о укажет? - заметил скептически Саша и добавил: - Аппарат не соответствует своему назначению. Какая же это, к черту, "вороловка", когда она никого не ловит, а только отпугивает?
- Предупреждает воровство, - компромиссно уточнил Коля, второй член комиссии.
Изобретение было принято с оценкой "удовлетворительно" без рекомендации в серийное производство и внедрения в быт.
А потом как-то однажды Романова мама возвратилась из-за границы, не предупредив сыновей о своем приезде. С вокзала она приехала на такси днем, ребят дома не было, и она стала первой жертвой изобретательства сына. Аппарат действовал безотказно.
Таков был Роман Архипов.
Что же касается Коли Лугова, то, по мнению заводских ребят, он был в этой тройке своего рода буфером, выполняющим роль арбитра. Когда Архипов говорил "да", а Климов - "нет", решающее слово принадлежало Лугову. А если говорить о его профессиональном мастерстве, то в сборочном цехе таких, как Коля Лугов, было раз, два - и обчелся. Все звали его там "профессором".
Саша пришел с работы без четверти пять и возле своего дома столкнулся с Посадовым. Алексей Васильевич, подняв бобровый воротник зимнего пальто, стоял монументом у крыльца, о чем-то" раздумывая.
- Вы к нам или от нас? - спросил Саша, не поздоровавшись.
- А-а, ты уже с работы, - будто обрадовался Посадов, подавая руку Саше. - А я, понимаешь, дошел до вашего дома и вдруг вспомнил, что мне к пяти надо быть на заводе, в парткоме… Значит, опоздал. Ну ладно - переживем.
Вошли в дом, разделись. Посадова Петр Васильевич встретил обычным вопросом:
- Где ты пропадал? Сто лет я тебя не видел. И тот, как всегда, ответил:
- Дела, брат, дела.
- А что, и до вас добрался новенький?
- Что за новенький? - нахмурился Посадов, не поняв Сашу. - Ты о ком?
- О Глебове. Он вас вызывает?
- Не вызывает, а приглашает. Просили зайти, - поправил артист, приглаживая серебристую шевелюру. - Меня, братец мой, вызывать не могут. Это вот таких шересперов, как ты, надо вызывать, да почаще, чтобы помнили и не забывали.
- Что помнили, Алексей Васильевич? - Саша стоял перед сидящим на диване артистом и лукаво улыбался.
- Что человек должен быть человеком, иметь честь, достоинство, совесть, наконец, порядочность. - И Посадов нахмурился.
- Это обязательно для всех людей или только для рядовых, так сказать, для масс? - Сашины глаза сузились, а на беспокойных губах играла улыбка.
- Ты эти штучки брось, - погрозил Посадов Саше толстым пальцем.
Саша частенько донимал отца и Посадова "щекотливыми" вопросами. И всегда с колючей улыбочкой.
- Ты вот что, сходи распорядись насчет обеда, - повернулся Петр Васильевич к сыну.
Обедали все вместе. Петр Васильевич рассказал Посадову о визите к нему Лики и о "Голубом безумстве".
- Вы не хотите иметь Энциклопедический словарь? - спросил Посадова Саша. И этот вопрос задан неспроста, а с тайным смыслом. Он уже много слышал об этом словаре от Вадима Ключанского, дескать, там - торжество истины и справедливости.
- Есть такой словарь? - заинтересовался Петр Васильевич.
- Говорят, скоро выйдет из печати. Вокруг него уже идет сенсационный шум.
- Догадываюсь, - сказал Климов-старший. - Сами себя небось расхваливают до небес, в гении друг друга возводят.
- А зачем мне нужно собрание дифирамбов? По энциклопедии нетрудно догадаться, что это такое будет, - добавил Посадов и помрачнел. - Я воевал в 33-й армии. Командовал ею генерал Ефремов, тот самый, которому памятник в Вязьме стоит. Между прочим, первый памятник герою Отечественной войны. Вучетич, кажется, делал. А попробуйте найдите имя генерала Ефремова в энциклопедии. Нет его.
- Мы многих, к сожалению, не помним, кем по праву должна бы гордиться Россия, - с грустью заметил Петр Васильевич. - Возьмите Савву Мамонтова. Ведь сколько он сделал для русского искусства! Горькому и Шаляпину помог на ноги стать. А скольких художников поддержал!
- Да-а, Савва Мамонтов - это человек! - согласился Посадов и, выпрямившись, сжал тяжелые кулаки. - Вот о ком книгу писать надо! Был богатый человек, это верно. Но куда он, Савва Иванович, свои капиталы вкладывал? В искусство, в таланты народные. Россию любил. И не драпал за рубеж, как рябушинские. Помню, в первые годы Советской власти зашел я как-то к нему на квартиру. Жил он тогда в какой-то хибарке на Красной Пресне. Шел я к нему и думал: "Вот сейчас встречу лютого врага революции". Дескать, станет в позу, начнет ругать Советскую власть. Ничего подобного. Сидит передо мной старикашка и спрашивает: "Ну как там Федька поживает?" Это он о Шаляпине, вот о ком думал! - Окинув взглядом Климовых, Посадов смолк.
Саша заторопился на завод.
- У нас сегодня во Дворце культуры вечер поэзии. Выступают самые молодые, самые популярные, самые-пресамые: Артур Воздвиженский и Новелла Капарулина. Пойдемте, Алексей Васильевич?
Посадов поставил на стол чашку с чаем, посмотрел на Сашу.
- А что я там не видел? Комедиантов?
- Они поэты, Алексей Васильевич. - Лукавые глазки Саши улыбались. - Знаменитые, всемирные. Их стихи даже "Голос Америки" цитирует.
- Вот и пускай едут в Америку. А вам, заводским ребятам, они к чему? - рокотал ворчливо Посадов.
- Действительно, нашли кого приглашать, - хмуро бросил Петр Васильевич. - Да этому Воздвиженскому нужно сначала русскую грамматику как следует выучить, а потом уже стихи писать.
- А зачем ему учить? - сказал Посадов. - Для него грамматика устарела. Потому и реформу замышляют.
- Ну пойдемте, Алексей Васильевич, - умолял Саша: к старому актеру он питал особую привязанность. - Там вы и с Глебовым увидитесь.
- Разве что, - сдался Посадов. Сашу Климова он любил по-отечески, дарил ему разные безделушки, приглашал его на спектакли и концерты, терпеливо слушал его стихи. Впрочем, никогда не переоценивал его способностей. "В тебе артист сидит. А поэзия - возрастное. Пройдет. А вот сцена - сцена для тебя, и ты для нее".
"Не морочь парню голову, - обычно возражал отец. - Актер из него не получится, хороший актер, а не кривляка".
Посадов не соглашался с Петром Васильевичем, а сам Саша всерьез никогда не думал о сцене.
- А ты знаешь, я, пожалуй, пойду с тобой, - объявил Посадов, вставая. - А то как-то нехорошо получится перед Глебовым: он просил, я обещал. Ну, до скорого, - бросил он и направился к выходу.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПОЭЗИЯ И АНТИПОЭЗИЯ
У входа в заводской Дворец культуры на рекламном щите метровые буквы:
ВЕЧЕР ПОЭЗИИ. СТИХИ, ПОЭМЫ.
ЗАРУБЕЖНЫЕ ВПЕЧАТЛЕШИЯ.
ВПЕРВЫЕ У НАС В ГОСТЯХ МОЛОДЫЕ ПОЭТЫ
АРТУР ВОЗДВИЖЕНСКИЙ И НОВЕЛЛА КАПАРУЛИНА.
Вход свободный
Начало в 18 часов
При входе в библиотеку тот же текст, только помельче. У библиотечной стойки - книжки Воздвиженского и Капарулиной с интригующими названиями: "Вниз головой", "Треугольный шар", "Космодуги", "Электронная парабола", "Я иду", "Твист и ракеты". А по другую сторону, под рубрикой "Прочти эти книги" несколько книг современных поэтов и прозаиков. Между двумя полками за барьером стоит симпатичная и торжественно-нарядная Вероника. Ей двадцать лет. У нее пунцовые от волнения щечки и черные от туши ресницы и брови. На голове - копна модных седых волос, сделанных парикмахером. Она мило улыбается, увидев у выставки среди трех друзей Сашу Климова, которого она давно уже милосердно простила, сняв с него ярлык "железобетонного ортодокса".
- Итак, чем нас сегодня будет воспитывать очаровательная Вероникочка? - спрашивает, отвечая ей на улыбку, Саша.
- Тебе могу предложить повесть "Я не люблю вокзалов", перевод с армянского, - говорит Вероника.
- Это о чем? - поинтересовался Саша.
- Об одном лоботрясе, который после окончания школы не знал, куда себя деть, бил окна, всех критиковал, никого не признавал и поэтому считал себя самым умным на свете парнем. Я читал, - поспешил пояснить Коля.
Вероника ухмыльнулась.
- Стоит читать? - спросил Саша.
- Хорошая книга, - похвалила Вероника. - Ты его не слушай.
- Девочки, рестораны, поцелуи в подъезде и на улице, - комментировал Коля. - Очередной образцово-показательный антик, герой времени, литературы, песен и кино.
- Это уже старо, мне что-нибудь пооригинальней, - отказался Саша.
Зрительный зал был полон. Пришла на вечер поэзии не только заводская молодежь. Глебов обратил внимание, что в зале немало было пожилых рабочих: мужчин и женщин. Он сидел с краю в пятнадцатом ряду вместе с Посадовым. Впереди них - Саша Климов, Коля Лугов, Роман Архипов и Юля Законникова. Вступительное слово произнес Александр Маринин. Он говорил цветисто, темпераментно о том, что молодая поэзия завоевала сердца масс, вышла на площадь и эстрады, покорила смелой мыслью и новизной формы. Что молодые поэты ищут, выполняя наказ Маяковского: "Твори, выдумывай, пробуй". И находят. И творят. И выдумывают. Успешно. Это прежде всего относится к сегодняшним гостям: Артуру Воздвиженскому и Новелле Капарулиной.
По залу волной прокатились аплодисменты. Поэт и поэтесса встали и непринужденно поклонились. Затем Маринин предоставил слово Капарулиной. Высокая сутулая девушка с растрепанными темными волосами и большими глазами, пожалуй, слишком большими для ее бледного мелкого лица, поднялась. Неторопливо и торжественно взошла на трибуну, отсутствующим взглядом обвела настороженный зал. Выдержав паузу, точно собираясь сделать какое-то откровение, она. грудным с хрипотцой голосом возвестила:
- Мой великий друг Артур Воздвиженский, - и смолкла, ожидая привычных аплодисментов в честь "ее друга". Аудитория молчала, не догадываясь, что именно в этом месте надо неистово аплодировать. Не дождавшись хлопков, поэтесса надула губки и продолжала: -…недавно рассказал мне о своей встрече с одним американским бизнесменом в Филадельфии. Так вот, этот бизнесмен, весьма далекий от поэзии и политики, признался советскому поэту: Петр Великий прорубил окно в Европу… А теперь наступило новое время - эпоха открытых дверей. Мы проводим "недели открытых дверей" в институтах, университетах и других учебных заведениях. Хорошо" бы проводить "недели открытых дверей" и на заводах. Между прочим, в Финляндии вообще не запирают дверей. Я написала стихи, которые называются "Настежь".