Земфира провела несколько раз руками над опустевшим гробом. Потом стала гладить стены склепа, шепча что-то им, как будто выспрашивала у этих немых свидетелей: "Где Рубина?"
Постепенно ее движения приобрели какой-то ритм. Земфира стянула с себя платок, несколько раз провела им над гробом, потом положила на каменный пол, сняла с руки кольцо и бросила на платок. Затем закрыла глаза и стала шептать заклинания. И вдруг, не открывая глаз, радостно улыбнулась, как будто увидела наконец то, что искала.
А в следующую секунду, подхватив платок, уже выбежала из склепа.
В эту же самую минуту, в больнице, рука у Рубины дрогнула, а губы тихо, но вполне отчетливо проговорили:
— Устала…
Палыч оторопел, но в следующий момент уже распахнул настежь дверь в коридор и закричал:
— Доктор! Доктор!
— Что? Что случилось?! — на счастье, врач как раз проходил мимо палаты.
Палыч схватил его за рукав, потянул к постели Рубины и показал на руку больной:
— Вот! Рукой только что вроде как пошевелила… И шепчет, что устала…
Врач с сомнением повернулся к приборам, к которым со вчерашнего дня была подключена воскресшая старуха, и оторопел.
— О Господи! Не может быть! — вырвалось у него, и он второпях выбежал из палаты.
— Рубина! Не уходи, слышишь! — шептал Палыч, держа любимую за руку. — Не оставляй меня одного, слышишь? Ты мне здесь нужна! Здесь!
Веки на глазах у Рубины задрожали, как будто хотели открыться, но никак не могли этого сделать.
Аллу и Соню усадили поудобней на диване, Баро взял в руки гитару, а Кармелита запела. Пела она цыганскую песню — очень старую и очень красивую: "Ты лети, лети, кибитка…". Цыгане заслушались.
— Хорошо поет, правда? — прошептала Соня матери.
— Она еще и поет! — двусмысленно отозвалась Алла.
Закончила Кармелита под бурные аплодисменты всех гостей дома, и цыгане снова пустились в пляс.
Степка, смущаясь, подошел к Соне и пригласил ее. Соня, на всякий случай, оглянулась на мать — та не возражала, ее сейчас занимало другое. На освободившееся рядом с собой место Алла подозвала и усадила Максима.
— Да, мама.
— Кто этот красавец? — и она показала на молодого Милехина, который не мог оторвать глаз от танцующей Кармелиты.
— Это Миро.
— И какие отношения связывают его с твоей невестой?
— Они знают друг друга с детства, их отцы были самыми близкими друзьями, — И все?
— Нет… Ну, в общем, Кармелита была его невестой.
— О! Сынок, да ты увел невесту у цыгана?!
— Если хочешь — да! Но сейчас Миро и Кармелита — как брат и сестра.
— Ага, так я в это и поверила! Ты посмотри, как они глядят друг на друга. Особенно этот твой Миро!
— Так вот, Тамара! — Астахов решил говорить просто, безо всяких вступлений, предисловий и экивоков. — Так как я решительно намерен получить у тебя развод, то предлагаю обсудить детали.
— Папа, прости, что вмешиваюсь, — подал голос Антон. — Скажи, а когда ты разведешься с мамой, ты сразу на Олесе женишься?
— Сразу!
Он хотел лишний раз поддеть отца, но в этот раз — не получилось.
— Антон, я заплачу по твоему счету, ты можешь идти, — попытался отправить пьяного сына Астахов.
— Э, нет! Речь идет о разводе. А при разводе, как известно, в первую очередь страдает кто? Дети! — Антон поднял взгляд на отца и сразу осекся. — Все, все! Умолкаю! Вы от меня больше и слова не услышите!
— Так вот, я продолжаю, — вновь обратился Астахов к Тамаре. — Я предлагаю тебе забрать при разводе автосервис.
— Вот как?
— Да. И делай с ним что хочешь. Хочешь — Игоря туда своего возвращай управляющим, хочешь — пусть Антон там кафе строит. Мне все равно, мне нужен развод.
Антону такое предложение очень даже понравилось, но он почел за благо лишний раз в разговор не встревать и послушать, что скажет мать. Тамара выдержала паузу и ответила резко, как будто ножи метнула:
— Нет! Одним автосервисом ты от меня не отделаешься!
— Но почему? Если правильно поставить бизнес, автосервис может давать неплохую прибыль!
— А мне не нужна прибыль!
— Что же тебе нужно?
— Мне нужна половина всего имущества — она причитается мне по закону, и ты мне ее отдашь!
— Тамара, побойся Бога! Ты же прекрасно понимаешь, что это будет нечестно!
— Я тебе говорил, мама, что папа у нас благородный, — снова встрял в разговор Антон. — Он не может делать то, что нечестно.
— Антон, ты сказал, что будешь молчать! — от всей этой милой беседы в глазах Астахова появилась ярость. — У тебя ничего не получится, Тамара!
— Ну почему же? Слава Богу, в нашей стране есть законы, а у меня есть хороший адвокат.
— Значит, суд?
— Значит, суд.
— Ну, суд так суд!
Врач и медсестра ставили Рубине какую-то тройную капельницу, а Палыч крутился рядом, мешал и поминутно спрашивал:
— Ну что, доктор? Ну что?
— Павел Павлович, подождите минутку — вы же мешаете.
И тут Рубина открыла глаза.
— Очнулась… — чуть слышно проговорил Палыч, заметивший это первым.
Рубина обвел взглядом медсестру, врача и остановила глаза на лице Палыча.
— Паша? Как же это ты так постарел! — проговорила больная.
А Палыч плакал. Смотрел на нее с невыразимой нежностью, плакал и говорил:
— Рубина вернулась! Ну, кто бы еще мог мне такое сказать — как я постарел…
Рубина слегка улыбнулась — самыми уголками рта.
И тут в палату буквально влетела запыхавшаяся Земфира.
— Я так и знала, я так и знала! — приговаривала она всю дорогу от кладбища до больницы. — Я чувствовала!
А тут, столкнувшись с ожившей Рубиной глаза в глаза, замолчала. Потом улыбнулась и сказала:
— С возвращением, Рубина!
Тамара привела пьяного сына обратно в гостиницу и бросила на кровать.
— А ты, оказывается, жестокая, — сказал Антон не то о том, что надо бы с ним поосторожней, не то о разговоре с Астаховым.
— Антоша, человек становится жестоким, когда, ему уже нечего терять. О чем вы говорили с Астаховым до моего прихода?
— Да так, за жизнь… В общем, я просил у него работу.
— Подожди, я начинаю с ним войну, а ты просишь у него работу?!
— А что мне делать? Надо же на что-то жить!
— Живи пока на деньги Форса!
— Давай, давай! Пригреем змею на груди! А точнее — удава!
— Молчи и слушай! Считай, что эти деньги мы берем у него в долг.
Выиграем процесс — отдадим. А что же сказал тебе Астахов по поводу работы?
— Сказал, что не верит…
— Во что не верит? — не поняла Тамара.
— В меня.
Вернулся к себе домой и Астахов.
— Как встреча с Антоном? — спросила Олеся, заранее сопереживая любимому.
— А что, по мне не видно?
— Значит, как всегда…
— Да нет, не как всегда, — в этот раз там была еще и Тамара. И что самое противное — я не удержался и стал обсуждать с ней денежные дела по разводу.
— И что?
— И то, что с ней можно разговаривать только в присутствии адвоката!
Видеть ее не могу!
— Что она тебе такого сказала?
— Она требует половину имущества, а иначе готова затеять, громкий бракоразводный процесс! — и Астахов заходил по комнате. — В общем, у нас с ней начинается война!
Глава 23
Табор вернулся! Табор вернулся! Радовались со слезами на глазах, когда уезжали. И плакали с улыбками на устах, когда вернулись. И устроили настоящий цыганский праздник. Благо, дом Баро большой: места и радости на всех хватит!
В разгар этого шумного веселья вошла туда — вклинилась — Люцита.
Спросила, вроде бы негромко, но так резко, жестко, по-змеиному, что и музыка, и пение, и танцы — все сразу же затихло.
— Все здесь?
Все обернулись, посмотрели на нее. Тогда несчастная влюбленная продолжила:
— Это очень хорошо, что вы вернулись. Очень! Я буду рада сказать то, что хочу, при всех!
— Что случилось, Люцита? — заботливо спросил Баро.
Не сразу ответила дочь Земфиры, совсем не сразу. Дала волне всеобщего любопытства набрать силу. Да с этой волной и выплеснула на отца-отчима злые слова:
— А то, что всегда случается с твоей дочкой! С Кармелитой.
— Люцита!.. — попробовал ее урезонить Зарсцкий, мол, люди вокруг, неудобно же…
— Она не достойна быть ни цыганкой, ни тем более вашей дочерью! — еще более зло и жестко продолжила Люцита.
— Я последний раз спрашиваю, что случилось?
— А то!.. То, что Кармелита предала всех цыган! Предала всех нас!
Все посмотрели на юную хозяйку дома. Кармелита опустила голову. Люцита с вызовом встала напротив нее.
Цыгане замерли.
— У вашей Кармелиты, уважаемый Баро, нет ни капли совести. На самом деле она всех обманывает и предает!
— Замолчи! — опомниласьнаконец Кармелита. — Не смей говорить такое. Я не сказала ни слова неправды!
— Опять лжешь!
Баро не на шутку разнервничался. Но при этом изо всех сил старался держать себя в руках:
— Люцита, для того, чтобы так говорить, нужно иметь очень веские основания… Ты это понимаешь?
— Понимаю! Еще как понимаю! Богдан в тюрьме.
Цыгане покорно покачали головой. За века цыганской истории новость о том, что кого-то утащили в тюрьму, стала грустной, но обычной. Необычным было то, что Люцита сказала дальше:
— Его обвиняют в том, что он — Удав.
— Что? Что за бред? — искренне удивился Баро. — Все знают, что Удав — это Форс!
— Знают-то все. Но не все говорят! Вот и Кармелита не сказала об этом следователю!
Зарецкий развернулся к дочке, строго, по-отцовски посмотрел на нее:
— Доченька, ты что, и вправду ничего не сказала?.. Кармелита стояла, опустив голову, безвольно, плетьми свесив руки, как ивушка речная. И молчала.
— Ну?! Ну что же ты молчишь? Давай, скажи, что я говорю неправду! Если это неправда…
Люцита подошла поближе к Кармелите, стараясь заг