Йода медленно попятился, и голова стала поворачиваться вслед за ним. На стекле проступил и растаял туман, явив двух других тварей – пару громадных белых пауков с отвратительно длинными тощими лапками, которыми они тихонько постукивали, карабкаясь по стеклу. Когда они взметнулись и повисли по обе стороны лица, плечи тоже поднялись, отделившись от тела.
Йода понял, что это вовсе не плечи, а локти, а кверху они торчали, потому что ладони, которые он принял за пауков, раньше упирались в землю. Стало быть, руки еще длиннее, чем показалось ему вначале.
Йода не терпел насилия в любых проявлениях – еще одна причина, почему он никогда не поднимал руку на дочь. Нагляделся ребенком и юношей что в Нигерии, что в Британии: нет в этом ничего притягательного, только боль. Хотя в здешних краях не составило бы труда добыть дробовик или винтовку-мелкашку, он отверг эту идею сразу, не обзавелся даже бейсбольной битой на случай грабежа или пьяного дебоша. Впервые в жизни он пожалел о своем решении.
Голова существа несколькими рывками снова сменила положение, пока не нацелилась прямо на него. Затем оно снова замерло, если не считать развевающегося савана, – да, савана! – но к вою ветра прибавился новый звук. Что-то тихонько постукивало, будто сажа сыпалась в дымоход. Однако камин находился от Йоды по левую руку, а звуки доносились справа.
Он не хотел отводить взгляд от твари, страшась как того, что она может выкинуть, если он упустит ее из виду, так и того, что увидит. Но, чтобы справиться с ситуацией, он должен знать, в чем дело. Нужно думать о Барбаре и Шарлотте.
Так что он повернулся и посмотрел.
На первом этаже «Колокола» было четыре панорамных окна, и к каждому приникло точно такое же существо. Те же скрюченные, изможденные фигуры и вытянутые рыла, те же тонкие, длиннопалые руки, растопырившиеся на стекле. Йода попятился через бар, и головы повернулись к нему. Порыв ветра раздул саван на одном из существ, открыв часть лица (если это можно было так назвать) куда больше, чем Йоде хотелось бы видеть; при этом обнаружилось, что у твари нет глаз.
Они слепые! Эти твари слепые. Должно быть, они выслеживают добычу по звуку и запаху. Возможно, безопаснее было бы не двигаться с места. Но все инстинкты говорили ему, что нужно убраться от них подальше и найти оружие, чтобы защитить своих родных.
Лампа в нише погасла, ветер взвыл еще громче, и Йода понял, что слабый гул холодильника за барной стойкой прекратился. Электричество пропало.
Что-то врезалось во входную дверь. От оглушительного грохота Йода подскочил. Дверь содрогнулась в раме; последовал еще один удар, за ним еще.
Длинные белые пальцы скреблись в окна. Как скоро они поймут, что стекло высадить легче, чем дубовую дверь? Оружие, срочно найти оружие! Будь у него под стойкой хотя бы подпиленный бильярдный кий…
Бильярдный кий. Йода бросился за стойку. В конце вечера бильярдные шары убирались в лузы, а кии оставались на столе. Он схватил один. Им можно неплохо отоварить противника по башке, на крайняк – пырнуть острым концом. Лучше, чем ничего.
В парадную дверь снова ударили, и таким же грохотом отозвалась дверь черного хода.
Они находились и позади паба, а как иначе. «Колокол» окружен. Они собрались у каждого входа, стремясь пробиться внутрь. Он представил, как эти лапы, так похожие на пауков, карабкаются по стенам, волоча за собою самих существ, как подползают, перебирая длинными тонкими пальцами, к окнам спален – их с Барбарой, Шарлотты…
За спиною Йоды разбилось стекло, и ветер с воем ворвался в зал. Первый налетчик запустил лапу в окно; длинная, невероятно тонкая, она стала ощупывать стену, затем пол.
Йода шагнул вперед, занося кий для удара, но тут взорвалось другое окно, и второй незваный гость просунул в него обе руки и голову.
Новые удары градом обрушились на входную дверь, все громче, все чаще. Если раньше казалось, что в нее ломится один налетчик, то теперь их было несколько. Когда третье окно разлетелось вдребезги, удары посыпались с пулеметной скоростью, и Йода услышал, как дерево затрещало.
Первые двое уже просунули руки и плечи в зал; руки-пауки сновали по стенам, впиваясь в них пальцами и протаскивая бледные костлявые туловища. Третий налетчик бился и извивался, зацепившись за битое стекло. В судорогах он выворачивал острые осколки из рамы, но, если они и резали его, кровь не шла, и, если он испытывал боль, она не останавливала его. В тот момент, как разбилось четвертое окно, страшный удар расколол дверь сверху донизу. Длинные лапы налетчиков распластались по комнате, и те устремились вперед – сперва рывками, как роботы, потом паучьей пробежкой. Вращались головы. Они искали.
Ему не одолеть их – во всяком случае, не здесь. Но должна же быть на них управа! Барбара заслуживает мирно скончаться в своей постели. А еще есть Шарлотта. Его дитя. Будущее.
Йода отпрянул к лестнице. В задней части здания бились окна и трещало дерево. Дверь черного хода поддавалась.
Нападающие прорывались со всех сторон. Почему? Что он такого сделал? Чем они все провинились? Миллионы людей испокон веку задавали те же вопросы, так и не получив ответа…
Йода споткнулся о цепочку у подножия лестницы и растянулся на спине, уронив кий. Костлявые лапы ползали и сновали по потертому ковролину.
Кий, ему нужен кий. Он должен защитить свою семью. Пусть сопротивление бесполезно, он обязан хотя бы попытаться. Йода зашарил по ковровому покрытию на ступеньках, пока не нащупал внизу кий. Когда он схватил его, что-то длинное и тонкое мазнуло его по руке.
Йода не издавал ни звука с того момента, как увидел первое существо за окном; шок и неверие лишили его дара речи. Но тут он нарушил молчание, так истошно заорав, что сам удивился. Он хватил наотмашь кием и еще с ноги добавил для верности, не оглядываясь из страха увидеть то, что огромным белым пауком подбиралось снизу.
С кием в руке он на четвереньках пополз по лестнице – как паук, как собака. Как букашка, спасающаяся от ботинка, что вот-вот раздавит ее. Нет. Он должен остаться человеком – встать во весь рост и встретить дьявола лицом к лицу. Это его долг.
Йода добрался до вершины лестницы, ухватился за столбик перил и поднялся на ноги. Барбара. Шарлотта. Он обязан защитить их.
Наверху тоже разбивались окна.
Что-то поднималось по лестнице у него за спиной.
К жене бежать или к дочери? Он не может разорваться.
Шарлотта. Сначала к ней. Он отведет ее в комнату к Барбаре, если сможет, но если нет, если придется выбирать, другого решения быть не может. Он подумал, перебегая лестничную площадку, что Барбара не ждала бы от него ничего иного, но все равно ощутил приступ отвращения к себе за то, что так легко списал со счетов жену, с которой прожил двадцать лет.
Впрочем, сейчас не время. Искупление и покаяние – вопрос будущего, если оно, конечно, для них настанет.
В глубине души Йода уже знал, что нет. Он подлетел к двери Шарлотты и распахнул ее…
В пустую комнату.
Он ошалело пялился на пустующую кровать и закрытое, неразбитое окно, за которым вихрился снег, когда еще две белые паучьи руки поползли по стеклу, а между ними показалась еще одна безглазая, саваном окутанная голова. Его дитя пропало. Его малышка! Они забрали ее.
Голова поднялась целиком; оконное стекло задрожало под скребущимися, царапающими пальцами. На площадке слышалось какое-то движение, но он не мог заставить себя повернуться.
И тут он понял.
Барбара всегда говорила Йоде, что у него чудесный смех – заразительный, громкий, раскатистый. Полный жизни и света, так она сказала ему однажды. Он давным-давно перестал смеяться, а тут взял и расхохотался.
Окно Шарлоттиной спальни не было разбито. Тварь появилась за ним только сейчас. Тут, на стене, пожарная лестница; Шарлотта улизнула по ней на свиданку с парнем Чэпплов. Уже не впервые, между прочим, но впервые Йода был рад этому.
В первый и последний раз.
Смех его оборвался, когда окно соседней спальни разлетелось вдребезги. И когда закричала жена.
С площадки за спиной доносился шум, еле слышная, крадущаяся поступь, только уже громче, а он все не мог повернуться.
Барбара не кричала так даже в последние несколько месяцев. В спальне что-то рвалось и трещало.
А он все не мог повернуться.
Его жена умрет в одиночестве, пропадет ни за что, потому что его дочь сбежала. Он подвел и ее, и всю семью, в самом буквальном смысле.
Он не мог повернуться. Не мог повернуться.
Он должен.
Окно в комнате Шарлотты затрещало, и это наконец побудило Йоду к действию. Нападающие были впереди, внизу, позади, рядом. Спасения нет, и потому он встретит их лицом к лицу. Он будет мужчиной. Чтобы его покойный отец им гордился.
Он пробьется к своей жене и умрет, защищая ее.
Ничего другого не остается.
Йода Фамуйива, всегда спокойный и сдержанный, взревел по-звериному, развернулся, взмахнув кием, и ринулся к двери спальни, до которой было всего несколько метров.
Он не добрался до нее.
Потом были крики и другие всякие-разные звуки.
А потом – лишь ветра вой.
Часть 2. Глас вопиющего в пустыне
20 декабря
Восход: 08:17
Закат: 15:50
Световой день 7 часов, 32 минуты, 24 секунды
9
Буря стихла перед самым рассветом. Официально шла вахта Джесс (слабое звено или нет, девчонка была Харпер и выполняла свой долг наравне со всеми), но Лиз тоже бодрствовала, сидя на кухне, пока Джесс болталась наверху. Тут нужен кто-то с головой на плечах.
Даже в темноте было белым-бело: снег ложился на землю толстым тяжелым саваном. Лиз могла разглядеть это сквозь щели в досках. Нужно было оставить щели для наблюдения, пусть даже крошечные, – лучше видеть и знать правду, сколь бы пугающей она ни была, чем сводить себя с ума фантазиями. Все, что не выбелил снег, было черным-черно.
Лиз вглядывалась в щель между досками, пока чернота не посерела, потом поставила на огонь чайник, заварила самый большой котелок чая, какой только смогла найти, и дала настояться. Наполнила кружку, от души сдобрив сахаром и плеснув толику молока, после чего осушила половину одним обжигающим глотком. Когда она снова выглянула, серость сменилась серебром.