— А ведь я собирался отпустить вас. Я не с вашего мира, мне безразличны ваши внутренние дрязги. Можете катиться в подулье, если хотите, я не собираюсь вас преследовать. Мне нужна только информация, и головы главарей, — Вертер присел над еретиком, склонившись к самому его лицу. — Деко, не будь дураком. Твои увечья мучительны, но не смертельны, они довольно скоро заживут. Если поторопишься, то и оторванная рука твоей Эси не будет проблемой, ведь даже грубая аугментика лучше, чем ничего, а единственная инъекция спасет ее от заражения крови.
— Истинный Император… — прошетал культист. — Он придет и спасет нас от еретиков, исказивших его учение, подменивших Его слова ложью Бога-Трупа.
— И чем же он спасет вас?
— Он дарует нам счастье, радость и блаженство! Это священники Трупа говорят, что мы должны проводить жизнь во тьме, не зная ничего кроме рабского труда и тяжелого забытья после него! Император любит и защищает! Он не мог желать для нас такой судьбы!
— Я не силен в вопросах веры. Но если ты продолжишь упорствовать, тебя не ждет ни радость, и наслаждение, а только лишь страдания и смерть. А со смертью, Деко, все заканчивается. Тело обращается в прах, из которого возникло, сознание гаснет, точно задутая свеча, а душа растворяется в течениях варпа. Не остается ничего, кроме следа, который ты смог оставить при жизни. Ты оставил этот след, Деко? Ты ведь не великий герой, не святой или творец. Готов поспорить, у тебя нет детей. И не будет, если я сейчас превращу в фарш твое достоинство, или вырежу матку твоей Эси из ее чрева. Не лишай себя будущего, — нож Вертера заскользил по голому животу культиста вниз. — Ответь мне, чем выделяется твое объявление, кроме текста? Ведь кто угодно может повесить на доску пергамент со строчками из молебна Императору.
— Оно красное. Обязательно на красном пергаменте. И левый верхний угол должен быть надорван посередине, — пробормотал допрашиваемый.
— И что же значит этот сигнал?
— Вторая строчка из Молебна — известие о беде. Красный цвет пергамента — что пролилась кровь. Надорванный верхний левый угол — провал. Я не знаю, кто должен прочесть его, но знаю, что пройдет день, прежде чем весть будет получена.
— Она дойдет до Пророков, — кивнул Вертер. — Вот видишь, Деко, ты не глуп, и умеешь поступать верно. Я тоже продемонстрирую свои добрые намерения.
Он подошел к Эси, беззвучно рыдавшей на полу, и потратил половину оставшейся воды, чтобы промыть страшную рану. Затем он из обрывков простыни он быстро нарезал бинтов и сделал перевязку, не забыв посетовать на отсутствие даже местных анестетиков и дезинфицирующих средств. Заодно Владислав снял наручники-стяжку, усадив культистку в менее мучительной позе, но вынимать кляп не стал, после чего вернулся к Деко.
— Ладно, продолжим. Пророки — это ваши лидеры?
— Да.
— Сколько их?
— Не знаю. Немного, я думаю.
— Верю. Где они скрываются?
— Где-то в улье, иначе бы вести не доходили так быстро.
— Улей или шпили?
— Не знаю. В шпилях светло, чисто, богато. Зато в улье затеряться проще простого.
— Палец-5, спроси его непосредственных связях. Кто ему приказывал, с кем он контактировал.
— Логично. Эта женщина, Саломе, руководила только «Шестью цветками», или же ее влияние было шире? — Вертер снова коснулся ножом кожи, но пока не делал надрез.
— Бордель был ее собственностью. Она была в числе первых, кто услышал глас Истинного Императора. Ее знали и почитали все.
— Она была одним из Пророков?
— Я не знаю. Может быть и так.
— Ты выглядишь не лучше тех людей, что я видел в тоннелях. Ты такого же невысокого роста, а твои кости искривлены. Ты родился в улье, и твоя жизнь прошла в нищете и голоде. Как ты попал в шпиль?
— Я с двенадцати лет работал на мануфакторуме «Лорано Латерес». Там и познакомился с учением Истинного Императора. Оттуда меня забрала к себе сама госпожа Саломе, недавно.
— То есть на этом мануфакторуме много таких, как ты?
Культист замялся с ответом и Вертер, уже было выдохнувший с облегчением, что все закончилось, оттянул кожу на его груди и срезал ее ножом, после чего поддел образовавшееся отверстие изнутри, уцепился пальцами за край и с силой рванул на себя. Треск сдираемой заживо кожи потонул в захлебывающемся крике.
— Я же просил, — сказал он на ухо культисту, слегка душа его, чтобы тот умолк. — Ты не молчишь, не врешь и не юлишь, иначе будет больно. Ты отвечаешь честно, быстро, подробно. Тогда не будет больно. На мануфакторуме «Лорано Латерес» много таких, как ты?
— Д-да… м-много!
— У вас должен быть отличительный знак. Как вы друг друга различаете? — Вертер снова потянул за полуоторванный лоскут кожи.
— ААааа! Пу… Пуговицы! На рабочей робе есть две пуговицы! На рукавах! Те, что дальше от края манжет, должны быть чисто срезаны, а те что ближе — всегда застегнуты.
— Ну вот, другое дело. А что на счет места, где работает Эси? Там тоже много ваших?
— Да, там тоже!
— Сколько всего людей в организации?
— Не знаю!
Еще рывок.
— Аааа!!! Много! Много тысяч! Мы не знаем! Не знаем друг друга!
— Да, это разумно. Ячейки изолированы, ликвидация одной не повредит остальным. Ваша цель — восстание так?
— Да…
— У вас есть оружие и техника? Среди вас есть профессиональные солдаты?
— Есть оружие… должно быть… я не видел… солдаты нет. Объятия Истинного Императора… ххаа… закрыты для тех, кто проливает кровь ради… крови.
— Палец-5 — Оку. Этого достаточно?
Варез ответил далеко не сразу, видимо, консультируясь с остальными оперативниками и инквизитором.
— Да, вполне. Заканчивай тут и отходи к туннельной магистрали DJ-17, я проложу тебе маршрут.
— То есть, это еще не все?
— Нет, другие тоже кое-что смогли разузнать, введу в курс, когда соберетесь вместе.
— Так, позавтракать похоже мне не светит…
— В термостате была протеиновая паста.
— Спасибо хоть трупы жрать не предложил.
— Технически, любая потребляемая тобой пища состоит из…
Вертер вырубил вокс и достал из-за спины лазган.
— Деко, знаешь, я не с этого мира, — обратился он к тяжело дышащему культисту. — На моей родной планете когда-то очень давно жил человек, который говорил, что мы должны уметь прощать, иначе всем будет плохо. Но здесь не прощают никого и никогда. Может разучились, а может и не умели никогда. С точки зрения большинства, ты — еретик, не заслуживающий ничего кроме сожжения. Но, знай, что я тебя прощаю, что бы ты ни сотворил в своей жизни. Тебя, Эси, я тоже прощаю и не держу зла на тебя, хоть ты и пыталась меня застрелить. Простите меня и вы, если сможете.
Две филетовых вспышки пронзили темноту, и наконец-то воцарилась тишина. Никто не стонал и не всхлипывал, лишь на самом пределе слышимости угрюмо гудел машинный дух лазгана, требовавший настоящей битвы, а не расстрела безоружных людей.
Владислав Вертер стоял посреди учиненной им бойни, и боролся с желанием пустить себе самому лазерный луч в череп. Сегодня он струсил, и от страха совершил отвратительный поступок. Купил себе жизнь у инквизитора, выменяв ее на страдания и смерти двух незнакомых ему людей. Можно было сколько угодно прятаться за различными оправданиями, дескать, это были еретики, поклонники Губительных Сил, и предатели, отвернувшиеся от света Императора. Это действительно было так… для самого инквизитора и его свиты.
Но не для Вертера. Это была не его война и не его враги. И хотя умом он постепенно охватывал современный смысл слова «ересь», намного более жуткий, чем существовавший в М3, но принять его душой еще не смог. Он чувствовал себя слишком чужим в эпохе, отдалившейся от его дня рождения на тридцать восемь тысячелетий. Впервые в жизни ему захотелось помолиться. Не ради мифического рая и загробной жизни, а чтобы хоть кто-нибудь помог простить ему самого себя. Помолиться не за себя, отвратительный сплав машины и плоти, а за тех, чьи жизни только что забрал.
Но молиться было некому. Четверка Темных богов интересовалась вещами прямо противоположными, да и Император не принял бы молитвы за тех, кто отвернулся от него. Сквозила горькая ирония в том, что несуществующий христианский бог мог бы дать ему то, чего не могли настоящие боги. Можно было только истерзать свою душу настолько, чтобы в прощении не нуждаться, или же выдумать себе железное оправдание, которое перекроет все совершенные злодеяния.
Последние куски простыни Вертер использовал, чтобы стереть кровь с рук и ножа. Он не стал трогать тела, следуя приказу, по которому ликвидацию следовало провести устрашающе. Перелил остатки воды из бутылки в собственную фляжку, но побрезговал брать протеиновые рационы из холодильника. Для него это выглядело сродни осквернению могилы. Вместо этого, следуя за сервочерепом к точке рандеву, он нашарил в разгрузке невесть сколько там провалявшийся батончик из трупной муки, и с остервенением вгрызся в него зубами.
С остальной группой он встретился примерно через час в отнорке какого-то узкого тоннеля. Тройка боевиков, запакованных в тяжелые штурмовые панцири, смотрелась громоздко и устрашающе, и для Вертера оставалось загадкой, как они ухитрились действовать, не привлекая излишнего внимания. Брату Гериону, при колоссальных габаритах брони, было куда проще: его голографическое поле могло придать любой облик, или даже полностью скрыть из виду.
Сейчас, однако, никто уже не таился. И когда Вертер вышел из-за угла, в него впервые никто не тыкал стволами. Только Алисия, которую можно было отличить разве что по голосу и дробовику в руках, насмешливо заметила:
— Опять с ног до головы перемазался. Ты что, чисто работать вообще не умеешь?
— Как учили, так и работаю, — огрызнулся он. — Нужна чистота — найми горничную.
— Зачем нанимать? Можно и тебе швабру выдать.
Джей вдруг заржал.
— Чего смешного? — холодно осведомился Вертер.
— Да представил тебя в белом чепчике.