[24], но он все-таки заставил себя днем сходить в ближайшую металломастерскую и выпросил на время молот, зубило получше и лом, объяснив, что нужно провести новую водопроводную трубу. Все это он перетащил в подвал.
Сначала работа пошла быстрее. Потом он услышал четыре удара молотком над головой: бам, бам, бам, бам, – это жена подала сигнал, что Вебстер на подходе. Литтлфилд все оставил и поспешил подняться наверх, но тревога оказалась ложной. Вскоре Вебстер все же появился, и Литтлфилду пришлось какое-то время отвлекать его. Затем он вернулся к прерванному занятию.
Через несколько часов он наконец пробил дыру во внутреннем слое кирпичей. Он поднял светильник повыше, вглядываясь в темноту. Возникший сквозняк едва не погасил огонь (учитывая место раскопок, сквозняк наверняка обдал его соответствующими запахами). Но Литтлфилд расширил отверстие и, прикрывая пламя светильника, заглянул внутрь выгребной ямы. Это был момент, достойный пера Эдгара По. В основном Литтлфилд увидел то, что и можно увидеть в выгребной яме. Но когда глаза привыкли к сумраку, он заметил кое-что еще. В центре ямы, отсвечивая тусклой белизной, лежали человеческие тазовые кости.
Литтлфилд быстро выбрался наружу и поспешил в полицию, которая на сей раз провела тщательный обыск в лаборатории. Среди золы в очаге они нашли фрагменты костей и зубной протез. В выгребной яме обнаружилось еще несколько фрагментов костей. Их вытащили на поверхность. Самую страшную находку полицейские сделали в ящике из-под чая, где Вебстер хранил свою коллекцию минералов, источник всех бед. У самого дна обнаружилось нечто мягкое и решительно не похожее на камни. Это была выпотрошенная грудная клетка, внутри которой лежала левая бедренная кость, словно человеческий турдакен[25].
Останки Джорджа Паркмана, найденные в лаборатории Джона Уайта Вебстера в Гарварде (с разрешения U.S. National Library of Medicine).
Публика была в ошеломлении. Убийство – в Гарварде? Как написала одна газета, «на улицах, на рынке, на каждом углу люди встречались, вглядывались в побледневшие лица и обменивались напряженными взглядами – «неужели это правда?». Поэт Генри Уодсворт Лонгфелло, который преподавал в Гарварде итальянский язык и считал Вебстера своим другом, был в полном отчаянии. «Все души, – причитал он, – замараны этим грязным делом».
Но если многие были готовы немедленно повесить Вебстера, то у местной прокуратуры улики вызывали сомнения. Как в случае с Берком и Хейром, все оказалось не так просто. Да, тело обнаружено, но обезглавленное. Действительно ли это Паркман? В конце концов, в медицинской школе всегда полно всяких трупов. И даже если это Паркман, не исключено, что его кто-то убил где-то в другом месте или нашел тело скончавшегося своей смертью человека и продал труп в школу. Полиция также не могла исключить и самого Литтлфилда из числа подозреваемых. В конце концов, кто обнаружил кости? К тому же все помнили, что он охотно согласился ликвидировать тело умершей женщины и ее нерожденного ребенка за какие-то паршивые пять баксов. Может быть, он надеялся получить вознаграждение за тело Паркмана или был в сговоре с какими-то расхитителями могил? Как ни смотри, возникали разумные сомнения.
Учитывая пикантность скандала, можно сказать, что суд над Вебстером в марте 1850 года стал крупнейшим судебным процессом в Америке того времени. Городские власти, опасаясь давки, выстроили специальные коридоры, по которым перемещались зрители в зал заседаний и обратно. За одиннадцать дней его посетили шестьдесят тысяч человек; газеты, в духе современных твитов, ежечасно печатали свежие новости. Дело также проявило классовые и кастовые линии разлома в границах большого Бостона. Бедные бостонцы обзывали Вебстера психопатом и требовали вздернуть его на виселице. Высокомерные кембриджцы презрительно высмеивали Литтлфилда, называя его скользким типом, который решил подставить своего босса. (Внешние газеты тоже заняли разные позиции. Одна газета из Вирджинии резко прошлась по «самому мерзкому из всех двуногих, Эфраиму Литтлфилду».) Председательствующим суда был тесть Германа Мелвилла. Этот судья также входил в попечительский совет Гарварда, что в нормальных условиях должно было бы расцениваться как конфликт интересов, если не учитывать, что и обвиняемый, и жертва убийства тоже были выпускниками Гарварда. Равно как и ведущие юристы с обеих сторон и двадцать пять свидетелей. Это был наполовину суд, наполовину – встреча друзей.
Защита Вебстера выглядела просто. Я – человек Гарварда, а Литтлфилд – нет. Поэтому, если выбирать из нас, очевидно, что это его рук дело. В более реальном свете адвокаты Вебстера указывали, что у обвинения нет орудия убийства и никто не знает, как умер Паркман. Это было похоже на игру в угадайку. В разные моменты обвинитель в качестве инструмента убийства предполагал кувалду, нож и даже «ноги и руки» Вебстера. Может ли суд присяжных действительно признать человека виновным при отсутствии орудия убийства и видимых ран на теле? Особенно в здании, где полно трупов?
Но у обвинения был один очень веский аргумент. Тело обнаружили в здании медицинской школы, в двух шагах от некоторых мировых светил в области анатомии. При всем уважении к Вебстеру как коллеге они были специалистами по исследованию человеческого тела, а останки трупа в его сортире для них являлись ярчайшей уликой.
Прежде всего анатомы подтвердили, что это тело Паркмана. Некоторые из них много лет были знакомы с коллегой, и их наметанный глаз узнал его удлиненный, трапециевидный торс, найденный в ящике для чая. Дантист Паркмана (тоже сотрудник Гарварда) узнал обгорелую вставную челюсть, найденную в печи, поскольку изготавливал ее сам. Более того, дантист сказал, что челюсть должна была находиться в голове человека. Если бы она оказалась в огне сама по себе, сказал он, то искусственные зубы раскалились бы быстро и лопнули, как попкорн. Зубы не лопнули, и это дает основания предположить, что они были защищены от прямого жара чем-то влажным, например человеческой плотью. Это было виртуозное применение судебно-медицинской стоматологии.
Другие улики показывали, кто именно убил Паркмана. Свидетели отмечали, что тот, кто расчленял тело, должен был обладать большим опытом в разделении грудины, грудной клетки и ключиц. С учетом того, что в груди располагаются толстые мышцы и сухожилия, очень сложно отделить грудину, не сломав ее. Только обладающий практикой препарирования тел может знать, где производить разрезы. Бывший врач Вебстер подходил под это описание, а вот Литтлфилд, несмотря на все его коммерческие делишки с трупами, никогда не держал в руках скальпеля.
Тем не менее, несмотря на все улики против Вебстера – профессиональные разрезы, обгоревшая вставная челюсть, сам факт находки трупа в сортире, – все понимали, что он как-то выкрутится, учитывая состав прокембриджски настроенного жюри. Слушание дела завершилось около восьми вечера в среду. Через три часа жюри вернулось в зал, чтобы огласить вердикт. Тесть Мелвилла вошел в зал и спросил, что они думают по поводу обвиняемого.
На протяжении всего заседания Вебстер вел себя безучастно, не проявляя никаких эмоций. Но когда прозвучало слово «виновен», он, по словам очевидца, «подпрыгнул как ужаленный», а затем рухнул обратно в кресло. Эфраим Литтлфилд, находившийся в нескольких ярдах от него, залился слезами.
Благодаря широкой огласке процесса суд над Вебстером дал сильный толчок развитию судебной медицины в Соединенных Штатах, во многом сходный с тем, какой произвел спустя 150 лет суд над О. Джеем Симпсоном, познакомивший публику с использованием ДНК в качестве улики. Не менее важно и то, что после многих десятилетий потрошения могил и бунтов суд способствовал реабилитации анатомии как науки. Анатомы не только помогли осудить убийцу – изобличив состоятельного профессора и оправдав бедного уборщика, они перевернули сложившийся в анатомии классовый альянс. Один наблюдатель назвал процесс одним из самых справедливых в истории Америки: «Никогда еще не видели более поразительного примера справедливого и строгого суда [: ] деньги, влиятельные друзья, способные адвокаты, молитвы, петиции, престиж научной репутации – [ничто] не смогло спасти его».
Чтобы не осталось сомнений: Вебстер действительно убил Паркмана. Он лично признался в этом за несколько дней до виселицы. Вебстер сказал, что в ходе их последней, фатальной встречи Паркман обзывал его последними словами и угрожал увольнением. Это был бы последний шаг к финансовому краху. В приступе ярости Вебстер схватил попавшееся под руку полено и ударил своего мучителя в висок. (Как бывший доктор, он, очевидно, знал, куда бить.) Паркман рухнул, а Вебстер в панике расчленил тело и начал сжигать фрагменты.
Как оказалось, это признание было последним способом вымолить снисхождение. В офисе губернатора Вебстер сказал, что совершил убийство, но непредумышленно, без злого умысла, и тем самым заслуживает тюремного срока, но не смерти. Губернатор остался непреклонен. Подобно Уильяму Берку, Джон Уайт Вебстер через несколько дней был повешен за убийство, имеющее отношение к анатомии[26].
Несмотря на полную скандалов историю анатомических исследований, можно сказать по крайней мере одно: если оставить в стороне убийства Берка – Хейра, все люди, чьи тела извлекали из могил и препарировали, ничего не чувствовали. Это было, разумеется, безнравственно, но они, по крайней мере, не испытывали от этого физических страданий.
Художественное воспроизведение убийства Паркмана Вебстером в Гарварде.
К сожалению, бывали и другие случаи. Большинство медицинских исследований проводилось на живых, и, как станет видно из последующих глав, даже анатомам 1800-х годов стало бы не по себе от варварских экспериментов, которые появились в следующем столетии. К тому же страдали не только люди. В медицинских исследованиях животные воспринимались как средство, а не самоцель, и