— Удав, ты что? Может, ты думаешь, что мы тебя сдадим?
— Так вы меня в милиции уже чуть не сдали, — возразил тот, кого называли Удавом. — И сдали б, если бы я не начал шебуршиться. Если бы побег вам не устроил. Ведь сдали бы?
— Да ты что? Да ни в жизнь! Мы ж знали, что ты что-то придумаешь…
— Ага. Не думай. Мы тебе верны в любой ситуации! При любом шухере.
— Понимаю, — кивнул бандите пистолетом. — И, может, даже соглашусь.
Только вот ситуация изменилась. Расстановка фигур другая. Если вы, конечно, поняли, что я сказал.
— Конечно, поняли, еще как поняли.
— Ага. Зря ты это, Удав…
— Ребятки… Самому не хочется, а надо… Классическая ситуация. Вы слишком много знаете. А сейчас время такое — нужно на дне затаиться. Для меня вы теперь — лишние свидетели. И очень уж сильно засвеченные. Я просто вынужден вас убрать.
— Удав, вот те крест: ни одна живая душа не узнает, что Удав — это Форс! Мы тебя никогда не сдадим!
— Вот, — грустно сказал Форс. — Как же не проговоритесь, если и сейчас вот зря языком треплетесь. А вдруг вас кто-то сейчас услышит?! А?..
— Да кто ж тут услышит?
— Мало ли… Вы меня точно никогда не сдадите, если замолчите навсегда!
Форс прицелился. И готов уже был нажать на курок, когда вдруг услышал шорох.
— Стойте на месте, — приказал он Руке и Лехе, а сам пошел туда, где пряталась Розаура.
Осветил ее лицо фонарем. Розаура зажмурилась. От этого ненависть в ее глазах стала не так видна.
— Черт! — коротко ругнулся Форс и прицелился.
— Мама! Мамочка… — только и успела сказать Розаура.
Форс выстрелил.
Розаура упала, рухнула лицом вниз. Вдалеке раздался чей-то топот — ну конечно же, Рука и Леха не стали дожидаться его возвращения и дали деру.
— Черт! Черт! Черт! Какая глупая и нелепая смерть!
Да уж, действительно. Вместо того чтобы убрать двух потенциальных говорунов, завалил случайную, "нипричемную" бабу…
Все же Земфира — настоящая шувани. Правда, она не проснулась, когда Рубина убегала из больницы. Но зато после этого точно сказала, где ту искать. В таборе!
Тут же поехали в табор, пошли к хорошо знакомой палатке. И вот уже Кармелита снова бросилась обниматься:
— Бабушка! Ой! Как же я рада, что ты нашлась!
— Земфира, какая у тебя взрослая дочь, — сказала Рубина.
— Это не моя дочь, — терпеливо объяснила Земфира.
А девушка от неожиданности просто застыла.
— Бабушка, да ты что? Ты меня не узнаешь?.. Я же Кармелита, твоя внучка!
Рубина обвела глазами всех, как будто ища помощи.
— Люди… Почему эта девушка называет меня своей бабушкой? Кто-то из вас может мне объяснить?
Что сказать… Как объяснить…
— Девочка, ты никак не можешь быть моей внучкой. Моя внучка умерла вместе с моей дочерью Радой… такое горе…
Все застыли. И лишь Кармелита не могла смириться с тем, что любимая бабушка ее никак не узнает:
— Как же так, Рубинушка? Неужели ты совсем не узнаешь свою Кармелиту?
— Какую Кармелиту?
— Смотри на меня внимательно. Я не верю, что ты совсем забыла меня…
— Так, девочка, а может, это ты что-то перепутала? Значит, это — цыганский табор, да?
— Да, да… Вот видишь, ты уже начала вспоминать. Это — цыганский табор…
— А это вот — цыгане… Родственники мои…
— Кроме меня, — сказала Марго, стоящая тут же в палатке, которую она уже привыкла считать своей.
— Ну конечно. , — Деточка, а ты не можешь быть моей внучкой, — сказала Рубина Кармелите. — Потому что ты не цыганка! Я же вижу.
— Да, я не цыганка, не цыганка. И ты всегда об этом знала. Но я — твоя внучка, — уже чуть не плача, прокричала несчастная девушка.
Земфира постаралась ее утешить:
— Успокойся, Кармелита. Если начать плакать и кричать, Рубине станет еще хуже, — и продолжала, обращаясь уже к ожившей: — Рубина, Кармелита — действительно не цыганка. Но ты… ты сама, понимаешь, сама, назвала ее своей внучкой… И ты ее очень любишь… Любила… Любишь…
— Да ты что! Да ты что, Земфира? О чем говоришь? Не могла я такого сделать!
Астахов всю ночь продремал в гостиной. Это был ни сон, ни бодрствование.
Утром к нему пришла Олеся.
— Ну что, Николай? Света так и не пришла? Астахов отрицательно покачал головой.
— Может, ты позвонишь ей?
Он мог ответить, что телефон отключен. Но зачем? Разве это что-то объяснит? И потому опять отрицательно покачал головой.
— Так почему же ты, как дурак, ждешь ее? Мучишь себя?
— Олеся, я понимаю, это немного странно выглядит. Но мне кажется, поскольку она живет в моем доме, я чувствую себя ответственным за эту девочку.
— Извини, Коля, но это уже переходит все границы. По-моему, ты слишком уж щепетилен.
— Может быть. Может быть. Но мне кажется, Свете необходимы забота и внимание.
— Да что ты говоришь? А мне? Мне не нужны забота и внимание?
— Ты о чем? — встревожился Астахов. Кажется, только в эту секунду он понял, насколько серьезно обижена Олеся. — Что ты имеешь в виду?
— Ничего, Коль. Только то, что ты всю ночь прождал Свету. А я всю ночь прождала тебя.
Астахов неловко развел руками.
— Вот так-то. Но ты не пришел ко мне. Значит, по-твоему, я достойна именно такого обращения?
И все равно Кармелита расплакалась, точнее — разревелась: громко, по-детски. И чтоб никто ее не видел, побежала в трейлер к Миро. Тот, успокаивая, гладил девушку по гспове. И убеждал себя, что делает это совершенно по-братски, ни о чем другом не думая.
— Она меня совсем не узнает, — говорила Кармелита, всхлипывая. — Совсем, понимаешь?..
— Да ты не переживай так. Ты представляешь, сколько ей пришлось пережить! Дай ей время, чтобы отойти от всего этого.
Кармелита молчала, наверно, задумавшись о том, что бабушка пережила в те дни и ночи, что лежала в склепе…
— Подумай только, представь — мы живого человека похоронили… Хорошо еще, что в склепе.
— Это ужасно!
— Вот и я про то же.
— Но как мы можем ей помочь, чтобы она все вспомнила?
— Я не знаю, Кармелита. Пока не знаю… Вот пойду в медицинский институт, отучусь пять лет, тогда узнаю.
— Что, правда? — лицо Кармелиты вытянулось в изумлении.
— Нет, шучу, сестренка… Но на самом деле мы обязательно что-нибудь придумаем. А пока не грустить надо, а радоваться, что Рубина снова с нами…
— Да-да, ты прав. В любом случае здорово, что мы опять все вместе.
Но не суждено было закончиться разговору так благостно. В трейлер ворвалась Люцита, прослышавшая о том, что в табор приехала Кармелита.
— Ты? Ты все-таки здесь?! Зачем ты пришла сюда? Что тебе нужно?
— А почему я не могу прийти сюда? — встрепенулась Кармелита.
— Понимаю. Наверно, ты передумала? Может, ты хочешь помочь Богдану?!
— Да, ты права. Я хочу помочь Богдану! Очень хочу. И делаю все возможное для этого…
— Да? Интересно, что же именно ты делаешь?
— Я… я скажу об этом. Но не здесь!
— Хорошо, — медленно произнесла Люцита. — Пошли в мой шатер. В нем я жила вместе с Богданом. И посмотрим, что ты там скажешь. Там я не дам уснуть твоей совести.
Кармелита вышла из трейлера. Следом за ней — и Люцита. Миро выглянул в окно и с тревогой смотрел им вслед.
Кармелита заговорила, е,".ва перейдя порог палатки:
— Люцита, ну пожалуйста, я прошу тебя, выслушай меня спокойно.
— Как я могу быть спокойна, когда Богдан в тюрьме?
— Да я правда рада была вашему счастью…
— Да что ты говоришь!
— На самом деле, я верю, что все у вас будет хорошо!
— Это все — одни слова… Говори по делу.
— Хорошо. Я уже пыталась сделать так, чтобы его отпустили!
— Как же?
— Я, кажется, смогла договориться с адвокатом, чтобы тот сделал все возможное для него.
— "Кажется, договорилась". Да что могут твои адвокаты? Они только деньги из людей выкачивают!
— Нет, этот адвокат может многое. Уж поверь мне! Казалось, Люцита чуть успокоилась:
— А кто он? Что за адвокат?
И Кармелита даже набрала воздуха, чтобы выдохнуть в лицо сводной сестре имя этого адвоката. Но тут в палатку вошла Земфира.
— Люцита, вот ты где! Идем!
— Куда, мама?
— К Рубине. Идем! А с Кармелитой потом договоришь. Она не обидится.
Ведь правда?
После внепланового, неправильного убийства главным для Форса было прийти домой незамеченным. Цыганка — это вам не два безродных бандюгана. Ее сразу же хватятся, пройдут по местам боевой славы. И очень скоро найдут. Вот тогда и алиби нужно будет больше, чем когда-либо.
Форс ехал (а потом — и шел, потому что машину оставил за несколько кварталов от дома, на "дикой", но популярной по причине бесплатности автостоянке) по самым безлюдным местам. И проскользнул в свой родной дом незамеченным. И тут еще раз порадовался, что родная дочь на это время ушла жить к Астахову. Хорошая девочка — что ни сделает, все правильно.
Тамара спала на диване, прямо в одежде. Над ней тучей навис Форс.
— О господи! Это вы? — вздрогнула женщина. Он улыбнулся.
— Совершенно верно. Это я.
— Ну и где вы были, грязный соблазнитель? Оставили женщину одну…
— Стоп-стоп-стоп, минуточку! — прервал ее шутейные обиды Форс. — Вы что-то путаете. Мы же с вами определенно договорились. Я был с вами… Всю ночь! Я говорю очень серьезно.
Тамара проснулась окончательно. Села и молча всмотрелась в лицо Форса.
Что ж он натворил такого, что так настаивает на якобы проведенной вместе ночи?
А Леонид Вячеславович тем временем еще раз повторил:
— Итак, Тамара Александровна, настоятельно рекомендую вам запомнить.
Теперь уже навсегда: вы провели эту ночь со мной! Все. Точка!
По странному совпадению Света пошла не к Астахову, а к своему родному дому. Провожал ее Антон. Он, признаться, надеялся, что она и в квартиру его впустит. А потом отпустит все грехи, скажет, какой он добрый и хороший…