Света кивнула головой.
— Ваш отец хотел зарабатывать больше, чем зарабатывает адвокат, а потом еще больше. И еще, и еще… И теперь, чтобы достичь своих целей, он не остановится ни перед чем. Так что ваш отец действительно очень опасный преступник. И рано или поздно я обязан это доказать. Потому что это моя работа, — патетически закончил Солодовников.
— А если будет слишком поздно? — грустно спросила Света. — Если он успеет еще натворить бог знает что.
— Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы не допустить этого…
Хотелось плакать, но Света не заплакала, а просто вышла из кабинета и тихонько притворила дверь.
Ребеночек вел себя тихо. Наверное, грустил вместе с мамой по деду.
Люцита вошла в Земфирину палатку, в которой давно уже не была. Вслед за ней вошел Степан. Цыганка все никак не могла выговориться.
— Но почему? Почему все защищают Кармелиту? Если бы она рассказала правду, Богдана могли бы уже отпустить.
Степан смущенно молчал. Он готов был защищать Люциту, как угодно и от кого угодно. Но когда речь заходила о Рыче, сердце возмущенно взбрыкивало.
— Твой Богдан — преступник. И то, что его посадили, — это справедливо, — чуть не выкрикнул молодой цыган.
Люцита гневно посмотрела на Степана, но потом устало, упавшим голосом сказала:
— И ты против меня. Не только они. Но и ты… Даже ты…
— Нет, нет, — Степан говорил горячо, как никогда. — Я не против тебя.
Просто хочу, чтобы ты была честна сама с собой. И не пыталась обвинять Кармелиту. Кармелита больше всех пострадала. Ее похитили и чуть было не убили. И твой Богдан принимал в этом участие.
— Неправда! Сотый раз говорю всем вам — неправда! Он хотел помешать похищению…
— Почему же не помешал?
Люцита промолчала. Не потому что ей нечего было сказать. А просто оттого, что иногда наступает такая усталость… И нет уже сил спорить, снова доказывая вещи, для тебя очевидные, но для других — непонятные.
Степан же пенял ее молчание совсем иначе.
— Вот. Нечего тебе сказать. Потому, что он и тебе всей правды не говорит. Не верю я ему. И ты не верь. Ты не должна ему верить, этому бандиту.
— А кому же я должна верить?
— Мне, — величественно ответил Степан.
— Какой же ты… Как ребенок. Знаешь, Степка, в тебе сейчас говорит ревность. Ты никак не можешь простить Богдану, что я выбрала его. Разве не так?
— Да, может, ты и права. Но ведь и вправду… Я просто не понимаю, не могу понять, почему ты, честная, красивая, молодая цыганка, выбрала такого бандита, как Рыч.
— Я далеко не такая хорошая, как ты обо мне думаешь. И если бы ты знал обо мне все, возможно, и говорить со мной бы не стал.
— Что ты, что ты? Нет, — заговорил Степан с прежней горячностью. — Нет.
Не наговаривай на себя, Люцита. Да что бы ты ни сделала, я никогда не отвернулся бы от тебя.
— Вот видишь, как все получается. Ты от меня не отказался бы?
— Нет!
— Вот и я никогда не откажусь от Богдана. Для меня он мой единственный.
И поверь, он очень раскаивается в том, что успел наделать плохого.
Степан отвернулся от Люциты. Она подошла к нему поближе.
— Поэтому, Степочка, если ты хочешь быть мне другом, то должен смириться с тем, что я выбрала не тебя. Обещаешь?
— Обещаю! — сказал он с тяжелым вздохом.
С ужасом следила Кармелита за тем, куда везет ее Форс. А добрый "дядя Леня" направился прямиком ко входу в катакомбы, тому самому, из которого она убегала.
Господи! Неужели сейчас все повторится?
Машина остановилась. Форс вышел, открыл Дверь, галантно протянул Кармелите руку. Что же делать? Может, забиться в истерике, оттолкнуть его, попробовать убежать? Но Леонид Вячеславович посмотрел на нее своим знаменитым удавьим взглядом.
И Кармелита вышла из машины, опершись на его руку. И пошла вместе с ним в катакомбы. В темноте Форс достал из тайника фонарь, зажег его.
— Зачем вы привели меня сюда? — спросила Кармелита.
— Чтоб спокойно поговорить.
— А других мест, значит, нету?
— Нету. Здесь же нам точно никто не помешает.
— А я не хочу с вами…
— А я хочу. Хочу с тобой поговорить. И потом, это место должно оживить твою память.
— И я понимаю, зачем вам это нужно. Только, может быть, хватит уже меня мучить? Я, кажется, все сделала, как вы хотели, сказала про вас и про Рыча… так как вы хотели. И вы оставьте меня в покое…
— Оставить в покое? Да? А зачем ты приходила в милицию? Зачем?
— Чтобы правду сказать.
— Правду… И это ты называешь "все сделала, как вы хотели". Ты считаешь, это мудро?
— Нет, наверно. Но я не могу больше врать.
— Придется. Или хочешь, чтобы все повторилось? — прошипел Форс ей в лицо. — Учти, мне терять нечего! Я готов пойти до конца! Можешь представить, каким будет этот конец? К тому же ты, наверное, уже поняла, что мне удается выйти сухим из любой ситуации?
Кармелита испуганно посмотрела на Удава. Да, все возвращается.
— Но зачем? Почему, почему именно я? Бедная девушка, она сказала фразу, которую так любят все шантажисты, — "почему именно я?". Эти слова означают, что собеседник сломлен.
Но Кармелита еще пыталась сопротивляться:
— Хотите опять приняться за старое? Вас же посадят… Лучше бы внуком будущим занялись.
— Не морочь мне голову. Лучше рассказывай, что ты там собиралась поведать милиции.
— Я всего лишь хотела сказать, что Рыч — никакой не Удав…
— То есть все поперек тому, что тебе наказывали! И тем самым подписать смертный приговор себе и Максиму? Умно!
— Может быть, и глупо. Но… Вы не понимаете… Пока дело касалось меня и Максима, я молчала… но теперь… Теперь…
— Что же изменилось? Что "теперь"?
— То, что страдает невиновный.
Форс патетически воздел руки к небесам, потом приложил правую руку к сердцу.
— Это кто же тут "невиновный"? Кто, интересно мне узнать. Невиновных людей, девочка моя, не бывает. Это я тебе как юрист говорю. А уж Рыч-то невиновный? Смешно слышать. Ему надо было поменьше ножами тыкать в разные стороны…
— Рыч искупил свою вину, — возразила Кармелита.
Странное дело, еще минуту назад она как будто была совсем раздавлена. И вот воспрянула духом. И глаза загорелись упрямым огоньком, который не потушишь. Вот что значит баронское воспитание!
Форс с уважением посмотрел на девушку. Он всегда презирал трусливую мразь и уважал сильных противников.
— Ну-ну, не упрямься. Это по вашим, по цыганским, законам Рыч, может быть, что-то и искупил. Не знаю, я незнаком с цыганским кодексом. А вот по уголовному кодексу он будет искупать свою вину еще лет пятнадцать. — Форс нагло улыбнулся, глядя в глаза Кармелите. — Пойми, я хочу тебе добра.
Наслаждайся жизнью вместе со своим женихом. Выходи замуж, рожай детей… И забудь ты про этого Рыча, что он тебе дался. В конце концов, рядом с тобой одним дураком меньше станет. По-моему, он честно заслужил свой урок, свой срок.
— Возможно, что и заслужил. Вот только он не Удав.
— Ну дался тебе этот Удав! Подходи к жизни метафизически, если ты знаешь, что это такое… Удав — это так, некий символ, функция, интеллектуальная монада. Понимаешь?
— Нет.
— Ладно. Объясняю по-простому. Рыч украл золото цыган, покушался на жизнь Максима, тебе этого мало?
Кармелита сорвалась на крик:
— Вас это не касается!
Уважение уважением, но Форс начал терять терпение:
— Ты меня уже раздражаешь. Твоя задача сейчас — сохранить жизнь себе и твоему будущему мужу. Все! Других задач в твоей жизни ч не вижу!
Кармелита отвернулась и зло дернула плечиком.
— Ну понимаю, ну понимаю, — смягчился Леонид Вячеславович. — Ух, какая же ты настырная. Хорошо, я готов пойти тебе навстречу. В конце концов ты все же помогла мне, а я помогу Рычу.
Девушка посмотрела на него с недоверием:
— Что вы от меня потребуете на этот раз?
— Молодец. Мне нравится твоя смекалка, ты уже поняла, что просто так я ничего не делаю.
— Да. Это я хорошо усвоила.
— Отлично. Прежде всего, ты должна забыть о том, что здесь произошло.
Происходило. И в прошлый раз. И сейчас. И, естественно, напрочь забыть о том, что я — Удав.
— Конечно, — Кармелита сказала это двусмысленно, с интонацией анекдотической — толи цыганской, то ли еврейской.
Но Форс сделал вид, что принял это "конечно" абсолютно серьезно.
— Кармелита, у тебя небольшой выбор. Так что ответ твой правильный.
Итак… Ты забываешь о том, что я — Удав, а Рыч выходит из тюрьмы. Что скажешь?
— Как вы это сделаете?
— Итс май праблем! Это мои трудности. Так ты согласна?
— Да, согласна.
— Замечательно. В знак согласия я сейчас же отвезу тебя домой. Но там ты и виду не показываешь, что между нами произошло это маленькое недоразумение. Поняла?
— Поняла. Почти все… Вот только не понимаю, зачем вам это нужно?
— Ну как же. А справедливость?
— Угу… — недоверчиво промычала Кармелита.
— Ладно. Скажу тебе как союзнику. Видишь ли, в доме Зарецкого меня считают большим преступником. А я хочу, чтоб там увидели, что я, в принципе, честный человек. Просто, как все юристы, немного…
— И вы сдержите слово насчет Рыча… Честный человек?!
— Более того! К тебе и Максиму больше не будет никаких претензий.
Глава 26
С огромным трудом Алла затушила настоящий пожар ненависти, бушевавший у нее в душе. И попробовала рассуждать хладнокровно. Максим полностью под влиянием этой цыганской шайки. Никаких разумных доводов он слушать не будет.
Более того, как только начинаешь разговаривать с ним по делу, всплывают какие-то давние сомнительные истории, какие-то невероятные подробности, в которых она, Алла, совершенно не разбирается.
Вывод один — Алла, как мать, действительно должна… Нет, просто обязана надолго задержаться в этом вшивом городишке. Должна все здесь разузнать.