– Да, – произнес он раздраженно. – Да, я помню. Что значит – хочет, но не может? Ах, ему мешают? Ну я-то что могу сделать? Куда можно деть этого недоумка – киллеров нанять? Вот то-то, что не хотелось бы. Ладно, чао, завтра поговорим.
Трубка с грохотом полетела на рычаг. Толик возник на пороге. Лицо его было перекошено от гнева.
– Послезавтра мы могли бы уже заключить договор, если бы не твой упрямый осел! Его компаньон готов сделать это за его спиной, но тот названивает ему с утра до вечера, не дает шагу ступить самостоятельно. Хоть бы отправить этого идиота на недельку куда подальше. Попроси его, пусть свозит тебя на Канары. Я серьезно.
– Я попробую, – тихо сказала я.
Знала наперед, что из этой затеи ровным счетом ничего не выйдет. Если Сергей так не хотел выпускать дела из поля своего зрения, то и покинуть Москву в разгар нежелательных ему переговоров он бы тоже не рискнул.
– Попробуй, – проговорил Толик, принюхиваясь к шедшему от таза сладкому запаху. – Если завтра что-нибудь не предпримешь, можешь топать в свою общагу. – Он приблизился к плите и, отобрав у меня ложку, снял с варенья беловатую пенку. – Ни черта не умеешь, даже варенье варить.
– Как родители? – спросил Сергей, когда назавтра утром я снова стояла на пороге его квартиры.
– Нормально.
– А я подумал, вы повздорили по телефону. Вид у тебя какой-то мрачный.
– Нет, ничего, просто голова немного болит.
– У меня тоже, – признался Сергей. – Да и сердце что-то прихватило. По телевизору объявили, что сегодня магнитная буря. Тем, у кого слабые сосуды, нужно соблюдать покой и поменьше двигаться.
– А у тебя слабые сосуды? – поинтересовалась я.
– Есть немного. – Он смущенно улыбнулся и, вытащив из кармана рубашки блестящую упаковку с таблетками, продемонстрировал ее мне. – Вот, валидолом питаюсь. Помогает.
– Попробовать можно?
– А ты никогда не пробовала? – удивился Сергей и, вытащив из упаковки большую плоскую белую таблетку, протянул мне. – На. Только не жуй и не глотай. Ее надо класть под язык и сосать.
Я сделала так, как он сказал, и тут же ощутила во рту противный ментоловый аромат. Вот чем все время от него пахло, а я-то думала, что Сергей злоупотребляет конфетами.
– Пойдем в спальню, – попросил Сергей. – Я страшно соскучился.
Я лежала в его объятиях и думала, как уговорить его слетать со мной на Канары. Или куда-нибудь еще, но подальше от столицы. Сказать, что никогда не была на курортах? Сергей не поверит, ведь он знает, что мой отец – богач и денег у нас куры не клюют.
Притвориться, что мечтаю провести недельку в полном уединении? Он скажет, что уединиться можно и здесь, в квартире. В обоих случаях настаивать нельзя, иначе Сергей заподозрит неладное, и тогда конец всему.
Он вдруг резко отстранился от меня, откинулся на подушку, губы его искривились.
– Что с тобой? – испуганно проговорила я.
– Все то же, – произнес Сергей с усилием, – мотор барахлит, будь он неладен. Какая досада, именно тогда, когда рядом ты… – Он, не договорив, умолк и прикрыл глаза. Я слышала его дыхание, частое и шумное, словно после быстрого бега.
– Может, вызвать врача?
– Не надо. – Сергей махнул рукой. – Пройдет. Не может не пройти, я хочу любить тебя, хочу, чтобы ты уходила от меня без сил. Вот, уже лучше. – Он потянулся ко мне губами.
«Старый болван, – с презрением подумала я, – тебе бы в больнице лежать под капельницей, а не с девчонкой в койке барахтаться».
Сергей уже навалился на меня всем своим массивным, крепким телом.
– Девочка моя, сладкая, рыбка…
Жуткая мысль вдруг мелькнула у меня в голове. Что, если Сергей исчезнет из дому, но не на Канары, а гораздо, гораздо ближе? Ведь он сам копает себе яму, нужно лишь не мешать ему, а, наоборот, помочь окончательно потерять голову.
Я застонала громко и страстно. Запрокинула лицо, обвила руками его шею. Сергей засмеялся, хрипло и радостно. Он ликовал, чувствуя себя суперменом, сексуальным гигантом. Глупый, наивный карась, слопавший червяка.
Он брал меня снова и снова, раз за разом, мучился от одышки, кидал в рот новую таблетку валидола, но не желал угомониться. Руки и ноги мои были сплошь в синяках от его железных пальцев, губы саднило, однако я покорно и гибко повторяла движения его тела и шептала, шептала слова восторга…
Ему стало плохо в семь часов вечера. Он лежал как рыба, выброшенная на берег из воды, рот его был открыт, подушка пропахла ментолом.
Я вызвала «Скорую». Молодая врачиха измерила давление и принялась звонить по телефону в реанимацию ближайшей больницы.
– Что с ним? – спросила я сквозь слезы.
– Инфаркт. Мы его забираем.
– Надолго?
Врачиха взглянула на меня с жалостливым презрением.
– Если все обойдется, надолго. Но сначала нужно, чтобы все обошлось.
Они уехали. Я вышла из квартиры, замкнула ее ключом, снесла его на вахту.
– Передайте, когда вернется его семья.
– Бесстыжие твои глаза, – пробормотала вахтерша, забирая ключ. – И Сергей Сергеич тоже хорош гусь. На старости лет дотрахаться до сердечного приступа – это что ж такое! – Она зыркнула на меня исподлобья и пренебрежительно отвернулась.
Я вышла на улицу, моля бога, чтобы Сергей остался жив. Ведь я не хотела убивать его и ничего не делала для того, чтобы ему стало плохо. Просто подчинялась его желаниям, играла роль.
Налетел яростный порыв ветра, хлынул внезапный ливень. Я шла под дождем, моя ветровка промокла насквозь, зубы выбивали дробь от холода.
Я шла и шла, пока не добралась пешком до самого метро. Тогда я спустилась и поехала к Толику через весь город.
Через два дня фирма подписала необходимый контракт. По этому поводу состоялась дружеская пирушка в специально снятом зале ресторана, но присутствовать на ней я не смогла – валялась в постели с высоченной температурой. Очевидно, прогулка под проливным дождем не прошла даром.
Толикова бабка ухаживала за мной, поила какими-то отварами, ставила на спину и грудь горчичники. Сам он тоже проявлял заботу по отношению ко мне: раздобыл видеокассету с комедией и приволок из супермаркета здоровенный ананас с веселеньким зеленым хвостом на макушке.
На этом, правда, его интерес к моей персоне закончился.
Я лежала в кровати, тупо уставившись в экран, грызла дольки ананаса, казавшиеся мне совсем безвкусными, и ужасалась себе.
В отличие от того давнего случая с Михой, когда моя совесть спокойно дремала, сейчас я отлично осознавала, что совершила настоящее преступление, злодейство. Счастье еще, что врачихе «Скорой» не пришло в голову вызвать милицию. Конечно, никаких улик против меня не было, но что стало бы, начни они разбираться, кто я такая на самом деле, где прописана, с кем живу?
При одной мысли о том, что Сергей уже мог умереть по моей вине, я холодела с головы до ног. Я ругала себя тварью, выродком, убийцей, желала себе смерти, но если бы в этот момент меня спросили, буду ли еще я ради Толика заниматься чем-то подобным, не задумываясь ответила бы: «Буду».
У меня просто не было выбора. Теперь, окончательно утратив собственную личность, я принадлежала ему целиком и полностью…
Когда я наконец поправилась, в голове Толика уже созревал новый, смелый и хитроумный план.
Я оказалась права: это было лишь начало. А дальше – понеслось, поехало. Появлялись клиенты, их нужно было окучивать, обрабатывать, дожимать до необходимой кондиции или откровенно устранять.
Мы разрабатывали гениальные по сложности и дерзости проекты, Толик щедро финансировал их, а я без колебаний воплощала в жизнь.
Через год Толик полностью вернул кредит, еще через полгода купил новую «Хонду», а спустя семь месяцев мы распрощались с бабкой и переехали в отдельную двухкомнатную квартиру, отделанную по последнему писку моды.
К тому времени я немного свыклась со своей новой ролью и даже стала находить в ней некие привлекательные стороны. Толик одевал и обувал меня с шиком, кормил вкусной и полезной для здоровья пищей, не скупился на дорогие подарки и веселые развлечения.
Ночами, находясь рядом с ним, я была на седьмом небе от блаженства. И лишь когда он, удовлетворив свои желания, крепко засыпал, я, мучимая бессонницей, часами лежала в темноте наедине со своими тайными мыслями.
Тогда, в эти бесконечные, тоскливые ночные часы, я все чаще вспоминала интернат, Жанну, Германа Львовича, Анфису. Последнюю – особенно. Я даже не знала, жива ли она или, может быть, умерла от своих многочисленных болезней. Я закрывала глаза и представляла, что бы сказала Анфиса, увидев, кем я стала.
А ведь она знала обо всем с самого начала, чувствовала, чем закончится моя привязанность к Толику, пыталась предостеречь, помешать. И не могла.
Мне хотелось заплакать, но за последние полтора года я разучилась. Глаза мои были абсолютно сухими, и, как ни силилась, я не смогла выдавить ни слезинки.
Потом я наконец засыпала, но мои удивительные сны мне больше не снились. Да и зачем – все они сбылись и стали явью. Я была красива, богата, запросто болтала на иностранном языке, обсуждала модные выставки и концерты, кружила голову солидным деловым мужчинам – и все это с тяжелым камнем на сердце, с гнетущим чувством собственной вины и низости…
При этом моя любовь к Толику ничуть не уменьшалась, была все такой же неистовой, преданной, как и в детстве, когда истоком ее служила жалость к его одиночеству и обездоленности.
Мне казалось, я изучила каждый его жест, каждый взгляд, каждый вздох. Я могла без труда угадывать по его лицу, когда он только начинал сердиться, знала, что иногда по утрам и вечерам его беспокоят боли в израненной спине, что от холода у него немеют ноги – хоть Толик практически никогда не говорил об этом.
Я каждую минуту боялась, что с ним случится какое-нибудь несчастье: обманут компаньоны, вернется старая, грозная и неотвратимая болезнь. Мне хотелось закрыть его собой, как ребенка, защитить от всех напастей, подставить руки, оградить от негативных эмоций, разочарований, страданий.