— Помочь? — переспросила Каролина. — Помочь?
Она скептически оглядела нас, ожидая, как мы отреагируем. Кто-то рассмеялся, кто-то закричал: «Как тебе не стыдно, Белла? Позор!» Этого-то и ждала Каролина.
— Я, наверно, старею, — проговорила она, — и не понимаю самых простых вещей. Но взять и втихомолку уничтожить нечто важное и ценное для всех — какая же это помощь?
Ответа Каролина и не ждала.
— Кто еще хочет высказаться?
— Пусть вернет Круг на место! — закричала глупая толстуха Джела Синегорка.
— Но он уже никогда не станет прежним! — возразила Каролина. — Сами посудите. Мы, конечно, можем выложить новый круг. Измерим веревкой, сделаем все так, что и не отличишь от прежнего. И я полагаю, что так мы и сделаем. Но это будут уже не те камни, которые Томми с Анджелой выбрали и уложили на место своими собственными руками.
Джела Синегорка расплакалась, как будто это ее ругали.
— И я скажу вам еще кое-что, — продолжала Каролина. — Если и когда мы восстановим Круг, этого негодного мальчишку мы даже близко к нему не подпустим.
— Дэвид прав! — выкрикнул Гарри, высокий черный угрюмый детина из Звездоцветов. — Прибейте его к дереву, как Гитлер — Иисуса. Так мы отомстим за оскорбление, которое он нанес Матери Анджеле. Или нам всем придется нести на себе это бремя.
— Вот-вот, — поддакнула толстая коротышка Люси Рыбозер. — Если он не поплатится за свой поступок, нам всем несдобровать. И нам, и нашим детям, и детям наших детей.
— Точно, — важно согласилась Джули, вожак Лондонцев и член Совета, — это истинная правда. Он опозорил нас всех, не только себя.
— Анджела плачет! — возопила придурочная слезливая Люси Лу из группы Красных Огней. — Анджела умоляет нас о помощи!
Член Гарри, подумала я, а ведь это и правда может случиться. Им ничего не стоит прибить Джона к дереву, как Иисуса.
Но Кэнди, вожак Рыбозеров, прошептала:
— Вспомните Законы, вспомните Законы на деревьях. Мы не должны никого убивать.
Каролина кивнула.
— Кто еще из близких Джона хочет высказаться? Кажется, у него нет ни братьев, ни сестер? А двоюродные?
Тут встал Джерри. Бедняга. Бледный-бледный, в лице ни кровинки, и все равно рвется защищать своего кумира Джона.
— Джон храбрый, не забывайте об этом. Он способен на то, что другим не под силу. Вспомните, как он убил леопарда!
У Джерри выступили слезы. Каким прекрасным все казалось ему тогда, когда он был единственным, кто видел, как Джон убил леопарда. Как радовался он за брата, когда вся Семья его нахваливала.
— Он смелее многих в Семье, — продолжал Джерри. — Может, он самый смелый из всех нас.
Джерри оглянулся на младшего братишку, странного клешненогого Джеффа, который хоть и родился позже него, но в каком-то смысле был гораздо старше. Наверно, Джерри надеялся, что Джефф придумает более убедительные доводы в защиту Джона. И Джефф заговорил, но сказал лишь свою излюбленную фразу, которую то и дело повторял невпопад и безо всякой причины.
— Мы здесь, — произнес он. — Мы и правда здесь.
В толпе послышался смех. Кто-то крикнул Джеффу, мол, нечего пороть чепуху, заткнись.
— Он хотел сказать, что это не сон, — попытался объяснить Джерри, — и не выдумка.
— Да что ты говоришь! — съязвил кто-то. — Никогда бы не подумал.
Но это все же был сон: пустая поляна и туман, спрятавший нас от леса и неба. Как в кошмаре. Или же все остальное — сон, а это — реальность: Семья, наша несчастная, жалкая, одинокая Семья, в которой полно дураков, озлобившихся, разочарованных людей, мрачных типов и невежд, которым даже думать лень.
— Почему бы вам не выслушать Джона? — выкрикнула я.
Дэвид обернулся ко мне. Он по-прежнему в одиночку стоял посреди поляны, отдельно от Совета и Каролины, так словно он — еще один глава семьи. Злобный негодяй. Я частенько замечала, как он украдкой поглядывает на меня с вожделением, прекрасно понимая, что я в жизни его к себе не подпущу. Теперь же он почувствовал свою силу.
— Ого! Я-то думал, когда же эта шлюшка подаст голос?
— Белла права, — продолжала я. — У Джона явно была какая-то причина, и вы должны его выслушать.
Каролина нахмурилась.
— И мы должны выслушивать его бредни лишь потому, что он провинился перед нами?
Но видно было, что она колебалась, и в толпе раздались голоса:
— Да, пусть скажет!
— Так будет честно.
Каролина кивнула.
— Ладно, Джон. У тебя две минуты.
Она оглянулась на Секретарь-Шу. Та кивнула, отложила кору, на которой писала, и прижала пальцы к запястью, чтобы отсчитать сто двадцать ударов пульса.
— Вы говорите, я оскорбил Мать Анджелу, — начал Джон. — Но это не так. Да, она желала нам всем добра. Но мы все знаем, что иногда она чувствовала себя здесь как в ловушке, она тут задыхалась и мечтала вырваться отсюда. Помните историю про Кольцо Анджелы? Как она плакала девять спячек и дней напролет? Как она кричала, что ненавидит Эдем и даже своих собственных…
— Ты призываешь Анджелу себе на защиту? — в ярости перебила Каролина. — Да как ты смеешь? Если Анджела плакала девять дней и спячек, когда потеряла кольцо, то представь, как она плачет сейчас!
— Анджела плачет, — подхватила Люси Лу своим фальшивым мечтательным голоском. — Рыдает, как никогда в жизни.
— Вы же обещали дать ему две минуты! — завопила я.
— Я вот что хочу сказать, — продолжал Джон. — Анджела велела нам ждать возле камней, потому что не знала, сколько времени пройдет, пока за нами прилетят с Земли. Едва ли она хотела, чтобы мы все время торчали тут, голодали, утомились, надоели друг другу до смерти и прокляли все на свете. Она была бы только рада, если бы мы открывали новые места, новые горы и долины, расселились по планете, исследовали ее и радовались жизни. Поэтому…
— Две минуты истекли! — оборвала Каролина, хотя я видела, что Секретарь-Ша еще считает. — Ты сказал, что хотел, и Совет услышал все, что нужно. Теперь мы посовещаемся и примем решение. Но без тебя, Белла: ты иди в группу.
И Белле, к собственному позору, пришлось пересечь поляну и вернуться к Красным Огням. Она села на корточки, как самый обычный человек, и стала ждать вместе со всеми, а Совет тем временем сбился в кучу и шепотом принялся обсуждать, что делать с Джоном. Казалось, мы столпились под деревьями и смотрим какую-то пьесу. Посередине расположился Совет, неподалеку от него, ни на кого не глядя, стоял Джон, один-одинешенек, с бледным непроницаемым лицом, а чуть подальше маячил Дэвид. Сложив руки на груди и широко расставив ноги, он обводил толпу тяжелым взглядом, словно оценивал, кто из нас за него, а кто — против.
Наконец члены Совета расступились, и Каролина вышла вперед.
— Мы приняли решение, — сообщила она. — Причем единогласно. Джон Красносвет не может оставаться в Семье. Он должен уйти в течение двух часов. После этого он навсегда перестанет быть членом Семьи. Наши законы не будут распространяться на него, и если мы заметим его поблизости, то поступим с ним, как с хищным зверем. Как с трубочником или древесной лисицей.
Каролина оглядела толпу, выискивая глазами тех, кто, как ей было известно, любил Джона — Джерри, Джеффа, Беллу, Джейд, меня.
— Слушайте меня внимательно. Группа Красных Огней может дать ему с собой все, что считает нужным, но после того как он уйдет, никто больше не имеет права делиться с ним чем-нибудь: ни пищей, ни черным стеклом, ни шкурами, ничем. Никто не должен разговаривать с ним, искать его, водиться с ним. Тот, кто нарушит этот запрет, будет изгнан из Семьи.
Каролина решительно встряхнула головой и покосилась на Джона.
— Таково наше решение насчет Джона Красносвета. На этом Эскренное закончено.
17Сью Красносвет
Сквозь туман мы возвращались на поляну Красносветов. Жуткое время — не спячка, не день, не сон и не явь. Казалось, оно никогда не кончится, а будет тянуться, падать глубже, глубже, пока не поглотит все счастливые воспоминания, все радостные минуты, не оставив ничего, кроме мглистой пустоты. Мы отчаялись и выбились из сил. По нашим лицам стекали пот с дождем, но мы слишком устали, чтобы их вытирать. Из всех Красных Огней, казалось, только Дэвид не разделял нашего горя, точно так же, как прежде не разделял и веселья. Мы плелись, понурив плечи, а он, как ни в чем не бывало, с довольным видом, чуть ли не с улыбкой, бодро вышагивал рядом. Но даже ему хватило ума держать язык за зубами. Никто не проронил ни слова, хотя многие молча плакали, в том числе и я. Похоже, даже самые маленькие догадались, что уютный привычный мирок раскололся надвое. Некоторые дети ревели, у других уже не было слез.
И не было вожака, чтобы нас вести. Обычно Белла разбиралась с любой проблемой, с которой сталкивалась наша группа, и объясняла нам, что делать: «Вот на это нужно обратить внимание, вот это сделать в первую очередь, вот на эти вопросы ответить…» — теперь же она молча, ни на кого не глядя, шла среди нас. Старый Роджер заламывал руки. Лис и другие молодые мужчины и женщины шагали группкой, отдельно от остальных.
Джон был в оцепенении. Моя сестра Джейд шла за ним, чуть поодаль, и, как всегда, понятия не имела, что сказать сыну и что она вообще должна делать как его мать. Джерри шел рядом с Джоном, плакал и забрасывал его вопросами:
— Что ты будешь делать? Куда пойдешь? Я не хочу, чтобы ты уходил. Ты что-нибудь придумал?
А мой младший сынок Джефф, самый умный и чуткий из нас, ковылял рядом со мной и за всем этим наблюдал.
Мы разбежались по шалашам и принялись шарить по мешкам и колодам в поисках припасов, которые хотели дать Джону с собой: черное стекло, наконечники копий, веревки, шкуры, сети, сушеное мясо. Кроме меня, некому было этим заняться, поэтому я лезла из кожи вон, чтобы ничего не забыть, и присматривала за Джерри, чтобы он не донимал Джона расспросами: мальчику нужно было все обдумать.
— Оставь его, Джерри. Он знает, что ты его любишь, но сейчас ему просто не до тебя… Роджер, не жмись, ради Джелы, дай ему пару хороших наконечников… Том, поищи, пожалуйста, Джону с собой еще веревку… Дженни, дорогая, я понимаю, что ты расстроена, но не могла бы ты завернуть это мясо в чистый кусок шкуры?