отвезла Раду в больницу, и подменила мою мертвую дочь на тебя…
— Это было выгодно и моей нынешней жене — Тамаре. Она тогда работала там акушеркой, — добавил Астахов.
По щекам Кармелиты ручьями текли слезы.
— Как… — еле проговорила она, — как же звали мою мать?
— Евгения…
Форса в наручниках ввели в кабинет к следователю.
— Добрый день, господин адвокат, он же — Удав! — приветствовал его Солодовников. — Присаживайтесь, разговор нам с вами предстоит долгий…
— Я не стану ни о чем с вами разговаривать, пока не восп?льзуюсь своим законным правом на один телефонный звонок.
— Пожалуйста! — и следователь пододвинул к нему телефонный аппарат.
Форс набрал свой домашний номер.
— Алло! Алло, Светочка?
— Папа? Папочка! Ты где?
— В милиции.
— Что?! Так что, выходит, Антон сказал правду?
— Антон? Какой же он все-таки подонок!..
— Папа, папа, это что, правда?
— Слушай, Света, что бы тебе сейчас обо мне ни говорили, ты помни: я тебя очень люблю, доченька!.. И все, что я делал, я делал только ради тебя, мое солнышко!
Следователь даже опустил глаза, стараясь не смотреть на задержанного. А Форс торопился сказать обо всем, пока у него была такая возможность:
— Послушай, Света, помнишь, я тебе говорил о твоем старом мольберте?
Так вот, искусство — это для тебя! Для тебя и для твоего будущего ребенка!
Светочка, не думаю, что я здесь надолго, — я ведь все-таки адвокат. И им нечего мне предъявить… Только разговоры.
Форс посмотрел на следователя даже с некоторым превосходством, но Солодовников работал в органах уже далеко не первый год и блефовать с собой никому не позволял.
В телефоне раздались гудки — Света положила трубку…
Через полчаса по набережной Управска шла молодая беременная женщина с небольшим этюдником в руках. С набережной она повернула на мост, дошла до середины и облокотилась на перила. Долго смотрела на воду, а затем раскрыла над водой этюдник — и из него посыпались деньги, много денег. Купюры подхватывало ветром, заносило под мост, и потом, из-под другой стороны моста, они уже выплывали, оживляя своими маленькими прямоугольничками спокойно-неторопливое течение Волги.
Нет, это была не сцена из Островского — это было прощание с прежней жизнью очень быстро мудреющей Светланы Леонидовны Форс…
Кармелита сидела зареванная на кровати и все старалась осознать произошедшее, переводя взгляд с Баро на Астахова, с Астахова на Баро.
— Что же мне теперь делать? Перестать называть тебя папой? — Баро не знал, что и ответить. — Называть отцом вас?
Астахов в ответ прокашлялся:
— Нет, я этого и не говорю… Пусть пройдет время, и тогда ты все решишь сама.
— Господи, да лучше бы я ничего этого не знала!
— Николай так и предлагал мне, Кармелита, — заговорил Баро. — Но я посчитал, что это будет нечестно по отношению к тебе…
— Так что же, получается, что я и не цыганка?