Она свернула на Кладбищенский проезд, держа путь вдоль Блэкфилдского парка, где царила почти кромешная темнота. Элли не смотрела в ту сторону: слишком легко было увериться, что видишь белых тварей, крадущихся во тьме, а она не могла позволить воображению разгуляться.
Кладбищенский проезд вел из Барсолла через вершину Пологого холма. Дома терялись далеко позади; полдюжины уличных фонарей вели к границе деревни, а дальше оставалась лишь дорога через поля, то черные, как ночь, то снежно-белые.
Ладони Элли, лежавшие на руле, вспотели; она снова очутилась в темноте. На периферии зрения мелькали серые силуэты – тощие, как борзые собаки, они спешили за «Ауди» на тонких паучьих ногах. Она не сводила глаз с дороги, стараясь думать, что это лишь игра света.
Хотя метель улеглась, видимость по-прежнему была паршивой. Но до фермы Эннейбла ближе, чем до Верхотуры, и путь туда безопаснее. Вершина Пологого холма плоская и широкая; если машина слетит с дороги, то в худшем случае угодит в канаву. Хотя в нынешних условиях и это весьма хреново, даже без тварей, рыщущих в ночи.
Но что еще лучше, ферма Эннейбла ярко освещена. В прошлом Берт хлебнул лиха с нарушителями границ, поэтому установил прожекторы, камеры слежения и датчики движения – недешево, но он мог себе это позволить. Из-за снегопада датчики все время срабатывали, так что свет горел постоянно. Если только Берт не выключил его ради экономии, решив, что в такую погоду не найдется дураков высунуть нос из дому.
Или если кто-то еще не вырубит электричество.
Элли сосредоточилась на своем дыхании: медленные, ровные вдохи и выдохи. Дыхание и машина – вот все, что она могла сейчас контролировать. Больше ей ничего делать не приходилось: дорога всего одна, и ведет она прямиком к ферме. Элли смотрела вперед: если глядеть на плоские пустые поля по обе стороны дороги, ничего хорошего не увидишь.
Не свет ли там впереди? Она приглушила фары. Да. Слабая светящаяся дымка. Но потом свечение словно померкло. Может, оно удалялось? Может, это другая машина? На повороте Элли прибавила скорость, и свечение проступило четче.
Это действительно была ферма Эннейблов: каменное здание, построенное несколько столетий назад, и более новые амбары и силосные башни. По одной с каждой стороны дома. Но только в тех, что справа, все еще горел свет. Остальные были погружены в темноту.
Полетел предохранитель, оборвался провод, датчики движения отказали…
Но фары «Ауди» осветили ворота и то, что к ним прицепилось. Как только свет фар упал на него, оно задергалось, развернув безглазую голову к Элли затылком, точно сова. Тварь соскочила с ворот и метнулась в сторону. Она была не одна: оглядевшись, Элли увидела еще несколько существ, рассевшихся на заборах вокруг участка, и бледные фигуры, крадущиеся во тьме, окутавшей половину фермы.
Прожекторы на подъездной дорожке погасли, погрузив ее во тьму. Твари следовали за Элли. На этот раз сомнений не было: все больше чудовищ окружало дом.
Оставшиеся прожекторы замигали. Твари примостились на изгородях, притаились у дороги, по-кошачьи выгнув спины и обратив к Элли безглазые закутанные головы. У нее снова мелькнула мысль: коль скоро они не видят света, но боятся его, то, возможно, он просто причиняет им боль.
Может, это оружие против них? Однако трудно вообразить, что автомобильные фары помогут там, где не помог двенадцатый калибр. Кроме того, ее фары не могут тягаться с прожекторами на ферме, а их почти все погасили.
Мигнув, отключился последний прожектор: теперь лишь в окнах фермерского дома горел свет. Твари подбирались к нему. Сколько же их тут? На Верхотуре Элли насчитала от дюжины до пары десятков, но здесь их было вдвое, если не втрое больше. Твари не обращали на нее внимания. При других условиях они, конечно, атаковали бы машину, как было с Томом. Они забрали бы все и вся в Барсолле, если б только сумели отключить свет. Но сейчас их интересовала лишь ферма Эннейбла; если им не мешать, не нападут.
Свет в доме замигал.
Вот что произошло на Воскресенском подворье и в «Колоколе»: окружили, отключили свет – и вломились. Берт жил один; несомненно, он держал под рукой дробовик, который никак ему не поможет. Как только они окажутся внутри, все будет кончено в считаные минуты, если не секунды.
Элли перевела взгляд на дорогу. Сколько там до фермерского дома – сто ярдов, двести? Она вспомнила, как мчалась обратно с Верхотуры. На этот раз тварей будет больше. Ей придется остановить машину, что позволит разбить ей фары, Берт выбежит из дома и откроет дверцу машины, подвергая их обоих прямой атаке, а потом надо будет гнать обратно через вершину Пологого холма. Там и ехать-то всего ничего, но они окажутся в кромешной тьме, а вся орда будет висеть у них на хвосте.
Окна снова замерцали.
Шансов не было. Ни единого. Если бы она приехала на каких-то пару минут позже, все бы уже закончилось, не пришлось бы делать тяжкий выбор, и она могла бы с чистой совестью ехать обратно.
Но она приехала вовремя, не могла уехать и не могла помочь.
Делай свою долбаную работу.
Но свет погаснет через несколько секунд, а Берта не станет раньше, чем она доберется до дома. А если он и будет жив, что дальше? Она снова прокрутила в голове план спасения: даже если Берт доберется до машины, обратная дорога их доконает. До ворот им не добраться.
Ей нужно думать и обо всех остальных в Барсолле, так, во всяком случае, она себе говорила. Но она знала правду: ты боишься, Элли Читэм, слишком боишься, чтобы рискнуть.
Существа отвернулись от нее, словно угадали ее выбор. Это чуть не заставило Элли протаранить ворота и все-таки попробовать спасти Берта, но не успела она это сделать, как свет в доме погас, и бледная безмолвная орда ринулась вперед. Одни окружили первый этаж, другие, как ящерицы, карабкались по стенам. Стекла разбивались, дерево трещало и раскалывалось под ударами.
Действуй. Поезжай. Сделай хоть что-нибудь, мать твою.
Но она ничего не сделала. Не могла. Она уже поняла, что нет никаких шансов, что Берт Эннейбл все равно покойник.
В доме рявкнул дробовик. Снегопад прекратился, ветер утих, а твари двигались совершенно бесшумно, поэтому грохот разлетелся над вершиной холма. Второй выстрел, третий – и все. Элли показалось, что до нее донесся крик. Далее слышались лишь приглушенные звуки погрома.
Несколько существ остались сидеть на заборах. Еще одно возникло в поле зрения у ворот, за пределами света фар, и все они смотрели на нее. Они не приближались. Пока нет. Уходи, трусишка. Поживи еще чуток, пока мы не явимся и за тобой.
Отъезжая от ворот, Элли обнаружила, что бормочет, прося у Берта прощения. Она глянула в зеркало заднего вида: дорога была пуста.
Задний ход. Разворот. Прибавить газу.
Позади нее у ворот собралось еще больше бледных фигур, чтобы полюбоваться, как трусиха уносит ноги.
Она не трусиха. Ничего подобного. Она ничего не смогла бы сделать. Она должна предупредить деревню. Организовать хоть какую-то оборону. Так она себе говорила. Возможно, так оно и было, но в глубине души она этому не верила.
Впрочем, это неважно. В настоящий момент ей нужно вести машину.
А в полях по обе стороны Кладбищенского проезда рядом с машиной бежали тонкие белые силуэты.
27
Твари преследовали ее на обратном пути с холма, но в деревню войти не осмелились. Как только «Ауди» миновал знак «Добро пожаловать в Барсолл», озаренный сиянием уличных фонарей, они отступились; глянув в зеркало заднего вида, Элли увидела, что твари присели на дороге и смотрят ей вслед… или что они там делали без глаз – возможно, вдыхали удаляющийся запах страха.
Проезжая мимо Блэкфилдского парка, она посмотрела налево, но, к ее ужасу, белые фигуры, которые она там видела, не превратились в пятна снега. Их было видимо-невидимо – ряд за рядом, уходящие в темноту. Элли предпочла бы верить, что ей померещилось, но из окон домов на Храмовой набережной, выходящих на парк, высовывались люди и смотрели на что-то внизу.
Каким-то образом существа уже проникли в деревню. Как им это удалось, сейчас не имело значения. По крайней мере, свет сдерживал их; ближайшая шеренга тварей стояла прямо у парковой ограды, касаясь тротуара кончиками длинных пальцев. К счастью, не нашлось дураков, чтобы перейти на ту сторону улицы, но на тротуаре напротив, разинув рты, собралась толпа зевак.
Элли поборола искушение крикнуть из окна, чтобы все разошлись по домам. Ей нужно было подумать. Нельзя просто кричать о монстрах на всех переулках: неизвестно, что наговорила о ней Тельма Грэм и кто мог ее слушать.
Берт. Это не укладывалось в голове. Элли пыталась убедить себя, что он, возможно, нашел укрытие, как Кейт Бек, но она знала, что это не так. Кроме того, он жил один; твари наверняка знали, что в доме кто-то есть, и не остановились бы, пока не нашли его. К тому же она слышала выстрелы. Нет. Он пал в бою.
Только сегодня утром он постучал в ее дверь и вытащил ее из постели. Он был рядом с ней на Курганном подворье, паля дуплетом в невидимого снайпера. Он был рядом с ней, а где была она, когда он так в ней нуждался?
Она ничего не могла сделать, разве что пожертвовать жизнью… Берт бы все понял. Но старый хрыч ей нравился; он был тихим и спокойным, с тем язвительным чувством юмора, которое всегда привлекало Элли. Они не были близки, но он всегда находился рядом, незыблемый, как часть обстановки или архитектурный элемент. А теперь его не стало. Эти мрази забрали его, а она ничего не сделала, чтобы им помешать.
Ну, что там было за старое высказывание? «Не оплакивать нужно, а сплачиваться». Где она его слышала? Вероятно, от Ноэля – это были слова американского профсоюзного активиста, которого подставили и убили копы[12]. Забавный источник вдохновения для британской «бобби». Зато в самую точку. Перед ней стоит задача. И еще нужно убедить людей.
Почти на автопилоте она свернула сперва к Блэкфилдской роще, а после – в Падубовый ряд. Фары «Ауди» осветили толпу, по-прежнему стоящую у здания хирургии. Господи, им что, пойти больше некуда?