– Василиса Андреевна, нам нужен ваш фактический адрес. Тот, по которому вы проживаете.
– Зачем?
– Ну как зачем? Ведь у вас даже паспорта при себе не было, когда вы попали сюда. Я бы съездил за ним, привез в больницу, здесь без паспорта и медицинского полиса нельзя.
– Хорошо, я дам вам адрес, – сказала я. – Но я живу не одна.
– А с кем? – Лицо Парфенова оживилось.
– С… другом.
– Он знал, что вы с приятельницей затеяли?
– Нет, понятия не имел. Он в этот вечер работал. Должен был вернуться лишь под утро.
– Понятно. – Парфенов согласно покивал. – Тогда все упрощается. Ваш друг привезет паспорт – он же наверняка навещает вас, небось каждый день приходит?
Я мельком глянула на Влада. Тот сделал вид, что занят уборкой инструментов.
– Да, конечно.
– Вот и замечательно. – Парфенов поднялся и направился к двери. Уже у порога он неожиданно обернулся и, сощурив и без того узкие глаза, произнес спокойно, но веско: – Вы не первая такая, Василиса Андреевна.
– Какая – такая? – не поняла я.
– Кто выгораживает своего подлеца-сожителя. К сожалению, вас сотни таких глупышек, и вам еще повезло – других я видел в более плачевном положении, например, зверски избитыми или изнасилованными, и все по вине так называемых любимых. Напишите заявление, и он сядет – ведь это благодаря ему вы упали с высоты.
– Я не понимаю, о чем вы, – ледяным тоном проговорила я. – Мой друг не имеет никакого отношения к тому, что со мной произошло. Он даже не ведал о том, что мы собираемся на стройку.
– Ну-ну. – Парфенов насмешливо наклонил голову и вышел.
Я нервно и напряженно сглотнула.
– Не волнуйся, – Влад оторвался от своего занятия и поглядел на меня, – я съезжу за паспортом. Если что, скажем, это он привез его. Я подтвержу, что это было в мое дежурство. – Он подошел поближе, пристально посмотрел мне в глаза. – Ты ведь этого хочешь? Чтобы с ним все было в порядке?
Я молча кивнула. Меня душили боль и стыд. Хотелось умереть от отчаяния и безнадежности. Я задохнулась от подступающих к горлу слез и закрыла лицо здоровой рукой.
– Не плачь, не надо. – Влад опустился перед кроватью на колени. Его руки гладили мои волосы, тихо, осторожно, чтобы не потревожить, не причинить еще бо́льшую боль. – Не плачь, Василиса. Все будет хорошо, ты поправишься. Я обещаю тебе, все будет хорошо.
Слезы все текли между пальцами, в носу хлюпало, губам было солоно. Я слушала ласковый, убаюкивающий голос Влада и с пронзительной остротой понимала: хотя между мной и Толиком все кончено безвозвратно и навсегда, мне все равно никогда его не разлюбить.
Летела неделя за неделей. Парфенов, убедившийся, что добиться от меня ничего невозможно, больше не появлялся.
Мои кости, как и предсказывал Влад, постепенно срастались, боль в переломанных ногах и руке постепенно отступала, делаясь все менее резкой.
Я уже могла обходиться без наркотических уколов и потихоньку садилась в постели. Влад притащил целую кучу книжек – те, что я любила читать в интернате, и новые, современных авторов.
Он ежедневно пичкал меня соками, апельсинами и грецкими орехами в неумеренных количествах.
Однажды я не выдержала и поинтересовалась у него, на какие средства покупаются все эти лакомства. По моему скромному подсчету выходило, что Влад тратит на меня не менее двух третей свой больничной зарплаты.
– А я халтуру нашел, – заявил он не моргнув глазом.
– Какую халтуру? – опешила я.
– Обыкновенную. Математику делаю с одним оболтусом. Ему восемь, а мозгов как у пятилетнего. В школе одни пары. Вот, помогаю выплыть на троечку.
– И сколько тебе за это платят? – не без скепсиса спросила я.
– Две сотни за полтора часа. Это четыре кило апельсинов с гаком! – Влад поглядел на меня с гордостью.
– Ты из-за апельсинов таскаешься по чужим квартирам?
– Почему? Парнишка сам ко мне приходит. Он мой сосед по лестничной клетке.
– Зачем тебе все это? – спросила я напрямик.
– Что? – Он сделал вид, что не понял меня, но кончики ушей едва заметно покраснели.
– Зачем кормить меня апельсинами? Зачем было ездить за моим паспортом и врать следователю?
Он немного помолчал, крутя пальцами пуговицу от халата. Потом ответил лаконично и твердо:
– Надо.
Я не стала больше задавать вопросов. Послушно ела его апельсины, жевала горькие и маслянистые орехи, пила соки.
Под самый Новый год врачи разрешили мне встать. Я шла по коридору, раскинув руки в стороны, напоминая себе готовящийся взлететь самолет. Влад стоял, прижавшись спиной к подоконнику, и весело смеялся.
– Смотри, растения не снеси!
По обеим сторонам коридора были расставлены кадки с фикусами, и я иногда задевала пальцами гладкие полированные листья.
Тридцать первого декабря вечером отделение опустело. Дежурная врачиха, сделав обход, убежала праздновать на другой этаж, нянечка, кряхтя и охая, уселась на посту перед стареньким черно-белым телевизором. Больные разбрелись по палатам.
Ко мне заглянул Влад – он был только что с улицы, лицо его раскраснелось, как у Деда Мороза, из-под незастегнутого халата виднелся пестрый сине-зеленый свитер.
– Эй, Снегурочка! Чего грустишь? – Он вытащил спрятанную за спиной бутылку шампанского. – Идем Новый год встречать.
– Куда? – Я невольно улыбнулась, глядя на него.
– Ко мне, в ординаторскую. Никого нет, все испарились. А я елочку принес, настоящую, между прочим.
– Врешь! – не поверила я.
– Зачем мне врать? – обиделся Влад. – Пошли нарядим. Она, правда, крошечная совсем, но пару-тройку шаров повесить можно.
– Ну пошли, – согласилась я.
В маленькой, но светлой и уютной комнатушке действительно стояла живая елочка. Она примостилась в углу, на столике, в трехлитровой банке с водой, раскинув мохнатые светло-зеленые лапки.
В воздухе витал упоительный и стойкий аромат хвои.
– Тут игрушки. – Влад сунул мне в руки небольшую картонную коробку. – Доставай и вешай. Доверяю твоему вкусу.
– А ты?
– Пока займусь сервировкой стола, – проговорил он серьезно.
Я кивнула и принялась открывать коробку. В ней оказалось пять крупных узорчатых шаров с матовыми боками, сверкающая фольгой гирлянда и длинный блестящий шпиль.
– Новенькие, – похвастался Влад, видя, с каким восхищением я смотрю на украшения. – Вчера в универмаге купил.
Я повесила по шарику на каждую лапку, накинула гирлянду и водрузила на макушку переливающийся всеми цветами радуги шпиль.
Получилось здорово: настоящая новогодняя елочка, хоть и совсем миниатюрная.
Влад тем временем расстелил скатерть на другом столе, побольше, откуда-то с полки выудил коробку шоколадных конфет, высыпал из пакета на салфетку горку оранжевых мандаринов и увенчал свое творчество уже знакомой бутылкой шампанского и двумя скромными стеклянными фужерами.
– Прошу садиться. – Он галантно подставил мне стул. – Время без четверти двенадцать. Пора провожать старый год.
Мы открыли шампанское, выпили по чуть-чуть, закусили пахучими сладкими мандаринами.
В комнате царил полумрак, горела лишь настенная лампа над столом.
– Надо было фонарики на елку купить, – с сожалением произнес Влад. – Электрические. Вот была бы красота.
– И так красота, – успокоила я его, – я и не рассчитывала так встретить Новый год.
Он поглядел на меня внимательно, без улыбки.
– Тебе правда нравится? Ты довольна?
Я улыбнулась.
– Еще как. Особенно если сравнить елку и шампанское с лежанием в постели с переломанными ногами.
Стрелки на циферблате настенных часов между тем медленно ползли к полуночи. Стало тихо – так тихо бывает, лишь когда свершается маленькое чудо перехода из старого года в новый. Даже самый неисправимый скептик и материалист всегда ощущает сказочность этого момента, с лихорадочным возбуждением проговаривает про себя заветные желания, веря, что им суждено осуществиться в новом году.
– Слушай, – тихо произнес Влад и встал.
Из-за плотно закрытой двери доносился телевизионный бой курантов.
– С Новым годом! – Он поднял свой фужер.
Я последовала его примеру. Тонко и музыкально звякнуло стекло.
– За что пьем? – спросила я.
Он улыбнулся.
– Каждый за свое. Вот ты, например, чего хочешь от нового года?
– Не знаю. – Я пожала плечами. – Наверное, поправиться окончательно и поживей, чтобы ты из-за меня не завалил свою сессию.
– На это не надейся. – Влад весело усмехнулся и уточнил: – Я имею в виду сессию, а никак не твое здоровье. Ты, конечно, поправишься, и очень скоро. Все врачи так говорят.
– А ты за что пьешь? – поинтересовалась я.
– Я? – Его лицо стало серьезным и даже несколько суровым. – Даже не знаю, стоит ли тебе говорить об этом?
– Стоит! – произнесла я азартно, заинтригованная его словами и загадочным видом.
– Ну ладно. – Влад приосанился и слегка наклонил голову, будто собираясь декламировать собственные стихи. – Я пью сейчас за женщину, которую люблю. Она мне дороже всего на свете, и я хочу пожелать, чтобы в новом году она была счастлива. – Он выпалил все это одним духом и замолчал, уставившись взглядом в свой бокал.
Я глядела на него с изумлением: никогда не слышала от Влада, чтобы он изъяснялся так пышно, витиевато и красноречиво.
– У тебя есть любимая женщина? – спросила я его с невольным уважением. – Ты мне не говорил об этом. Давно?
Он закусил губу, поставил фужер на стол, усмехнулся и покачал головой:
– Нет, Василиска, скажи на милость, как в тебе это сочетается?
– Что? – не поняла я.
– Такие блестящие мозги и удивительная непрозорливость. Или ты слепая, или просто валяешь дурочку.
– Ничего я не валяю, – начала я с обидой, – и вообще – после сотрясения мозга любой будет соображать с трудом! Ты можешь объяснить по-человечески…
– Да не могу! – неожиданно сердито перебил меня Влад. – Не могу я ничего тебе объяснить по-человечески!