— Так ты платишь ему?
— И сколько!
— Почем же за письмо?
— Нет, нет, нет, — запротестовал он. — Все не просто. Сначала он брал с меня галлон вина. Потом решил на мне подзаработать. Скорее всего он не сам до этого додумался. Наверное увидел в каком-нибудь кинофильме. Он потребовал установить «твердую таксу»: пять долларов за письмо.
— Ну что ж, пожалуй, это резонно, Магно. В конце концов он потратил какие-то деньги, чтобы получить свое двухклассное образование.
— Но дело в том, Ник, что я отправлял моей девушке письма каждый день. А зарабатывал я по два с половиной доллара в день. Но я же должен был писать ей, потому что я ее люблю. Ты понимаешь, Ник?
— Понимаю. Я тоже однажды был влюблен.
— Так ты видишь, как все получается?
Я согласно кивнул головой и сказал:
— Стало быть, пять долларов за письмо. Это больше, чем я зарабатываю за день учетчиком в нашей бригаде.
— Это еще не все, Ник. — Он наклонился ко мне и, сверкнув водянистыми рыбьими глазами, продолжал: — Кларо понял, что я по-настоящему люблю эту девушку, что я жить не могу без нее, и потребовал с меня по центу ta каждое слово!
— По центу за слово! Да это грабеж!
— То-то и оно! И знаешь еще что, Ник? Он стал писать длиннющие письма, в которых я ничего не мог разобрать. Напихивал в них как можно больше слов. А может, он все это от себя писал, а не от меня?
— Трудно сказать...
— Но меня даже не это больше всего беспокоило... — проговорил он, выставляя на всеобщее обозрение торчащие наружу полусгнившие зубы. Он откусил кусок жевательного табака и стал жевать его, перекатывая во рту с одной стороны на другую.
— В себе-то я уверен, — продолжал он. — Но вот ведь какое дело, — некоторые люди пользуются своим образованием, чтобы закабалить других. А я-то думал, что образование дается человеку, чтобы он просвещал необразованных, направлял их. Или все врут про это самое образование, а, Ник?
— Не думаю, Магно. По-моему, образование — это как раз то, что ты о нем сказал: образованные должны просвещать необразованных. И даже больше. Образование это как бы перископ, с помощью которого можно найти взаимопонимание между людьми.
Магно выплюнул изо рта липкий кусок табака, слизнул с толстых губ шероховатым, точно зазубренным, языком коричневые капли слюны и треснул кулаком по шаткому столу.
— Вор! Эксплуататор проклятый, он сосет мою кровь! Ты знаешь, Ник, он такое удумал, что не появись тут ты, я бы всю жизнь на него ишачил!
Я с удивлением посмотрел на этого человека с головой, не больше кокосового ореха, насаженной на черепашью шею.
— Нет, не знаю.
— Потом он потребовал у меня десять центов за слово!
— Что?!
— Вот то, что ты слышал, Ник! Я платил ему по двадцать долларов за письмо! Иногда и больше! Вот!
Я с интересом изучал его обезьянью физиономию.
— Это невероятно, Магно!
Он откусил еще кусок табака и сглотнул слюну, обнажив свои безобразные зубы.
— Я был согласен платить ему и такие деньги. Но слов в письмах становилось все больше, я совсем их не понимал. Вот я и спрашиваю: как знать, не писал ли он все это от себя? Как ты думаешь, не мог он сотворить такую подлость, а, Ник?
— Знаешь, некоторые люди способны на все, Магно. Есть такие, что за доллар готовы на пузе по дерьму ползать.
— Вот уж чего не знал, Ник. — Он искренне расстроился. — Я думал, все мы рождаемся честными.
— Рождаемся-то мы все честными, Магно. Но со временем некоторые из нас теряют эту честность.
— Я же не потерял ее.
— Вот и храни ее, свою честность, Магно. Говорят, быть честным — выгоднее всего.
— Это я тоже слыхал. Все же...
— Ты слыхал то, что надо, Магно.
— Ладно. — Он сковырнул болячку с приплюснутого носа. — Теперь я избавился от его кабалы. Благодаря тебе. Будешь мне писать письма, а, Ник?
— Ну конечно, Магно.
— А что бы ты хотел за это иметь? Я знаю, ты не пьешь, как Кларо. Не бегаешь за девками, как наш бригадир. Не играешь в азартные игры, как это хулиганье там, в городе. Не куришь дорогие сигареты, как шлюхи в отеле «Элита». Ты не жуешь табак, как...
— Ну хватит, хватит, — остановил я его излияния. — Прекрати это, Магно. Я сделаю это потому, что хочу тебе помочь. Может быть, когда-нибудь и мне понадобится твоя помощь. Вот и все.
— Что мне в тебе особенно нравится, Ник, так это то, что ты правильно используешь свое образование.
— Кстати, Магно, — снова прервал я его, — откуда ты взял, что твоя девушка из Арканзаса высокая и полная?
— Так она написала в письме.
— Ты хочешь сказать, что это Кларо сообщил тебе, что она так написала?
— Совершенно верно.
— А она не присылала тебе свою фотографию?
Магно порылся в карманах, извлек старый потертый
бумажник и среди счетов и журнальных вырезок отыскал потрепанную фотографию.
— Вот, это — она, Ник.
Я взглянул на фотоснимок, блеклый и захватанный пальцами. По нему вряд ли можно было определить возраст девушки, ее рост и вес.
— Ну, и что говорит Кларо, какого она роста?
— Пять футов и одиннадцать дюймов, — ответил он. — Но мне все равно. Правда, все равно. Мне нравятся высокие девушки.
—Всем они нравятся, Магно, — пошутил я, с трудом удерживаясь, чтобы не добавить: «Особенно таким коротышкам, как ты». А какой у нее вес, что на этот счет говорит Кларо?
— Сто девяносто пять фунтов... на босу ногу, — серьезно ответил он. — Но это меня нисколько не беспокоит. Мне нравятся полные девушки. Правда нравятся.
— Всем они нравятся, Магно, — сказал я и чуть не добавил: «Особенно тем, что в весе петуха, как ты». — Но вместо этого поддержал его. — Действительно, какое имеет значение рост или вес девушки, если по-настоящему ее любишь.
У маленького филиппинца даже ноздри раздулись от возбуждения.
— Я люблю ее, Ник.
— Вижу, что любишь.
— Так ты напишешь ей письмо от моего имени?
— Разумеется, Магно.
Он быстро сбегал к себе в комнату и возвратился с карандашом и блокнотом почтовой бумаги в руке. Он захватил с собой зачем-то и словарь. Заложив руки за спину, он несколько раз обошел вокруг стола; остановившись передо мной, сморщил свою обезьянью рожу и начал диктовать.
Магно Рубио. Четырех футов шести дюймов ростом. Темный, словно кокосовый орех. С маленькой, как у черепахи, головой. Филиппинский парень, влюбившийся в девицу пяти футов и одиннадцати дюймов ростом — сто девяносто пять фунтов мяса и костей на босу ногу. Девицу вдвое толще и вдвое выше его, как говорил Кларо...
— А как же ты познакомился со своей Кларабель? — поинтересовался я у Магно.
— Я отыскал ее в журнале, — объяснил он.
— Где?
— Ну знаешь, в одном из этих журналов, которые дают имена и адреса девушек за один доллар.
— В журнале «Одинокие сердца»?
— Да, вроде, в нем.
— Но ты ведь, кажется, не умеешь читать, Магно?
— Ну, Кларо прочел мне.
— Это он выбрал для тебя Кларабель?
— Он. А что?
— Нет, ничего. И ты, разумеется, дал ему за это доллар.
Магно согласно кивнул черепашьей головой. Поковырял пальцем в волосатой ноздре. Вытащив оттуда нечто, он некоторое время сосредоточенно рассматривал это нечто, потом стряхнул на пол и вытер руку о штаны.
— И сколько времени ты уже переписываешься с нею?
— Три месяца. Ты помнишь, когда мы собирали помидоры, мне не хотелось работать? Это было как раз перед тем, как я нашел Кларабель.
— А, помню, помню, Магно.
— Ты знаешь, Ник, столько времени мне было не для кого работать, — пояснил он. — А когда я нашел Кларабель... — Он поперхнулся едкой табачной жвачкой, на глазах его выступили слезы.
— Понимаю.
— Ну и вот почему я с тех пор работаю как вол, каждый день. И ни о чем не жалею.
— Это — вдохновение, Магно.
Он оперся подбородком на руки, а я глядел на него и пытался представить, какие мысли рождаются в его куриных мозгах. Я припомнил, как около трех месяцев тому назад он целыми днями торчал один в бараке, мечтательным взором рассматривая страницы дешевых журналов. Я знал, что он не умеет читать, но эти журналы были щедро иллюстрированы фотографиями голых и полуголых девиц. Я вознамерился было обучить его алфавиту, потратил на это несколько дней, но он совершенно не мог сосредоточиться. Все тут же вылетало у него из головы — мысли его были заняты соблазнительными картинками. Он оправдывался, врал, что болен или очень занят.
Нет, он не был болен. Или, вернее, заболел любовью. Бригадир распекал его за то, что он отлынивает от работы, а он ссылался на разыгравшийся вовсю артрит. И бригадир оставил его в покое, потому что, если у него и в самом деле артрит, ему нельзя работать в холодную погоду. Уже подступала зима, и помидоры могли померзнуть. Но благодаря нашему природному трудолюбию и выносливости урожай был спасен.
И не был он ничем занят. Совершенно ничем. Ему просто нечего было делать в бараке, потому что у нас был повар, который готовил нам еду, а заодно и убирал барак. Магно Рубио редко стирал свою одежду, если стирал ее вообще. Он носил одни и те же отрепья и не снимал их даже, когда ложился в постель. Сидеть рядом с ним за обеденным столом было нестерпимо: от него несло давно немытым телом, потом, чем-то омерзительным, как от скунса-вонючки. Не то чтобы он ленился стирать, просто не был приучен к чистоте. Или не понимал, что другие люди обладают обостренным обонянием и не переносят этого отвратительного запаха не в пример ему, пеону, который провел всю свою жизнь среди свиней и козлов.
И вот теперь у него появилась Кларабель. Он был влюблен впервые в жизни. И впервые в жизни смердящие лохмотья, прилипшие к его спине, были, наконец, сброшены. Мне вспомнилось, что, когда он сжигал их на заднем дворе, я вынужден был убежать из нашего барака к подножию холма на свежий воздух. Но даже тут мне не удалось спастись: подвел желудок, и я долго проклинал людскую нечистоплотность. Магно между тем обрел человеческий облик. Он был влюблен.