— Да, конечно… Но вот так — сначала сидел в камере смертников, а потом взял и поехал учиться в Нью-Джерси…
— Именно так. Бывает и такое, хотя, конечно, нечасто. Однако лично для меня в этом нет ничего нового или невероятного.
— Значит, после трехлетнего перерыва Фергюсон вернулся к нормальной жизни?
— Совершенно верно. К тихой и нормальной жизни. И все будет нормально, кроме одного…
— Кроме чего?
— Кроме того, что убийца Джоанны Шрайвер так и не найден.
Кауэрт позвонил Тэнни Брауну:
— Фергюсон вернулся в Нью-Джерси! Вы это знали?
— Это ни для кого не секрет. Об этом писали в местной газете. Там было сказано, что он хочет окончить учебу. А еще Фергюсон заявил корреспонденту этой газеты, что в Пачуле ему не найти работы, потому что все на него косятся. Но я не знаю, действительно ли Фергюсон искал работу в Пачуле. Как бы то ни было, он уехал. Наверное, он решил унести отсюда ноги, пока с ним тут не расправились.
— Ему кто-нибудь угрожал?
— Про угрозы не знаю, но многие были недовольны тем, что его выпустили. Но были и такие, которые против этого не возражали. Мнения разделились. А большинство местных жителей, наверное, просто пришли в замешательство.
— А кто был недоволен?
— Например, я, — немного помолчав, ответил Тэнни Браун. — Разве этого недостаточно?
— И что теперь произойдет?
— А что, по-вашему, должно произойти?
Кауэрт не нашелся что на это ответить.
Он не написал статью, которую задумал. Вместо этого он вернулся в редакцию и погрузился в работу, освещая предстоящие местные выборы. Часами репортер брал интервью у кандидатов, изучал их предвыборные программы и спорил с коллегами о том, какую позицию по всем этим вопросам должна занять их газета. Споры были увлекательными, и тонкости местной политики в Южной Флориде, такие как вопрос об объявлении английского государственным языком в ряде округов штата, проблемы восстановления демократии на Кубе, а также контроль над оборотом огнестрельного оружия, отвлекали Кауэрта от досужих мыслей. После выборов он написал ряд статей по вопросу экономии пресной воды на островах архипелага Флорида-Кис. Для этого Кауэрту пришлось изучать бюджет и насущные проблемы экологии, его стол был завален бумагами со схемами и таблицами. Но, погружаясь в изучение безликих и бесстрастных цифр, Кауэрт даже испытывал определенное облегчение.
В начале декабря состоялся суд под председательством судьи Тренча — и с Роберта Эрла Фергюсона было снято обвинение в умышленном убийстве. Немногочисленным журналистам, прибывшим на это заседание, сообщили, что без добровольного признания Фергюсона в распоряжении прокурора осталось слишком мало улик. При этом и прокурор, и защита очень много рассуждали о том, что установленные правила гораздо важнее частных обстоятельств того или иного конкретного дела.
Тэнни Браун и Брюс Уилкокс на этом заседании отсутствовали. Когда Кауэрт заехал к ним в полицию, Браун заявил журналисту, что ему сейчас не до Фергюсона, а Уилкокс воскликнул: «Да я же к нему практически не притронулся! Да если бы я его действительно ударил, он был бы весь в синяках и без зубов! Да я бы оторвал ему его поганую голову!»
Вечерело. Кауэрт проехал мимо школы, в которой училась Джоанна Шрайвер, мимо ивы, у которой она села в машину убийцы. Притормозив на перекрестке, Кауэрт несколько мгновений всматривался в дорогу, по которой убийца увез девочку на болото, а потом повернул к дому Шрайверов. На лужайке Джордж Шрайвер подстригал живую изгородь, его рубашка была насквозь мокрой от пота. Увидев журналиста, он выключил триммер и с трудом перевел дух, глядя на Кауэрта, вытаскивающего блокнот и авторучку.
— Мы всё знаем, — негромко проговорил Джордж Шрайвер. — Нам звонил Тэнни Браун. Значит, теперь это официально… К этому дело и шло, но все равно мы были к этому не готовы. Впрочем, Тэнни говорил, что обвинения против Фергюсона держатся на волоске. Вот этот волосок и оборвался, точнее, вы его оборвали.
Кауэрту было не по себе рядом с этим огромным потным мужчиной с красным лицом, но он решился и задал свой первый вопрос:
— Вы по-прежнему считаете, что это Фергюсон убил вашу дочь? А как же Салливан? Он же написал вам письмо.
— Я больше ничего не понимаю. Мы с женой больше ничего не понимаем. И по-моему, все остальные понимают в этом не больше нас. Но в глубине души я по-прежнему считаю, что нашу дочь убил Фергюсон. Не могу забыть, как он вел себя на суде.
В дверях показалась миссис Шрайвер со стаканом холодной воды. Кауэрт заметил в ее глазах смесь любопытства и ужаса.
— Я не понимаю одного, — пробормотала она, протянув воду мужу, — зачем нас заставили вновь через все это пройти! Сначала вы, потом журналисты из других газет и с телевидения. Такое впечатление, словно нашу дочь убили по второму разу, а потом еще раз и еще. Дошло до того, что я боялась включать телевизор, чтобы не увидеть ее фотографию. Дело не в том, что нам не давали ее забыть, — мы сами не хотим ее забывать. Но все это было как-то не так. Все говорили только о том, что сказал этот Фергюсон, и что сказал этот Салливан, и что они сделали, и все такое. Как будто самое важное — они, а не то, что наша дочь убита. Это было очень неприятно, мистер Кауэрт, это очень больно. — По ее щекам текли слезы, но она плакала беззвучно.
Джордж Шрайвер сделал большой глоток воды:
— Я не хочу вас ни в чем обвинять, мистер Кауэрт, хотя, не скрою, вы причинили нам большую боль… Но, наверное, это потому, что все это с самого начала пошло не так, как надо. Конечно, вы в этом не виноваты, совсем не виноваты. Все и без вас висело на волоске, и этот волосок порвался.
Джордж Шрайвер взял жену за руку, и, оставив Мэтью Кауэрта рядом с брошенным триммером, они удалились в свой темный опустевший дом.
Позвонив Фергюсону, журналист поразился радостному голосу бывшего заключенного. Казалось, тот стоит рядом с Кауэртом, а не разговаривает с ним по телефону.
— Огромное вам спасибо, мистер Кауэрт! Если бы не вы, не знаю, что со мной стало бы.
— Наверное, рано или поздно все кончилось бы хорошо.
— Нет, я знаю, что это случилось только благодаря вам. Если бы не вы, я по-прежнему сидел бы в камере смертников.
— Что вы собираетесь теперь делать?
— О, у меня грандиозные планы, мистер Кауэрт! Я хочу многого добиться в жизни. Прежде всего я окончу учебу. Потом я буду делать карьеру! — заявил Фергюсон и добавил: — У меня такое чувство, что теперь я могу делать все, что мне заблагорассудится.
Слова Фергюсона почему-то поразили Кауэрта, но он отогнал сомнения и спросил:
— Как ваша учеба?
— Теперь, когда жизнь меня многому научила, — усмехнулся Фергюсон, — я знаю гораздо больше, чем раньше. Я все как-то по-другому воспринимаю. Наверное, я не зря сидел в тюрьме.
— Вы собираетесь жить в Ньюарке?
— Точно не знаю. Я и забыл, что тут бывает так холодно. Наверное, лучше поеду на юг.
— В Пачулу?
— Вряд ли, — немного поколебавшись, ответил Фергюсон. — Когда я вышел из камеры смертников, мне в Пачуле не очень обрадовались. Люди странно смотрели на меня на улице. Я слышал шепот за спиной, на меня часто показывали пальцем. Стоило мне зайти в какой-нибудь магазин, как к нему тут же подкатывала полицейская машина. Такое впечатление, словно в Пачуле все ждали, что я вот-вот кого-нибудь убью. Когда по воскресеньям мы с бабушкой заходили в церковь, на нас оборачивались все прихожане. Я начал искать работу, но мне везде говорили, что уже кого-то нашли. Так вели себя со мной все — и белые, и черные, как будто я был прокаженным, которого они вынуждены терпеть в своей среде. Мне это очень не понравилось, но что я мог с этим поделать?.. Однако во Флориде есть не только Пачула. На днях мне позвонили из церкви в Окале и попросили приехать к ним, чтобы рассказать прихожанам о том, что я пережил. Мне уже не раз звонили с такими просьбами. Выходит, меня не везде считают бешеной собакой, — может, так думают только в Пачуле? Боюсь, они не изменят своего мнения обо мне, пока жив Тэнни Браун.
— Вы будете мне звонить?
— Обязательно, мистер Кауэрт! — пообещал Фергюсон.
В конце января, почти через год с того дня, когда Мэтью Кауэрт получил письмо от Роберта Эрла Фергюсона, репортеру присудили премию Ассоциации журналистов штата Флорида. Вскоре последовала премия имени Дж. К. Пенни от Института журналистики штата Миссури и премия имени Эрни Пайла от фонда Скрипса-Говарда.
В то же время Верховный суд штата Флорида утвердил приговор, вынесенный Блэру Салливану, который не замедлил позвонить из тюрьмы:
— Это вы, Кауэрт?
— Слушаю вас, мистер Салливан.
— Вы слышали о решении Верховного суда?
— Да. Что вы теперь собираетесь делать? Вам следовало бы сейчас звонить не мне, а адвокату.
— Неужели вы считаете меня совершенно беспринципным человеком, мистер Кауэрт?! — расхохотался Салливан. — Вы думаете, я не в состоянии сдержать данного слова?
— Не знаю, мистер Салливан, может, я просто думаю, что никому не стоит умирать раньше времени.
— Откуда вам знать, может, пробил мой час взойти на эшафот.
— Может быть.
— Кроме того, вы вообще ничего обо мне не знаете. Вы наверняка считаете меня человеком без будущего, однако здорово заблуждаетесь. Имейте в виду, что я еще преподнесу вам сюрпризы.
— Я их с нетерпением жду.
— Знаете, мистер Кауэрт, интереснее всего то, что все это меня на самом деле забавляет.
— Рад за вас.
— Имейте в виду, что мы с вами еще поговорим накануне моей казни.
— А вам уже сказали, когда это произойдет?
— Нет… Не могу понять, отчего этот губернатор все время тянет кота за хвост.
— Вам действительно хочется умереть, мистер Салливан?
— О, у меня большие планы, Кауэрт! Я ведь собираюсь не только умереть… Ну хорошо, я позвоню вам позже…
Когда Салливан повесил трубку, Кауэрт вздрогнул: у него было ощущение, словно он только что разговаривал с мертвецом.