— А где сегодня Уилкокс?
— Брюс занимается авариями, которые случились сегодня ночью. Я отправил его на вскрытие пострадавших в качестве официального свидетеля. Это заставляет задуматься о том, что в машине лучше пристегиваться, не пить за рулем, а строительным рабочим вроде тех, что мы с вами только что видели, лучше не выдавать зарплату по четвергам.
— Думаете, Уилкокс сам этого не понимает?
— Никому не вредно вспоминать об этом почаще. Кроме того, присутствие на вскрытии закаляет нервную систему.
— Думаете, Уилкокс станет от этого хладнокровнее?
— Безусловно. Рано или поздно он обязательно научится держать себя в руках в любой ситуации. Кроме того, он очень проницательный и наблюдательный человек. Вы не поверите, но мало кто умеет так хорошо работать с людьми и бережно обращаться с уликами. На самом деле он выходит из себя не так уж и часто.
— Хорошо бы он сдержался, когда вы допрашивали Фергюсона.
— Боюсь, вы все еще не поняли, как все мы были взвинчены из-за убийства девочки.
— Вы и сами прекрасно знаете, что это не оправдание.
— Вы так ничего и не поняли. Вы просто не желаете меня понимать.
Эти слова слегка смутили Кауэрта, но спустя пару минут он вновь принялся за свое:
— Вы представляете себе, что произойдет, когда я напишу, что Уилкокс ударил Фергюсона?
— Я догадываюсь, что, по-вашему, произойдет.
— Дело Фергюсона будет пересмотрено.
— Не исключено.
— У меня складывается такое впечатление, словно вы что-то знаете, но не говорите.
— Ничего подобного. Я просто понимаю, как работает система, о которой мы говорим.
— Система не допускает избиения подозреваемого, чтобы добиться от него признания.
— Разве я говорил, что мы его избивали? Я сказал, что Уилкокс просто влепил Фергюсону пару пощечин. Ладонью, не кулаком. Он просто хотел привести его в чувства. По-вашему, добиться признания от убийцы легко и просто? Кроме того, он во всем признался почти через сутки после этих пощечин. Не вижу никакой связи между этими пощечинами и его признанием.
— Фергюсон утверждает другое.
— Не сомневаюсь, что, по его словам, мы его непрерывно пытали.
— Да.
— Не давали ему ни есть ни пить, все время над ним измывались, не пускали в туалет, запугивали? Разумеется, эти методы известны и стары как мир. Значит, он говорит именно это?
— Практически да. Вы это отрицаете?
— Разумеется, отрицаю, — усмехнулся Браун. — Все было не так. В противном случае мы выбили бы из этого скрытного подонка гораздо более убедительное признание. Мы узнали бы, как он уговорил Джоанну сесть к нему в машину, куда он дел свою одежду и кусок ковра из своей машины.
Слова полицейского были очень убедительны.
— Надеюсь, вы упомянете в вашей статье, что я вполне официально отрицаю все домыслы Фергюсона? — спросил лейтенант.
— Обязательно.
— Но на общую тональность статьи это не повлияет?
— Не повлияет.
— Мне кажется, что вы почему-то предпочитаете верить Фергюсону, а не мне.
— Я этого не говорил.
— Почему же его версия событий кажется вам правдоподобнее моей?
— Этого я тоже не говорил.
— Ну да! — Браун повернулся к Кауэрту, яростно сверкая глазами. — Это типичный журналистский прием. Вы всегда пишете: «Я просто объективно излагаю все версии происшедшего, и пусть читатель сам разберется в том, где правда, а где ложь!»
Опешивший репортер кивнул, соглашаясь. Полицейский покачал головой и отвернулся к окну.
Они миновали перекресток, о котором говорил Блэр Салливан, и Кауэрт стал вглядываться в даль.
— Что вы ищете? — спросил его Браун.
— Несколько ив и дренажную трубу под дорогой.
Полицейский нахмурился, задумавшись.
— Езжайте прямо, — наконец сказал он. — Не очень быстро. Это место вон там. — И он показал пальцем вперед. — Мы нашли ивы, что нам искать теперь? — спросил Браун, когда они остановились.
— Я и сам точно не знаю.
— Не валяйте дурака, мистер Кауэрт!
— Мы будем искать в дренажной трубе. Мне сказали, что надо искать в дренажной трубе.
— Кто вам это сказал? И что там надо искать?
— Пока не скажу, — покачал головой журналист. — Сначала поищем…
Полицейский возмущенно фыркнул и пошел вслед за Кауэртом. Тот спустился по откосу и разглядывал ржавое жерло дренажной трубы, выглядывавшее из кустов среди камней, мха и вездесущего мусора. Кроме пивных банок, пластиковых бутылок и бумажных оберток, у трубы валялись чей-то старый ботинок и заплесневелый кусок жареной курицы. Из дренажной трубы сочилась черная струйка грязной воды. Немного поколебавшись, журналист сполз вниз, к трубе, — кусты цеплялись за одежду, ноги скользили в грязи. Полицейский без колебаний пополз вслед за журналистом.
— Скажите, здесь всегда так? — поинтересовался Кауэрт.
— Нет, после сильного дождя это место почти полностью заливает, но через день-два все снова высыхает.
— Подержите фонарик, — попросил журналист, надев перчатки.
Он опустился на четвереньки. Лейтенант Браун пристроился рядом и стал светить фонариком в трубу, а Кауэрт принялся разгребать скопившиеся в ней грязь и песок.
— Скажите, пожалуйста, мистер Кауэрт, вы в своем уме?
Ничего не ответив, журналист продолжал копаться в грязи, выгребая ее из трубы.
— Может, вы все-таки скажете, что именно?..
В этот момент луч фонаря осветил какой-то предмет, и Кауэрт стал рыть с удвоенным пылом. Полицейский понял, что журналист что-то заметил, и наклонился, пытаясь заглянуть в трубу. Наконец под гнилыми листьями и грязью Кауэрт разглядел рукоятку, схватился за нее и потянул на себя. Грязь не хотела отпускать то, что уже почти засосала, но журналист с усилием вырвал загадочный предмет, выпрямился, повернулся к лейтенанту Брауну и поднял руку, сжимая облепленный грязью нож с четырехдюймовым лезвием.
— Вот! — с торжествующим видом произнес Кауэрт.
— Надо полагать, это орудие убийства… — пробормотал опешивший лейтенант Браун.
Нож почернел от времени и воды, и Кауэрт испугался, что он вот-вот рассыплется в прах прямо у него в руке.
Смерив журналиста взглядом, Тэнни Браун взял нож за кончик лезвия, вытащил из кармана чистый носовой платок и аккуратно завернул в него находку.
— Я его забираю, — не терпящим возражений тоном заявил полицейский и спрятал нож в карман. — Жаль, что он так плохо сохранился, — пробормотал он, покачав головой. — Я отдам его на анализ в лабораторию, но вряд ли там много чего обнаружат. — Взглянув на дренажную трубу, полицейский скомандовал: — А сейчас уходим отсюда. И ничего больше не трогайте. Вдруг тут обнаружат еще какие-то улики!.. Если это место связано с каким-нибудь преступлением, его нужно сохранить в нетронутом виде, — заявил полицейский.
— Вы прекрасно понимаете, с каким преступлением связано это место! — огрызнулся Кауэрт.
— Какой же вы сукин сын!
Лейтенант Браун полез по откосу вверх. Он некоторое время стоял неподвижно, сжав кулаки, а потом внезапно пнул ногой открытую дверцу автомобиля. Звук удара громыхнул и растаял в раскаленном воздухе, как отзвук далекого выстрела.
Кауэрт сидел в кабинете и ждал. Тьма, выползшая из углов и из-под деревьев, внезапно опустилась на городок и поглотила Пачулу. Зимой здесь темнело очень быстро. От летних сумерек осталось одно воспоминание.
Журналист весь день не находил себе места, наблюдая за тем, как группа криминалистов из лаборатории прочесывает все вокруг дренажной трубы в поисках новых улик. Криминалисты рассовали по пронумерованным полиэтиленовым пакетам мусор, образцы почвы и еще что-то настолько бесформенное, что было непонятно, что это может быть. Кауэрт знал, что криминалисты больше ничего не найдут, но терпеливо наблюдал за их работой.
К концу дня они с Тэнни Брауном вернулись в полицейский участок, где журналиста привели в один из кабинетов и велели ждать там результатов лабораторной экспертизы ножа. За все это время они с лейтенантом не обменялись ни единым словом.
От нечего делать Кауэрт стал разглядывать висевшие на стене фотографии Тэнни Брауна и его родных на фоне церкви. Рядом с лейтенантом стояли жена и две дочери. У младшей были косички и брекеты во рту. Несмотря на строгое воскресное платье, она выглядела оживленной. У другой девочки, уже подростка, под белой блузкой вырисовывались женские формы. Лейтенант и его жена улыбались, стараясь выглядеть как можно естественней.
У Кауэрта защемило сердце. После развода он выкинул все фотографии, на которых был запечатлен вместе с женой и ребенком. Теперь он пожалел об этом.
Взглянув на другую стену, он увидел несколько дипломов за призовые места в ежегодных соревнованиях по стрельбе. Там же были грамота от мэра города и городского совета за мужество и медаль «Бронзовая звезда» в рамке, рядом с которой красовались копия приказа о награждении и фотография молодого и стройного Тэнни Брауна в тропической военной форме.
Открылась дверь, и в кабинет вошел лейтенант.
— За что вас наградили медалью? — спросил Кауэрт.
— Что?
Журналист кивнул в сторону медали на стене.
— А, это… Я служил санитаром. Наш взвод попал в засаду, и четырех солдат подстрелили на рисовом поле. Я их всех оттуда вынес, одного за другим. Собственно говоря, ничего особенного в тот день не произошло, но с нами был репортер из «Вашингтон пост». Наш лейтенант понял, что дал маху, когда завел нас прямо в засаду, и решил представить меня к награде, чтобы поднять настроение этого журналиста, который четыре часа провалялся вместе с нами в болоте, полном пиявок, под огнем противника… А вы были во Вьетнаме?
— Нет. Мне повезло в лотерее. Мой номер так и не выпал.
Кивнув, лейтенант уселся за письменный стол.
— Ничего, — сказал он.
— Отпечатки пальцев? Кровь? Что-нибудь другое?
— Нет, пока ничего. Мы отправим нож в лабораторию ФБР. Может, там что-нибудь обнаружат: у них более современное оборудование.
— Значит, совсем ничего?