– Наше вам.
– Ты вчера вечером была в баре?
– Нет, слава богу. Дэйв возил меня поужинать.
Дэйв Чэппл, двадцати трех лет от роду, был старше Шарлотты на три года. Он работал на своего отца, владевшего половиной арендуемой в Барсолле недвижимости, что делало бы Дэйва неплохой партией, имей он хоть малейшее представление о такой штуке, как половая верность. Элли понятия не имела, насколько Шарлотта осведомлена на сей счет, но бедная девочка, как видно, до сих пор полагала Дэйва своим обратным билетом к огням Манчестера. Элли не раз подумывала о том, чтобы высказаться, но какая двадцатилетка станет слушать старших? В этом возрасте вам кажется, что вы все знаете. Сама была такая.
– Стало быть, в баре был твой папа?
– Ну не мама же, верно?
– Ой. – Элли всегда нравилась Шарлотта, и некоторую дерзость с ее стороны она вполне могла бы снести, но всему же есть предел. – Вот этого не надо.
Шарлотта картинно вздохнула.
– Пардон. Я хотела сказать, – добавила она с подчеркнутой учтивостью, – подождите, констебль Читэм, я сейчас же за ним сбегаю.
Она вышла из-за стойки. Рядом со стойкой находились еще с полдюжины обеденных столиков, используемых в короткое время летнего наплыва туристов, бильярдный стол и лестница на второй этаж. Девушка сняла цепочку с надписью «Только для сотрудников», прицепила ее обратно и побежала наверх. Элли пожалела, что не может позволить себе пропустить стаканчик. Или закурить. И что в барах вообще больше не разрешают курить.
Потянуло сквознячком, и чей-то голос произнес:
– Пока.
Обернувшись, Элли увидела, как пожилая чета выскользнула за дверь. Та захлопнулась, отсекая стенания ветра, а через несколько секунд синий «Вольво» выехал на Северную дорогу. Счастливого пути, ребята. Снег теперь падал не переставая и гуще, чем раньше.
Элли повернулась обратно к стойке, когда кто-то протопал по лестничной площадке наверху и стал спускаться по лестнице.
Йода Фамуйива перешагнул через цепочку у подножия лестницы и прошагал к барной стойке. Не великан, но около того: рост шесть футов пять дюймов, косая сажень в плечах, и почти не растерявший мышечной массы, даром что ему перевалило за полтинник. Тренажерка у него была той же модели, что у Элли, – собственно, она свою и купила по его совету, благо он явно знал в этом толк. В нем только и было мягкого, что брюшко, обтянутое клетчатой рубашкой, да округлая физиономия с пухлыми щеками.
– Привет, Элли. – Он выглядел уставшим, впрочем, как обычно. Работа в пабе, жена и дочь отнимали много времени. Элли отметила, что в уголках его глаз пролегли морщинки, которых в их последнюю встречу не было, а на висках и в аккуратно подстриженных усах прибавилось седины.
– Йода. – Они, как обычно, пожали друг другу руки; в этом он был удивительно щепетилен. – Как там Барбара?
– В основном так же. Может, малость похуже.
– Ужасно сочувствую.
Он пожал плечами:
– Что имеем. Чем могу помочь?
– Шарлотта говорит, ты вчера вечером присматривал за баром?
– Ее куда-то вытащил ее… молодой человек. – Йода подчеркнул эти последние слова, показывая тем самым, что мог бы подобрать для Дэйва Чэппла пару эпитетов похлеще, ни один из которых в приличном обществе не допустим.
– Тони Харпер был?
Йода вздохнул.
– Что опять он натворил? – Как и Элли, он питал некоторую симпатию к паршивой овце в благородном семействе Харперов. Тони отвечал ему взаимностью, во всяком случае настолько, чтобы устраивать мордобои на стоянке, а не в самом пабе.
Элли пропустила вопрос мимо ушей.
– Он не бедокурил?
– Вообще-то нет, – сказал Йода. – А я пару раз думал, что без этого не обойдется. Заглянули к нам трое-четверо парней из деревни. Не знаю, что они тут забыли – может, им тоже нигде больше не наливают, – но они в основном резались в бильярд, а Тони сидел себе вон там, в уголке, – Йода кивнул в сторону зала, – и пил. Один из парней даже пролил его пиво – сдается мне, нечаянно, они не нарывались на драку, – а он спустил на тормозах.
– И много он к тому времени выпил?
– Ну, кружек шесть-семь.
На данном этапе Тони обыкновенно гулял по тонкой грани между «весь мир обнять готов» и «че зыришь, давно в лоб не получал?».
– Может, его что-нибудь беспокоило?
Йода пожал плечами.
– Да он был не особо-то разговорчив, разве только просил добавки, но как будто беспокоило.
– Во сколько он ушел? – В это время года Йода часто не закрывал паб до раннего утра, чтобы выцедить побольше из просевшей торговли.
– Ровно в полночь. – Йода указал на часы с маятником. – Знаешь ведь, эта штука отбивает время, как Биг хренов Бен. Тони эдак навалился грудью на стол, и я не знал, как с ним быть – думал, он закемарил. – Чтобы Тони заснул в баре? Это что-то новенькое. – Ей-богу, жалко. Ему, наверное, не стоит так много пить.
– И много он приговорил до ухода?
– Да как обычно, кружек десять-двенадцать. Но он вроде бы проснулся, когда понял, что уже пора. Допил свое пиво, вежливо так попрощался и ушел.
– А что другие выпивохи?
– Едва внимание обратили. Они засиделись до двух ночи.
К этому времени Тони Харпер, вероятно, был уже мертв.
– По имени кого-нибудь знаешь?
Йода вспомнил два имени, которые Элли прилежно записала.
– Спасибо, дружище. Передавай привет Барбаре.
– Всенепременно. А что случилось-то? Он вляпался?
Элли покачала головой:
– Пара туристов обнаружила его сегодня возле горной дороги. Похоже, он замерз насмерть.
– О господи. Совсем молодой еще.
– Да.
Йода ни словом не обмолвился о матери Тони – в конце концов, он, как и Элли, имел удовольствие общаться с Лиз Харпер. Если у него и возникли вопросы о том, как Тони оказался на горной дороге посреди ночи, он держал их при себе.
Своих забот хватало.
Выйдя на улицу, Элли припустила к «Лендроверу». Снег повалил сильнее, а небо еще больше потемнело. Она не знала, связано это с приближением ночи или с грядущей бурей, но время в любом случае поджимало, так что, как бы ей ни было тошно, придется ехать на ферму Харперов.
У нее возникло искушение вернуться обратно в Барсолл, а допрос семейки отложить до завтра. Но это будет несправедливо: Харперы имеют право узнать. Кроме того, если они хоть что-то знают о случившемся, Элли должна быть в курсе – а завтра из-за метели вряд ли получится сюда добраться. Поэтому она проехала по грунтовой дороге, которая вела на Тирсов дол, открыла ворота с накарябанными от руки надписями («ЧАСТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ» и «ВАЛИТЕ К ЧЕРТЯМ»), провела «Лендровер» и захлопнула их за ним.
Трасса была каменистая, вся в колдобинах, и Элли, трясясь в машине, возблагодарила привод «Лендровера». Пробираясь сквозь мрак и вьюгу, она включила фары на полную мощность. Ей бы следовало немедленно повернуть назад: к тому времени, как она здесь со всем закончит, возвращаться в Барсолл будет форменным самоубийством.
– Ну нафиг, – пробормотала Элли.
Наконец она поравнялась с еще одними воротами. Элли отодвинула засов и распахнула их, преодолевая вес ячеистого шлакоблока, прикованного к ним цепью, чтобы удерживать их закрытыми.
Она проехала мимо мешанины из грязи и сорняков, вероятно служившей огородом, кучи ржавеющей техники, которую Харперы никак не могли утилизировать, старых протекших мешков с цементом и покосившегося сарая, пока не выехала на асфальтированный двор перед кирпично-каменной громадой Курганного подворья.
Более десяти лет назад дом покрыли белой штукатуркой; большие куски отслоились, а остальное выцвело от грязи и плесени. Крыша лишилась примерно четверти черепицы и просела посередке, а в двух окнах были дыры, заклеенные пленкой. Здание выглядело грязным, обвисшим и каким-то угрожающим, точно огромная серая жаба, с холодной терпеливой жадностью поджидающая добычу.
Господи, она в самом деле слишком выкладывается. Сидела бы сейчас дома, забравшись с ногами в кресло, да кофеек с ромом потягивала. Или с виски. В бутылке, которую Милли и Ноэль подарили ей на день рождения, еще оставалось несколько дюймов «Лагавулина». Вообще-то Элли считала, что сдабривать кофе добрым односолодовым – жуткое расточительство, но сейчас это казалось декадентским удовольствием, которому стоит предаваться у камина, заперев наглухо двери.
Ну, сейчас ты здесь.
Она по-прежнему может развернуться и уехать.
Но тут в окне дрогнула занавеска. Они ее увидели.
Даже если сейчас уехать, все равно придется возвращаться.
Кто-то должен сообщить им.
Элли дважды перепроверила снаряжение на поясе. Никогда не завидовала обычаю американской полиции обвешиваться оружием, но в доме полно огнестрела, а Харперы непредсказуемы. Она сняла ушанку и положила на сиденье: меховые уши могут ограничить ей боковое зрение, а рисковать не стоит.
Мрачная серая громада Курганного подворья сгорбилась перед ней, словно изготовившись к прыжку. Элли вышла и заперла машину. С темного неба валил снег.
4
Толстая деревянная дверь была на вид еще прочной, но под многолетней коркой красной краски порядком прогнила и крошилась снизу. Элли стукнула позеленевшим дверным молотком, и свирепый дворовый пес забрехал как бешеный, потом захлебнулся хрипом, придушенный цепью, которую Дом Харпер отстегнет по первому слову Лиз. Заверещал младенец – завопил дурниной, – и сипатый женский голос проревел:
– Заткни своего пиздюка, а то, бля, клянусь, бля!..
Поднялся страшный гвалт – на сей раз кричали мужчины и девочка, – потом послышалась какая-то возня и раздался плач.
Другая женщина заорала:
– Джесс! Оставь ее в покое!
А третья:
– Ну мам, она первая…
– Заткнись, пизда тупая, – выплюнула первая женщина. – Делай, чо те, бля, сказали, засранка!
Грохот – залепили чем-то в стенку, решила Элли.
– А тебе бы тоже заткнуть поддувало, Кира Лукас. – Судя по голосу, вторая женщина была старшей из троицы. Голос угрюмый, брюзгливый. – Ну вы, все, хорош! Джесс, завали еблет и иди открой.