В гостиничном номере Максим взял два чемодана и повез мать с Соней в Зубчановку.
Свидание Люците не сразу, но все-таки разрешили — Солодовников не обманул. Когда ввели Рыча, цыганка чуть не сбила с ног надзирателя — с такой страстью кинулась она к любимому. Рыч едва успокоил ее и усадил на стул.
Заговорили. И Рыч поведал любимой самое страшное — оказывается, его, именно его, а не Форса, считает Удавом следствие.
Люцита сначала даже не поверила. Потом закричала, да так, что надзиратель хотел уже прервать свидание. Потом она отрешенно села на стул и никак не могла прийти в себя. Ну никак не укладывалась у нее в голове такая несправедливость!
— Не может быть… — проговорила она. — Но ведь все же знают, что Удав — это Форс!
— Да, но доказать это я не могу — следователь не верит ни одному моему слову.
— Подожди, но ведь Кармелита уже давала показания? Неужели следователь и ей не поверил?
— Ну, ей-то он, наверное, верит. Но вот про Форса она ни слова не сказала…
— Как не сказала?! Но этого не может быть! Она-то ведь знает, что Удав — это Форс! Как же она могла?!
— Знаешь, Люцита, мне кажется, что она так мне до конца и не поверила.
— Да какая разница — поверила, не поверила! — Люцита была в гневе. — Ты понимаешь, что ее молчание может тебя погубить!
Рыч устало кивнул головой в знак согласия.
— Богдан, послушай, Кармелита обязана сказать правду!
— Но она же, в конце концов, — не маленькая девочка. Понимает, что говорит…
— А мне все равно — маленькая или не маленькая! Она скажет правду! Я заставлю ее тебе помочь!
— Ты ведь знаешь Кармелиту — ее не заставишь так просто делать то, чего она не хочет.
— Плохо же ты обо мне думаешь, Богдан! Вот увидишь — у меня она расскажет следователю все!
— Пойми, у нас с ней уже была очная ставка.
— И что? Она сказала, что Удав — это ты?
— Нет, этого она не сказала. Но и Форса тоже почему-то не выдала.
Да, Кармелита не пошла на еще большую ложь. Вопреки требованиям бандитов, она так и не сказала, что Рыч — это Удав. Но и прямо указать на Форса она тоже не решилась, боясь за жизнь Максима — слишком дорогой ценой шла она к этой своей любви!
— Надо разобраться, Богдан, — говорила Люци-та. — Надо понять, почему она так говорит? Вряд ли потому, что не верит тебе. Тут что-то другое…
— Как тут угадаешь? Чужая душа — потемки.
— А нечего гадать! Я заставлю ее — и она все расскажет! Она должна это сделать! — Люцита говорила, как будто командовала военным парадом. — Богдан, я обещаю, что не оставлю тебя здесь! Я все сделаю — и ты отсюда выйдешь! Все будет хорошо, верь мне… — и она порывисто, чтобы надзиратель не успел помешать, наклонилась к Рычу и поцеловала его.
Глава 22
Астахову позвонил Антон и попросил о встрече. Попросил очень сильно и, как показалось Астахову, очень серьезно. Николай Андреевич согласился приехать на встречу с сыном в ресторан. Антона он нашел за столиком, на котором стояли только рюмка и уже почти пустой графин водки.
— Ты уже здесь? — сказал Астахов, подсаживаясь. — И уже пьян? Зачем ты меня позвал?
— Заплатить по счету. У меня же денег нет. Астахов достал лежавшую под графином бумажку со счетом.
— Здесь же одна водка. Ты что, ничего не ел?
— Кто не работает, тот не ест! — мрачно пошутил Антон.
— Зато пьет. Пьешь-то ты зачем?
— Для храбрости. А то трезвым я не решился бы с тобой говорить — смелости бы не хватило.
— Ну, и что же ты хочешь мне сказать?
— Я хочу тебе сказать: "Папа, дай мне денег!" Астахов молча посмотрел в глаза сыну.
— Ну, ладно-ладно, шучу, — поспешил поправиться Антон. — Папа, дай мне работу!
— Вот как? Работу? Какую?
— Непыльную и высокооплачиваемую! Ну, ты же понимаешь — я не могу по-другому, не могу без денег, а их у меня нет.
— И ты просишь у меня это после всего, что сделал? — в голосе Астахова было больше разочарования, чем упрека.
— Да! Да, конечно, ты прав, — Антон со всем соглашался. — Но мне-то от этого не легче!
— Зачем вы с матерью вернулись?
— Нас ограбили!
— Понимаю. И даже догадываюсь, кто… Видишь ли, Антон, я очень многое тебе прощал. И я хорошо знаю, что ради денег ты готов на все. Так что, прости, но я тебе не верю!
— Значит, не веришь? Ну и правильно! — Антон заговорил вдруг очень серьезно и совсем трезво. — Я чувствую себя совершенно пустым. У меня ничего нет. У меня нет отца, потому что я — вор и подлец.
— Антон… — начал было Астахов, но сын в ответ только горько усмехнулся и продолжал:
— …У меня нет любимой девушки, потому, что в наши отношения все время лезли, — и теперь мы даже не можем посмотреть друг на друга без отвращения.
У меня нет ребенка, потому что она меня к нему никогда даже близко не подпустит. Хотя, наверное, он мне и не нужен… У меня нет матери. Нет, она, конечно, есть, она заботится обо мне, волнуется, но ни разу она еще не поинтересовалась, чего же я на самом деле хочу в жизни…
— И чего же ты хочешь?
— А тебе это действительно интересно?
— Ты — мой сын.
— Я хочу просто человеческого отношения к себе.
— От кого?
— Да хоть от кого-нибудь на этом свете!
— А сам ты к кому-нибудь относишься по-человечески?
Антон задумался. Какая простая мысль! Он удивился этому и попытался ответить на вопрос максимально честно. Ответ получился отрицательный:
— Нет. Я никого не люблю.
Во взгляде Астахова появился оттенок сострадания сыну.
— Знаешь, Антон, чего-то в этой жизни ты так и не понял…
— Не учите меня жить, лучше помогите материально! — пятиминутка честности перед самим собой закончилась. Да и алкоголь в организме брал свое.
— Антон, это ведь уже было, мы это уже прошли. Твое счастье, что ты не оказался за решеткой!
— Ну, ничего, еще не все потеряно! — съехидничал Астахов-младший.
— Да, дел ты, конечно, наворотил всяких — что правда, то правда. Но и из этого можно как-то выкарабкаться. Надо только быть человеком…
— О, "Человек — это звучит гордо!" Спасибо за ценный совет! Вот только одна беда: почему-то все ценные советы оказываются совершенно бесполезны!
В ресторан вошла обеспокоенная Тамара. Увидела сына и подбежала к столику.
— О, мама! — заметил Антон ее еще издали. — Как хорошо, когда оба родителя рядом!
— Почему ты выключил мобильник?
— Мне нечем за него заплатить!
— Сказал бы мне — я бы дала денег.
— А это хорошо, Тамара, что ты пришла, — заговорил Астахов. — Вот сразу обо всем и поговорим.
Не один Баро соскучился по Кармелите. Как только цыгане поставили свои шатры и палатки, Миро повел к баронскому дому весь табор. И несмотря на усталость после ночного перехода, к особняку Зарецкого они подошли с музыкой и танцами. Заслышав цыганскую музыку, Баро с Кармелитой вышли на крыльцо и оба расплылись в улыбке умиления.
Цыгане улыбались Кармелите в ответ, по очереди подходили к ней, спрашивали, как дела, — и в конце кондов втянули ее в свой веселый пляс. Да она и не сопротивлялась.
Баро пригласил всех б дом. Не зря же он строил его так, чтобы в нем мог поместиться малый цыганский табор! В гостиной всем хватит места — великану Халадо, и Сашке с Маргошей, и Степке, и Ро-зауре с детьми, пристроившимися у цыган на коленях — только Васька, как взрослый, сидел с важным видом сам, да еще и рядом с Зарецким, который вел в это время неспешную беседу с Миро.
Кармелита сразу же отправилась на кухню, чтобы выставить на стол все имеющиеся в доме запасы. Груша, по старой памяти, стала ей помогать. И вот две цыганки вынесли сразу шесть больших подносов с разной снедью — не всякий профессиональный официант так сумеет.
Цыгане закусили — и снова пустились петь и танцевать. Миро смотрел на Кармелиту пылающими глазами, и это не укрылось от внимательного взгляда Баро. Но годы научили Зарецкого не спешить со словами, не разобравшись сначала с мыслями.
В этот момент двери дома открылись, и на пороге показался Максим с двумя чемоданами в руках и двумя спутницами за спиной.
— Как ты говорил? Покой и тишина? — тихо, но язвительно спросила сына Алла.
— Здравствуйте! — проговорил Максим, обращаясь к нескольким десяткам людей, наполнявших дом, который он полтора часа назад оставил пустым.
Цыгане весело и радостно поздоровались с Максимом.
— Здравствуй, Максим! — подошел к нему Баро и обнял. — Рад тебя видеть!
Ну, вот мы и вернулись.
— Да, я уже заметил. А это — моя мама, Алла Борисовна, и моя сестра Соня! А это — Баро Зарецкий, отец Кармелиты!
— Очень приятно! — раскланялся Баро перед будущими родственниками.
— Мне тоже очень приятно! — Алла быстро приноравливалась к общению с самыми разными людьми, лишь бы это общение было к ее пользе. — Так вы, значит, — таборный цыган?
— Был таборный, да весь вышел! — усмехнулся Баро. — Это был маленький неудавшийся эксперимент.
— Почему неудавшейся?
— Да, вы знаете, всю жизнь хотел жить в таборе, а стал бизнесменом.
— О! Столько бизнесменов в таком небольшом городе!
— Папа, — подошла Кармелита, — я пригласила Аллу Борисовну и Соню остановиться у нас, что ж им в гостинице-то ютиться?
— И правильно, дочка!
— Вы не возражаете? — переспросила Алла.
— Ну о чем вы говорите! Наш дом — ваш дом ваши заботы — наши хлопоты!
Не было в доме Баро только Земфиры. Приехав в Управск, она тут же бросилась на старое кладбище, к могиле Рубины, — это место звало ее.
Но войдя в склеп, Земфира обнаружила там ужасную картину — сброшенное с места надгробие, сдвинутая каменная плита, развороченная могила, и прямо перед ней — пустой гроб!
— Господи! Что же это? Рубина… — Земфира замерла, потом попятилась…
Но все же шувани взяла себя в руки и осмотрелась по сторонам. Не заметив ничего глазами, решила посмотреть и другим зрением — недаром же так многому успела научить ее Рубина за долгие годы совместных странствий-кочевий по приволжским степям.