И чуть было не отпрянул.
За свою жизнь Герман видел много страданий. Начиная с товарищей по несчастью, разбивавших головы о стены тесной камеры Черного Корабля, и заканчивая людьми, перевариваемыми заживо пиявками-абсорберами. Но никогда, ни до, ни после, он не встречал большей боли, чем наполнявшая глаза аколита Вертера. Не только смотреть на это, но даже находиться радом, даже дышать псайкеру было невыносимо, потому что Владислав словно оплакивал каждую человеческую душу, рождавшуюся за тысячи лет на миллионах миров.
— Ты! Жалеешь нас?! — взревел дознаватель, хватая аколита за грудки. — Винишь нас в том, что мы не такие, как тебе хотелось бы?! Да кем ты себя возомнил?!
— Я то, чем вы были! — Вертер в долгу не остался. — И я в ужасе от того, чем вы стали!
— Достаточно.
Голос Тора, усиленный психическим импульсом, прорезал пространство ледяной вспышкой. Герман и Владислав, словно получив на голову по ведру холодной воды, выпустили друг друга и отступили на шаг. Обоих жег стыд за эту вспышку, допущенную лишь из-за сильнейшего переутомления, но каждый высказал именно то, что думал.
— Отвечая на твой вопрос, аколит Вертер, — продолжил Тор, не меняя спокойного тона, — да, ты совершенно прав. Я даже приукрашу действительность, если назову Империум гниющим заживо колоссом, слишком огромным чтобы просто умереть, но не способным действовать как единое целое. Но верно также и то, что эта полуразложившаяся куча дерьма — лучшее, что у нас есть. Не потому, что Империум в нынешнем своем виде хорош, а потому что любые иные альтернативы просто ужасны.
— Я уже увидел, против чего вы ведете свою войну, инквизитор, — хрипло ответил Владислав. — И признаю, что против таких врагов все средства будут хороши. Но ответьте мне честно — в этой галактике еще осталось хоть что-нибудь, за что можно сражаться?
Тор молчал. Герман тоже не мог произнести ни слова. У него на языке вертелись вбитые с детства догмы о величии бессмертного Императора, о нетерпимости его к предателям и ксеносам. С ними соседствовали прагматичные аргументы, усвоенные в более зрелые годы, касающиеся спасения человечества от таящихся во мраке космоса теней, но в первую очередь от самого себя, от собственной слабости и порочности. Но дознаватель понимал, что ни один из этих доводов не убедит человека с настолько дикой системой ценностей.
— Может, ради надежды, — наконец, полувопросительно изрек Тор. — Надежды, что нашими усилиями и жертвами, нашими потом и кровью людской род доживет до завтрашнего дня, который принесет с собой чудо. Может, вдруг успокоится варп. Или все ксенорасы выкосит какая-нибудь болезнь. Или Механикус найдут полную базу древних технологий. Может, даже Император встанет со своего Золотого Трона и поведет нас вновь. И тогда мы уже будем не отчаянно бороться за выживание, а станем именно теми гордыми владыками звезд, которыми нас хотел видеть Повелитель Человечества.
— Надежда, — медленно пробормотал Вертер, словно пробовал слово на вкус. — Эфемерная концепция. Но лучше, чем ничего.
Он вдруг тихо рассмеялся.
— Знаете, в мою эпоху мы, после полуторавекового застоя снова начали мечтать о звездах и, хотя скромное развитие технологий позволяло лишь полеты к Марсу в один конец, бесконечно фантазировали, что же ждет нас там. А теперь вот они, рядом, только руку протяни. Только стоили ли они того?
— Конечно стоили, — бросил через плечо дознаватель, возвращаясь на свое место. — Запрись мы на единственном мире, или даже в единственной системе, то стали бы легкой добычей для какой-нибудь ксеноэкспансии.
— Чтобы ты знал, в древних верованиях Терры в аду были заготовлены специальные места для тех, кто отвечает на риторические вопросы, — ядовито сказал Владислав.
— Чтобы ты знал, в «Региструм Еретикус», издаваемом Адептус Министорум, прямо сейчас предусмотрено наказание для тех, кто задает риторические вопросы, — в тон ему ответил Герман.
— Если у вас еще остались силы для грызни, приберегите их для врагов Императора, — прервал спорщиков Тор. — Аколит Вертер, ты можешь идти. Герман, задержись на минуту.
Владислав молча кивнул и ушел. Инквизитор проводил его взглядом и повернулся к дознавателю.
— Поразительное существо, не правда ли? — с усмешкой спросил он, мотнув головой в сторону закрывшейся двери.
— Поразительно утомительное и горделивое, — отозвался Герман и приложился к кружке рекафа. Усталость заполняла голову тяжестью, заставляла глаза слипаться, а мысли буксовать. — Делающее поспешные выводы.
— Но при этом в правильном направлении. Кому еще пришло бы в голову настолько глубоко высматривать источник ереси, чтобы обращать внимание на условия жизни каких-то рабочих? А между тем я запросил данные из Администратума по нормам выработки на мануфакторумах и объемы выплаты десятины за сто лет. И то и другое росло, но там где десятина прибавляла полпроцента, выработка росла на процент.
— На ересь не тянет.
— Что не отменяет озвученного Владиславом вывода: планетарное руководство своими действиями создало благоприятные условия для образования подполья, которыми и воспользовался Тейр.
— Вы все еще уверены, что это его рук дело?
— Абсолютно. Слишком уж характерный почерк. Не затронуто духовенство, СПО и силы правопорядка — хотя именно они представляют собой самую лакомую цель для любого настоящего культа. Но он не оставил никаких следов, к сожалению, иначе бы я уже несся в Конклав с требованием денонсации. Провокации отвратительны сами по себе, но на этот раз Тейр перешагнул черту, напрямую воспользовавшись помощью Губительных Сил. Ладно, иди отдыхай. И я тоже посплю немного. Нам еще из планетарного губернатора дурь выбивать.
Герман откланялся и поплелся в вожделенный душ.
Глава 18
Фрегат «Таласа Прайм», гимназиум
Цепной меч с жутким свистом пронесся в считанных сантиметрах от лица. Вертер лишь слегка качнулся назад, чтобы не набрать инерцию, и тут же поднырнул под правую руку космодесантника. Не снижая темпа, он выставил мечи в блоке и резко провернулся на месте, чтобы парировать очередной сокрушительный удар вскользь. Черный доспех заслонил собой весь обзор, Вертер вошел в мертвую зону, где цепной меч уже не мог сразу его достать, но следовало остерегаться левой руки Гериона, которой он мог и схватить, и ударить, и достать болт-пистолет. Квантовый процессор отрешенно обсчитывал стойки обоих противников, их движения и кинетическую энергию, и на основе этих данных пытался вычислить брешь в кажущейся несокрушимой защите Астартес.
Вертер прыгнул вверх, взмахнул мечами в стороны, выигрывая себе еще долю секунды, изогнулся, словно прыгающий через обруч дельфин, и ударил обеими руками вниз — туда, где за толстым слоем керамита, могучих мышц и костяного панциря бились два сердца трансчеловека. Но прежде чем мечи набрали достаточную силу, чудовищной мощи удар наотмашь отправил его в полет. И будто этого было мало, космодесантник с невообразимой для своих габаритов скоростью рванулся вперед и нанес рубящий удар сверху вниз. Вертер понимал, что увернуться в падении не сможет, а прямой блок может переломать даже его руки, но ничего другого не оставалось. Герион не лукавил когда сказал, что не умеет бить в полсилы. Киборг выбросил ногу вверх, навстречу моторной гарде пиломеча. Вместе с блоком мечами, это позволило избежать сокрушительного удара и отвело смертоносные зубья в сторону, давая возможность перекатиться в сторону и восстановить равновесие.
Герион не собирался ослаблять напор, он выхватил болт-пистолет и навел его на Вертера, намереваясь закончить все одним точным выстрелом, и именно этим киборг смог воспользоваться. Один меч он выставил на пути реактивного болта, заставив его срикошетить, а другим атаковал, не самого космодесантника а его оружие. Тренировочный меч бессильно звякнул о металл, но Вертер на этом не останавливался, третьим взмахом «рассекая» протянутую кисть своего противника. И тут же буквально бросился на пол, переходя в самую низкую стойку, в которой еще можно было сохранять мобильность и, почти стелясь над полом, кинулся к ногам противника.
Астартес моментально отреагировал отскоком назад, клинок только слегка шкрябнул по керамиту доспеха. Такое касание никак не могло считаться «отсечением». Он уже не мог стрелять, или хватать левой рукой, но она все еще была смертоносна просто из-за нечеловеческой силы. Не говоря уже о цепном мече, который тут же выписал широкую восьмерку, вынуждая противника снова разрывать дистанцию.
С каждой секундой боя Вертеру все отчетливее понимал, что нанести чистый удар ветерану с почти тремя столетиями боевого опыта в лоб просто невозможно. Да и в обход тоже. Уже который их поединок сводился к пату: Вертер мог избегать смертельных атак, но любая попытка развить успех разбивалась о совершенную технику Ультрадесантника. Добавляло горечи и то, что приемы безоружного боя против облаченного в силовую броню противника были полезны не больше, чем против танка. Единственная попытка нокаутировать Гериона хай киком, способным разбить человеческий череп вдребезги, окончилась позорным полетом через половину тренировочной площадки, разодранной обшивкой на животе и отбитыми органами. И Вертер давно бы забросил эти импровизированные «тренировки», если бы не кипящее в груди желание убить этого сверхчеловеческого ублюдка, а равно как и любое другое порождение безумного будущего.
Это не было ненавистью, для которой все равно не существовало причин. Чувство, бушевавшее в душе под металлопластовой обшивкой и полимерными мышцами, было несоизмеримо сильнее ненависти. Ненавидеть кого-то означало признать его, сжигать себя в попытке уничтожить его. Вертер словно замерз. Он чувствовал, что уже никогда не возмутится и не ужаснется ничему, что с гнилозубым оскалом предложит ему сорок первое тысячелетие. Он перегорел для этих чувств. Шок уступил место ледяной решимости. Вселенная вокруг него не имела права существовать, и он не собирался ей это право уступать. Рожденный в колыбели человечества и не привыкший мыслить масштабно, Вертер, конечно же, не строил далеко идущих планов. Он определился со своими желаниями, расставил краткосрочные приоритеты, и уже которую ночь жертвовал часами сна ради единственной цели — научиться убивать космических десантников.