Как я вас всех ненавижу, подумала она и обняла покрепче малютку Джоэля. Кроме тебя, милый. И еще, пожалуй, Дома. А остальных? Маманю и Пола, Киру и Фрэнка? Да пошли они все нахуй. Забавно: казалось бы, теперь, когда мир летит к чертям, самое время цепляться за родных. Но чем провести остаток жизни с ними, лучше сдохнуть. Найти Элли Читэм, которая никогда не обижала ее, и доктора Эммануэль – возможно, единственного человека, который был к ней по-настоящему добр. И погибнуть вместе с ними, если они уже не погибли.
Впрочем, ей не хватит смелости. Выйти сейчас в ночь, с ребенком? Если ты Харпер, это еще не гарантирует безопасности: Они ведь не пощадили Тони…
С другой стороны, шанс остается, не так ли? Шанс, что сегодняшняя ночь не для всех станет последней. Маманя говорила, что будет еще один день, а ночью свершится Пляска. Так что всех, глядишь, и не заберут; может, Они даже пощадят несколько человек, как кошки, мучающие мышей. И если завтра в Барсолле останутся выжившие, то среди них наверняка будет Элли Читэм. А тогда…
…тогда у Джесс есть для нее кое-что.
Потому что у Джесс была идея.
Пол попыхивал цигаркой, сжимая ее в дрожащих пальцах. Кира бок о бок с Фрэнком поднялись по лестнице. Маманя села за стол и тоже закурила, не глядя на Пола. Дом щемился в углу, обнимая своих собак и что-то нашептывая им. Ему с ними было хорошо и спокойно. Джесс была предоставлена самой себе.
Она проскользнула по коридору в гостиную. Малютка Джоэль залепетал, и Джесс расстегнула рубашку, предлагая ему грудь; он присосался и затих. Неужели сквозь разбитое и заколоченное окно она действительно слышит звуки с Пологого холма на другой стороне долины? Джесс убедила себя, что не слышит. Сидя на диване и нянча ребенка, она обдумывала планы на утро.
29
Огни даже не мигали: только что был свет, а через миг пала тьма. Первые крики прозвучали от испуга и замешательства. Затем со стороны Блэкфилдского парка покатилась новая волна криков, в которых слышались ужас и боль. Они звучали все громче. Все ближе. Что-то надвигалось.
Милли схватила Элли за руку.
– Пойдем.
– Я…
– Элли, сейчас же! – Милли потащила ее в переулок. – Мы никого не спасем, если…
– Сюда! – крикнула Элли. Мэдлин спешила рядом, а вот Эрни Штазёлек прирос к месту: его семья осталась там, откуда он только что пришел, и никто по доброй воле не пошел бы с ним обратно.
– Эрни! – Он обернулся, растерянно моргая. – Эрни, сюда! Джули! Фил! – Милли явно была не в восторге, и Элли понимала причину: им не нужна давка в переулке. Но она бросила Берта на произвол судьбы и больше так не поступит. – Тельма!
Но Тельма Грэм застыла столбом. Медлить было нельзя, и Элли наконец позволила подруге утащить себя в переулок, не оглядываясь, чтобы посмотреть, кто последовал за ними, а кто остался.
Когда они бежали по узкому проходу между домами, до Элли донесся страшный крик Тельмы.
Милли заперла калитку на висячий замок, задвинула засов (впрочем, Элли сомневалась, что он продержится дольше пары секунд) и бросилась к двери черного хода.
– С дороги! – рявкнула она, и люди прянули в разные стороны.
Крики с улицы и из других районов буквально обрушились на Элли со всех сторон, сводя с ума. Они доносились со всех концов Барсолла.
– Давайте-давайте! – в панике орал Фил Робинсон. – Открывайте…
– Тихо! – шикнула Элли через плечо и шагнула к калитке. Что там движется в переулке? Она не могла понять, оглушенная криками, треском раскалываемого дерева, звоном бьющегося стекла, скрежетом раздираемого металла и грохотом обваливающихся камней. Крики людей сливались с шумом погрома, когда их вместе со всем добром рвали на части. Сами твари при этом не издавали ни звука.
Дверь черного хода наконец распахнулась.
– Заходите, – прошептала Милли. – Эль, ты тоже.
Элли попятилась к двери. Каблук зацепился за расшатанный булыжник брусчатки. Милли подхватила ее и вместе с нею переступила через порог.
Милли получила практику в Падубовом ряду шесть лет назад, когда доктор Да Сильва, пожилой врач-индиец, ушел на пенсию. Перед этим, напуганный попыткой взлома – одним из немногих серьезных преступлений в новейшей истории Барсолла, к которым не приложил руку никто из Харперов, – Да Сильва раскошелился на безопасность, в том числе стальные жалюзи. Когда Милли стала его младшим партнером, он вбил ей в голову, что нужно запирать окна и двери на ночь. Эта привычка оказалась как нельзя кстати.
Окна кухоньки в задней части клиники и так обычно были закрыты ставнями (чтобы полюбоваться невзрачным задним двориком, пришлось бы приложить немало усилий), поэтому, оказавшись внутри, Милли оставалось лишь опустить жалюзи на задней двери. Пока она запирала их на висячий замок и закрывала дверь, что-то заколотилось в калитку. Элли положила сигнальные шашки и дробовик и помогла Милли запереть дверь на засов.
– Что происходит? – раздался испуганный голос из смотровой. Фил Робинсон сдавленно вскрикнул от неожиданности, а Джули буркнула:
– Черт.
– Всем тихо, – скомандовал Эрни. Милли пронеслась мимо него к смотровым, Элли последовала за ней, включив фонарик на телефоне. Одна из дверей открылась, выпустив чей-то размытый силуэт. Свет упал на лицо Шарлотты Фамуйива; девушка открыла рот, чтобы закричать, но Элли зажала его рукой.
– Это я. Шарлотта, это Элли Читэм. Не шуми. Что бы ты ни делала, ты должна молчать.
Из другого кабинета вышла Милли вместе с Кейт Бек и указала в сторону комнаты ожидания. Элли кивнула, велела Шарлотте следовать за Милли и Кейт, а сама отправилась за остальными.
30
Милли нашла свечи и пару фонариков и установила их на полу посреди комнаты ожидания. Восемь выживших сидели вокруг них, прислушиваясь к крикам и звукам погрома, доносившимся с улицы и из-за стен хирургии: очевидно, твари прорывались в прилегающие дома.
Наконец эти звуки стихли, лишь все более отдаленные крики еще звучали снаружи. Отопление вышло из строя вместе со светом, и в здании становилось все холоднее. У Кейт стучали зубы, у Элли – тоже.
Милли встала. Элли открыла рот, но подруга поднесла палец к губам и скрылась в кухоньке. Чем-то тихо там пощелкала – и через пару секунд вернулась.
– Простите, – прошептала она. – Просто проверяла, работают ли конфорки.
Элли уставилась на нее.
– Ты не нашла лучше времени почаевничать?
Милли пожала плечами.
– Не знаю, заметила ли ты, Эль, но тут пиздецкий дубак, а у нас люди в шоке.
Справедливое замечание. Признаться, чашка крепкого чая показалась вдруг весьма заманчивой. Или кофе с четвертью фунта сахара.
– Плитка работает?
Милли покачала головой.
– Газ тоже отключили.
Элли кивнула. Вполне логично. Газ дает тепло и свет, так что нападающие наверняка постарались лишить жертв и того и другого. Милли похлопала ее по плечу.
– Не волнуйся, есть идея.
Она скользнула в смотровую и вернулась с охапкой одеял. Выжившие завернулись в них покрепче и сгрудились вокруг тускнеющих фонариков, прижавшись друг к другу: хоть какое-то тепло… Впрочем, сегодня ночью им грозила опасность и пострашнее холода.
Шарлотта до сих пор была в нижнем белье, но в хирургии проводился благотворительный сбор ненужной одежды, и Милли нашла для нее джинсы, сапожки, футболку и свитер. По сравнению с обычными нарядами Шарлотты – жалкое барахло, но сегодня ее и это радовало.
Звуки снаружи то затихали, то нарастали; всякий раз, когда Элли казалось, что они вот-вот совсем стихнут, они раздавались снова. Она сидела сложа руки, а за окном погибал Барсолл, ее соседи, ее друзья. Она же полицейский, ее долг – следить за порядком…
Ну так выйди. Ты прекрасно знаешь, что никуда не пойдешь. Знаешь, что не двинешься с места.
Элли попыталась придумать альтернативу, но не смогла. Вместо этого она открыла коробку и пересчитала сигнальные шашки: двадцать штук. Она стала сдирать бумажную обертку, чтобы в случае необходимости их можно было быстрее применить. Обрывки распихала по карманам куртки: они быстро загорятся. Раз свет враждебен тварям, значит, огонь – ее друг.
Между делом она гнала посторонние мысли, искала какие-нибудь светлые воспоминания. Но мысли не подчинялись ей. Она вызвала несколько воспоминаний о Барсолле, о тишине и покое, царивших среди гор, но настоящее отравляло их. А кроме того, ей вспомнились Ричард и Стэн; она цеплялась за лучшие времена, но мысли упорно возвращались к тому, чем все закончилось.
Тогда, отпахав долгую смену, она обнаружила, что телефон полон пропущенных звонков и сообщений: сначала из школы, потом от Стэна. Ричард упал в обморок на игровой площадке. С Элли пытались связаться, но не смогли. Стэн в больнице. Ричард в реанимации. А потом другие голосовые сообщения:
«Элли, где ты?»
«Элли, позвони мне».
«Элли, как только получишь это сообщение, позвони».
И наконец: «Элли, это Стэн. – Долгое молчание, а потом: – Позвони мне». Ничего больше, ведь не доверишь автоответчику сообщение для жены, что ваш с ней ребенок умер. И, что хуже всего, винить некого. Аневризма, врожденное отклонение: ничье действие или бездействие не сыграло роли, никакого злого умысла или ошибки. Никакой халатности со стороны школы, парамедиков или больницы. Кто бы что ни предпринял, исход был предрешен.
Винить некого, если только вы не верите в Бога. Милли никогда не навязывала Элли свою веру, поэтому они редко обсуждали эту тему, но однажды ночью, порядком перебрав, она предложила Милли найти оправдания Богу, который позволил семилетнему ребенку умереть от бомбы замедленного действия, заложенной в его череп еще при зачатии. Какой в этом смысл? Какой цели это служит? К чему такая нелепая жестокость? И Милли, глядя на нее глазами, полными грусти и сострадания, промолвила: «Элли, милая, наш мир порочен». Мир порочен. Объяснение не хуже любого другого.
Элли глянула в телефон: прошло два часа. Даже удивительно, что чудовищам понадобилось столько времени на расправу. Оружие их не берет, только свет как будто сдерживает. Возможно, у кого-то еще оставались источники света, и тварям приходилось каким-то образом их гасить – либо ждать, пока свечи догорят, а батарейки сядут. А может, они куражатся над жертвами, как кошки над мышами: затягивают мучения забавы ради.