Подойдя к своему столу, Сантос присел на стул перевести дух. «Боже милостивый, что такое у меня со. спиной? Никогда раньше она так не болела». В какой-то миг мелькнула мысль: а не туберкулез ли у него? Господи, что он выдумывает, совсем спятил. Какая только дрянь не лезет в голову. Нечего себя расстраивать попусту. Обыкновенная мышечная боль. Сама собой пройдет.
В редакционной комнате было непривычно тихо. Лишь монотонно жужжал электровентилятор над столом мистера Рейеса. Сам он сидел, откинувшись на спинку вращающегося кресла, и читал дневную газету. Все сотрудники уже разошлись. Сантос тяжело вздохнул, расслабил плечи, чтобы немного унять боль в спине. Кроме них с Рейесом в комнате не было ни души. Сантос сидел за своим столом и ничего не делал. Оставалось прочесть несколько гранок и занести их в печатный цех по дороге домой — для форм, которые возьмут в работу ночью. Он ждал, когда успокоится дыхание, и следил за мистером Рейесом, углубившимся в чтение газеты. Сантосу почти хотелось, чтобы главный редактор вдруг поднялся и стал собираться домой. Но тут же, устыдившись минутной слабости, он встал из-за стола и, поколебавшись всего одно мгновение, решительно направился по проходу между пустых столов прямо к столу мистера Рейеса. Молча остановился перед ним, почтительно ожидая, когда тот отложит газету.
— Ну, Сантос, в чем дело? — Мистер Рейес бросил газету на стол, заваленный бумагами, и опустил на пол ноги, покоившиеся на выдвинутом наполовину нижнем ящике письменного стола. Это был человек среднего роста, лет сорока трех или сорока пяти. Широкие густые брови и красиво вырезанные подвижные ноздри, пожалуй, были наиболее примечательной особенностью его лица с желтоватым оттенком кожи и едва заметной раскосостью глаз, что выдавало его испанско-китайско-малайское происхождение. Мистер Рейес глядел на длинную тощую фигуру корректора, покорно и молча стоявшего в ожидании, когда с ним заговорят, и волна раздражения поднималась в его душе. Он вовсе не намерен был помыкать парнем, но ничего не мог с собой поделать. Боже мой, тот просто напрашивался на это. У корректора был такой униженный вид, что невольно хотелось пнуть его. Поначалу главный редактор решил задать ему для бодрости взбучку, но потом понял, что только вконец запугает это жалкое создание. «Как побитая собака», — пришла на ум фраза. Он тут же повернется и поплетется на свое место, как побитая собака, только прикрикни на него. Ну что же все-таки он тут топчется?
— Я... Я хотел бы поговорить с вами об одном деле, сэр, — запинаясь пролепетал Сантос, ненавидя себя за постоянную робость. — Это относительно моей работы, сэр, — продолжал он, встретившись с заинтересованным взглядом Рейеса. Главный редактор выпрямился и весь обратился в слух. Ну-ка, ну-ка, поглядим на него, казалось, говорил его вид.
— Садитесь, Сантос, — предложил он, — и расскажите мне все по порядку. — Он был просто сбит с толку и поставлен в тупик, его разбирало любопытство. Может быть, он ошибся в отношении этого парня. Что же он собрался делать: просить прибавки или подать заявление об уходе? Главный редактор не ожидал от него ничего подобного.
Сантос смешался, ему еще ни разу не приводилось сидеть в присутствии мистера Рейеса, но, преодолев смущение, он взял стул, на который ему указал главный редактор, повернул его и сел лицом к лицу с мистером Рейесом.
— Я... дело вот в чем, мистер Рейес, — начал Сантос. Может, сначала сказать ему про Марту и ребенка, которого они ждут, и насчет того, что он работает тут уже мять месяцев? Или сразу же взять быка за рога и попросить прибавку? А когда мистер Рейес спросит, сколько он хочет, чтобы ему прибавили, ответить: «Пятнадцать песо, сэр. Ведь тот человек, что работал на этом месте до меня, получал шестьдесят песо». Но эта сумма — пятнадцать песо! — вдруг показалась Сантосу чудовищно большой, и, ужаснувшись, он окончательно лишился присутствия духа и промямлил:
— Я обращаюсь к вам с просьбой, сэр, о небольшой прибавке — всего в пять песо, сэр, — закончил он торопливо и даже жалобно, заметив, как дружелюбие и заинтересованность мистера Рейеса сразу улетучились. Прежде чем заговорить, Рейес внимательно всмотрелся в лицо Сантоса. «А он, оказывается, не такой уж смирный и забитый»,— подумал главный редактор и почувствовал даже нечто вроде восхищения перед этим парнем. Жаль, что корректор обратился к нему с просьбой в такое неподходящее время: Рейес знал, что не может сделать для этого Сантоса решительно ничего.
— Я позволю себе быть с вами абсолютно откровенным, Сантос, — проговорил мистер Рейес. — Ни о каком повышении зарплаты сейчас не может быть и речи. — Сантос раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но мистер Рейес остановил его властным жестом. — Если бы это зависело всецело от меня, я бы дал вам прибавку прежде, чем вы о ней попросили, — продолжал он. Он и вправду так сделал бы. Странно, мысль об этом была ему приятна, и он заговорил с еще большей доброжелательностью. — Признаюсь вам, я ведь такой же, как вы, обыкновенный служащий, получающий зарплату. «Да, — подумал Рейес с горечью,— обыкновенный служащий, платный мальчик на побегушках у хозяина». И он вдруг увидел, как спешит сломя голову в комнату владельца журнала дона Висенте, едва послышится трель звонка на краю его стола.
Он, как наяву, услышал неторопливую вкрадчивую речь дона Висенте. «Рейес, вы мне нравитесь, — говорил дон Висенте по-испански. — Думаю, вы знаете об этом. И я смею полагать, что я вам тоже нравлюсь. Вы были для меня хорошим работником, и у меня нет оснований предполагать, что я был для вас плохим хозяином. Вы работаете со мной уже двенадцать лет. Начинали с жалованья в семьдесят песо. Сколько вы получаете теперь, вам хорошо известно. И вы все это заслужили. Вы — полезный и нужный человек, мистер Рейес. Вы умеете заставить людей работать как следует. Разумеется, мне необходим такой главный редактор еженедельника. Но...— И дон Висенте сменил свой отеческий тон на властный и безапелляционный: — ...но, если вы начнете причинять мне неприятности, вам придется винить в том, что последует за этим, только самого себя...» — Он больше ничего не добавил, но эта недосказанность сделала его предостережение особенно зловещим.
Разговор происходил год тому назад, когда, увлекшись новыми веяниями в среде местной интеллигенции, Рейес смело встал на сторону своих сотрудников, в очередной раз выступивших с требованием о повышении заработной платы. Вероятно, чтобы пощадить самолюбие Рейеса, старик разрешил ему дать сотрудникам, проработавшим в редакции не менее двух лет, пятипесовую прибавку. Это случилось год тому назад. А мистер Рейес не был столь глуп, чтобы позабыть о том разговоре. В конце концов пятьсот песо — это пятьсот песо, они на дороге не валяются.
— Старик, возможно, и согласится дать прибавку, если я его попрошу об этом, — продолжал мистер Рейес.— Но вы знаете, что тут начнется? Все в редакции станут требовать у меня прибавку. — Он намеренно сделал паузу, чтобы слова его прозвучали весомее. — Сейчас не может быть и речи о том, чтобы направо и налево раздавать прибавки. С тех пор как мы увеличили объем журнала на столько страниц, затраты возросли, а тираж не растет соответственно и не компенсирует этих затрат. Но будет вам известно, именно тираж привлекает к нам рекламные материалы. Нет хорошего тиража — нет и рекламных объявлений. А нет рекламы — нет денег. — Мистер Рейес хлопнул руками по разложенной на столе газете и взглянул на Сантоса с жалостливым сожалением, заметив, что тот совсем пал духом.
«Нет, об этом не может быть и речи», — повторил Рейес про себя. Он не может рисковать своей карьерой, хотя, видит бог, этот корректор заслужил свою прибавку!
— Пока я могу вам сказать одно, — мистер Рейес решил подбодрить уныло молчавшего Сантоса. — Подождите до декабря, и я обещаю вам прибавить десять песо. — Он взглянул на молодого человека, ожидая, что лицо его прояснится. Но этого не произошло, и былое раздражение снова вспыхнуло в душе мистера Рейеса. «Чего он хочет? Уж не думает ли этот сопляк, что главный редактор станет рисковать местом из-за его жалкой прибавки?» Рейес сердито поджал губы. Этот мальчишка, того гляди, выведет его из себя: застыл как статуя. Сидит молчит, словно воды в рот набрал, и смотрит на тебя, будто Христос, обреченный на муки! Главный редактор снова взял газету, откинулся назад на своем вращающемся кресле и уставился в заголовки, чтобы не видеть Сантоса. Он услыхал, как молодой человек поднялся со стула. Что он теперь скажет? — ждал мистер Рейес и решил в случае чего поставить парня на место. Он заявит этому Сантосу, чтобы тот вообще забыл о прибавке и отправлялся домой, если намерен настаивать на своем.
— Я должен прочитать еще несколько гранок из вечерней партии, — проговорил Сантос тихо.
Не зная, что ответить на это, мистер Рейес молча посмотрел ему вслед. И вдруг его прямо затрясло от ярости, от желания отомстить этому ничтожеству. Он с трудом взял себя в руки и ровным голосом окликнул корректора:
— Кстати, Сантос, — он выждал, когда молодой человек остановится и обернется к нему, — если вас не устраивает ваша зарплата... — он намеренно умолк, а потом продолжал, словно выдавливал по капле яд беспричинной злобы и ненависти, — скажите только слово. Никто не собирается вас здесь удерживать.
Рейес испытал злорадное чувство удовлетворения, увидев, как исказилось лицо Сантоса. Он снова уткнулся в газету: ему не хотелось встречаться взглядом с этим жалким парнем, испуганно уставившимся на него округлившимися глазами.
Сантос медленно возвратился к своему столу. В голове у него все беспорядочно смешалось, тело охватила слабость. Ему казалось, что он весь покрылся потом, но кожа оставалась сухой, воспаленной. Что такое сказал ему мистер Рейес? Сердце все еще бешено колотилось. Увольнение! Потерять работу! Боже милостивый, если он так шутит... Сантос посмотрел на кипу гранок на столе. Нужно спешить. Большие часы на стене над его столом показывали уже четверть седьмого. Нельзя терять ни минуты. Надо быстро внести исправления в гранки и отдать их линотипистам, прежде чем придут печатники.