рода в других языках: почему, например, кровать – «она», а диван – «он»? Мани позаимствовал это понятие и применил к людям. В схеме Мани слово sex («пол») стало иметь отношение к хромосомам и анатомии, т. е. к физическим проявлениям, а слово gender («род») – к поведению и ощущениям. Короче, секс – это биология, а гендер – психология.
В этом значении слово «гендер» вскоре получило широкое распространение, и Мани мог наслаждаться славой изобретателя термина. Еще большую известность принесла ему сознательно провокационная позиция, которую он занимал в общественно значимых вопросах. Некоторые из них в наши дни выглядят по меньшей мере странно. Публика разевала рот, когда он выступал за нудизм, открытые браки и садомазо. Другие кажутся опрометчивыми. На публичных лекциях он, например, демонстрировал слайды, где изображалось скотоложство и копрофагия – явления, как он утверждал, абсолютно нормальные. Он также выступал защитником педофилии в отдельных случаях и возмущался, когда люди считали инцест совершенно однозначной проблемой. Он говорил, что посягательства отчима на падчерицу вполне благое дело, поскольку ее мать «даже рада на время избавиться [от мужа]».
Трудно сказать, искренне ли говорил Мани весь этот бред. Ему нравилось выводить людей из себя, и однажды он охарактеризовал свой метод теоретизирования по поводу сексуальности как «научно-фантастическую игру». Но, заняв однажды какую-то позицию, он отстаивал ее до конца. Те, кто пытался с ним спорить, не просто были неправы или заблуждались. Они были презренными узколобыми фанатиками, безнадежно застрявшими в прошлом[61].
Если не считать краткосрочного брака, у Мани не было практически никакой личной жизни. Для коллег из Хопкинса он был дешевым сукиным сыном с вулканическим темпераментом. Он заставлял своих студентов сводить штемпели с конвертов, чтобы вторично их использовать, по ночам совершал набеги на буфет клиники и собирал остатки еды в пластиковые пакеты. Коллеги, которые имели смелость указывать ему на ошибки, быстро понимали, что этого лучше не делать, если нет желания испытать на себе его очередной приступ ярости.
Вместо друзей Мани предпочитал заниматься поиском сексуальных партнеров. С усами и в свитере с высоким воротом он выглядел как клевый свингер-шестидесятник и с удовольствием играл эту роль, курсируя между парками и банями с целью подцепить женщин или мужчин, кто бы ни среагировал. На научных конференциях он устраивал оргии с другими участниками (должен признаться, никогда не бывал на такого рода научных конференциях).
Разумеется, такая частная жизнь Мани только подогревала интерес к нему со стороны медиа. Своими интервью для журнала «Плейбой» и бурными выступлениями на телевидении он больше других известных сексологов двадцатого века (Кинси, Мастерс и Джонсон, доктор Рут) способствовал началу сексуальной революции 1960-х годов. Одному такому появлению на канадском телевидении суждено было иметь эпохальные последствия.
В 1965 году по настоянию Мани в клинике университета Джонса Хопкинса открылось первое в США хирургическое отделение для транссексуалов[62] (до этого им в основном приходилось ездить в Касабланку). Большинство психологов того времени признавали транссексуальность психическим расстройством, и операции для транссексуалов считались чем-то сродни лоботомии. Соответственно, открытие специальной клиники для поддержки транссексуалов в то время казалось чем-то из ряда вон выходящим даже для Джона Мани. Поэтому в феврале 1967 года канадский телеканал CBC пригласил Мани (и одну трансгендерную женщину), чтобы он отстоял правомочность существования такой клиники.
Ведущий с места в карьер набросился на Мани, засыпав его глупыми вопросами («Правда ли, что к вам может прийти гомосексуалист и сказать: “Я хочу быть кастрирован”?»). Несмотря на всю воинственность в частной жизни, Мани всегда был очень вежлив перед камерой и без труда парировал нападки. Когда ведущий обвинил Мани в том, что он берет на себя роль Бога, Мани усмехнулся и сказал: «А вы берете на себя роль Его адвоката?»
В какой-то момент Мани стал отвечать на вопросы из аудитории. В частности, его спросили про интерсексуальных детей с неоднозначными гениталиями. Мани давно выступал за оперирование таких детей, чтобы «исправить» гениталии до того, как ребенок получит психологическую травму. Почему он занял такую позицию, неясно. В конце концов, его собственное исследование показало, насколько хорошо приспосабливается большинство гермафродитов. Тем не менее он заверил публику в студии, что хирурги могут сформировать из интерсексуального ребенка и мальчика, и девочку – в зависимости от того, что покажется более подходящим. Затем родители смогут воспитывать ребенка согласно тому или иному его полу, и он или она вырастут совершенно нормальными людьми.
Среди зрителей этой передачи совершенно случайно оказалась та самая молодая пара из Виннипега. Как провинциалы, они не распознали акцент Мани и решили, что он англичанин. Не поняли они и весь психосексуальный жаргон[63], которым он пользовался. Но крайне заинтересовались, когда он заговорил об исправлении гениталий у детей. Именно он – тот, кто в состоянии помочь их маленькому Брюсу.
Чтобы понять суть произошедшей катастрофы, необходимо сделать шаг назад и обсудить давно ведущуюся дискуссию о так называемом состоянии «чистого листа» человеческой природы.
Существует два лагеря. Представители одного утверждают, что характер и черты личности человека даны ему от рождения и что никакая культура не может изменить это сущностное, врожденное состояние. Другая сторона отстаивает противоположную точку зрения: человек при рождении представляет собой «чистый лист» и формируется под влиянием окружающей обстановки, культуры. Что касается человеческой сексуальности, суть дискуссии сводится к следующему: какой фактор доминирует – биологический пол или психологический гендер?
Мани считал, что гендер важнее пола. Почему? Потому что в ходе своих исследований интерсексуалов и транссексуалов он выяснил, что гонады и X/Y-хромосомы далеко не всегда определяют гендер. Чаще всего гендер, пол, хромосомы и анатомия совпадают. Но некоторые люди чувствуют себя мужчинами или женщинами, несмотря на наличествующие гонады и хромосомы. Иными словами, гендер может доминировать над анатомией и физиологией.
В определенном смысле это справедливо, но Мани решил пойти дальше. Редкое несовпадение между анатомическим полом и психологическим гендером у некоторых людей привело его к выводу, что гендер подвижен у всех людей, особенно в младенчестве[64]. Действительно, человек при рождении в сексуальном плане представляет собой «чистый лист». Мани говорил: «Сексуальное поведение и ориентация мужчины и женщины не имеют врожденного, инстинктивного базиса».
Это, в свою очередь, вело к другим, более причудливым выводам. По статистике, большинство людей с пенисом и XY-хромосомами испытывают влечение к женщинам. Но Мани недооценивал значимость биологии в этом процессе[65]. Общество приучает людей, имеющих пенис и XY-хромосомы, считать привлекательными женщин, а это мало чем отличается от собак Павлова, у которых начиналось слюноотделение при звонке колокольчика. То же самое относится к людям с яичниками и XX-хромосомами. Да, по статистике, большинство людей с яичниками и XX-хромосомами считают мужчин эротически привлекательными. Но не вследствие сотен миллионов лет биологического наследия как животных. Нет, люди с яичниками – просто пустоголовые автоматы, выполняющие требования патриархального общества.
Возможно, Мани устраивал из всего этого очередную научно-фантастическую игру. Но многие люди воспринимали всерьез его заявления и шли даже еще дальше в отрицании биологической основы сексуальности. Действительно, идея о том, что гендер и сексуальность являются просто социальными конструктами, вполне сочетается с революционными политическими идеями 1960-х годов. Короче, наука Мани была в политическом тренде – что, в историческом плане, не исключает проявления насилия.
Мани и его сторонники не ошибались, утверждая, что некоторые аспекты гендера являются социально сконструированными. Никто же всерьез не думает, что предпочтение розового голубому имеет под собой генетическую или гормональную базу. Кроме того, стереотипы, связанные с женщинами, были придуманы (это очевидно), чтобы на протяжении тысячелетий лишать их ряда возможностей. Но утверждения наиболее радикальных учеников Мани о том, что хромосомы и гормоны никогда не играли никакой роли в осознании человеком себя как мужчины или женщины, являются, откровенно говоря, полной ерундой, представлениями, имеющими отношение к реальности не больше, чем обещания Трофима Лысенко выращивать лимоны в Сибири.
Хочу пояснить. Эти радикалы – в большинстве своем специалисты в области общественных наук – не просто выдергивали там и сям какие-то исключения или настаивали, что в мужчинах могут быть женские черты, а в женщинах – мужские. Это все правда. Нет, они, подобно христианским фундаменталистам, по сути, отрицали влияние эволюции на человека. Homo sapiens является каким-то волшебным исключением из законов природы, которые сформировали сексуальное поведение всех остальных животных в истории Земли. Культура побеждает хромосомы, точка.
Одно дело играть в такие «игры» в научной среде (перефразируя Джорджа Оруэлла, нет такой глупости, в которую бы не поверили интеллектуалы). Настоящий грех Мани в том, что он применял свои теории на практике, в клинике, к реальным людям. Как только ему попадались интерсексуальные младенцы с неоднозначными гениталиями, он настаивал на хирургической операции, чтобы придать их внешности более традиционный мужской или женский вид. Какой именно – неважно. Поскольку, если гендер господствует над биологией, родителям остается лишь воспитать своего хирургически измененного ребенка в мужском или женском духе и,