— И если бы им это сошло с рук, — втолковывал я Джеффу, — то потом неминуемо настал бы наш черед. Они перебили бы нас поодиночке или всех вместе. Ведь нас всего двадцать один человек, а в Старой Семье — пятьсот с лишним.
— Да, но мы с Метом когда-то вместе играли, — не унимался Джерри, — и как-то раз он обменял мне черное стекло, которое нашел, на большой кусок пеньковицы.
Или:
— А помнишь, как мы поймали трубочника? Которого ты ему уступил? Джефф тогда еще сказал, мол, интересно, каково это — быть трубочником. Мы ведь тогда с Метом дружили, разве нет? Мы дружили, мы были в одной группе.
— Да, Джерри, — отвечал я, — но он первым предал нашу дружбу, когда заколол Бурконя и избил Джеффа, а потом стоял и смеялся, когда Диксон пытался силой переспать с Тиной.
— Ты прав, — с видимым облегчением соглашался Джерри. — Он сам разрушил нашу дружбу.
Потом задумывался, опять хмурился и задавал очередной вопрос:
— А помнишь, как мы пришли сюда со Старым Роджером? И Мет был с нами. Мы тогда дружили.
И приходилось начинать все сначала.
Тем временем огни леса остались позади, и мы очутились в непроглядном Мраке. Видно было лишь то, на что падал свет от головного огня Непа, который шел впереди с Джеффом на спине. В обступавшей нас со всех сторон темноте проглядывали скалы, снег, лед и снова скрывались во мраке за спиной второго шерстячонка, Белоконя.
Джефф назвал свою лошадку Непом в честь «Непокорного» — Небесной Лодки, на которой Анджела, Томми и Три Спутника прилетели с Земли. Имя было выбрано удачно. Когда я в тот раз заметил во Мраке стадо шерстяков, я принял их за небесную лодку с Земли. Да и Неп с Белоконем были для нас в каком-то смысле такими лодками. Пусть мы путешествовали на них не сквозь Звездоворот, а через Снежный Мрак, но без них у нас ничего бы не получилось. Конечно, я придумывал, как осветить нам путь факелом из полых веток или сушеных водорослей, пропитанных жиром, как делают в Семье, когда нужно больше света. Но шерстяки сослужили нам куда более важную службу. Они знали путь. Это ведь шерстяки протоптали Холодную тропу, без них бы не было никакой тропы вообще, — и теперь они нашли для нас дорогу, пусть и скрытую под снегом.
Должен признать: эту часть плана придумал не я, а Джефф, чудаковатый клешненогий мальчишка, который сейчас ехал первым, ребенок, у которого даже толком новая шерстка не выросла.
Мы шли целый день, потом еще день, потому что спать было негде и, чтобы не замерзнуть, надо было двигаться. Время от времени останавливались, чтобы перекусить копченым мясом и зерновым печеньем, или дать Дженни и Клэр покормить младенцев, или поменять обмотки, если у кого-то они промокли или развалились. (Я не хотел, чтобы кто-то из нас отморозил ногу до черноты, как старый Одноногий Джеффо.) Но стоило остановиться, как холод тут же давал о себе знать и ребят охватывала паника. Тогда мы с Тиной вынуждены были подниматься и обходить нашу цепочку, чтобы прекратить всякую болтовню о том, что мы потеряемся, погибнем или никогда никуда не дойдем. Тяжелее всего приходилось с Мехметом Мышекрылом и Джули и Кэнди Синегорками, которые шагали рядом и замолкали, едва завидев нас с Тиной.
— Так где мы сейчас, Джон? — наконец спросил Мехмет.
— На шерстячьей тропе. И тебе это прекрасно известно. Мы же так и договаривались, забыл, что ли? Если помните, я оставил решение за вами, и вы сами это выбрали.
— Да, но куда ведет эта дорога? Мы поднимаемся все выше и выше.
Так оно и было. Мы шагали в гору, и чем выше забирались, тем сильнее крепчал мороз. С воздухом тоже творилось неладное: становилось все труднее дышать. В голову лезли старые истории про то, что будто бы Джела, Томми и Три Спутника рассказывали, мол, в Звездовороте совсем нет воздуха, что он, как вода, держится у земли. А что, если воздух в Долине Круга — как вода в гигантском озере, а шерстяк Неп ведет нас туда, где воздуха нет в помине, и мы все задохнемся?
Но тут я вспомнил, что шерстякам тоже нужен воздух. Было слышно, как они дышат, а изо рта у них, точь-в-точь как у нас, клубился пар.
— Да, мы поднимаемся, — ответил я Мехмету. — Но не на вершину, а между двумя горами.
— Откуда ты знаешь?
— Видишь, слева склон горы? Он уходит вверх, в свете огоньков можно разглядеть. И слышно, что справа тоже гора.
Я приподнял краешек головной повязки, чтобы доказать ему свою правоту.
— Мехмет! — гаркнул я.
«Мехмет!» — откликнулось эхо в вышине справа. Гора оказалась куда больше, чем я думал; мой голос отразился от камней где-то там, в полной темноте, куда, скорее всего, никогда не ступит нога человека.
Послышалось еще несколько слабых отголосков, и камни с шорохом посыпались с голых скал.
— Понял теперь? — с этими словами я опустил повязку на лицо. Борода моя уже успела обледенеть.
— Да уж, много ты знаешь о Снежном Мраке, — съязвил Мехмет.
Я не стал с ним спорить. Если бы я ошибся, то выставил бы себя дураком. Если же оказался прав — значит, умничаю.
Вдруг Сьюзи Рыбозер закричала, что чувствует себя как-то странно и, похоже, вот-вот родит. К счастью, это оказалось неправдой, но все равно пришлось уделить ей внимание и успокоить ее, прежде чем снова двинуться в путь. Ребята мерзли, боялись, злились и только и ждали, кого бы обвинить в своих бедах. Я не сомневался, что в конце концов виноватым объявят меня.
Мы шли еще четыре часа или около того. И вот, когда уже даже я засомневался, не зря ли мы все это затеяли, оказалось, что мы дошли до гребня горы. Внизу, под нами, что-то было. Не снег и не темнота, а что-то живое. Оттуда лился свет.
Оказалось, что это еще не конец Снежного Мрака, а всего-навсего дерево. Вокруг него образовалась проталина: горячий ствол растопил снег, как, наверно, от первого дерева из огненных пещер Подземного мира оттаяла ледяная почва Эдема, когда повсюду был сплошной Снежный Мрак. Дерево было высокое, с длинным прямым гладким стволом и высокими раскидистыми ветвями. Белые светоцветы озаряли снег вокруг. В их свете из дыр в земле короткими ритмичными выдохами вырывались клубы пара и скапливались вокруг ствола. Мы даже расслышали привычное «хмммм, хммммм, хмммм».
Все заговорили разом и устремились вниз по снежному склону, чтобы скорее добраться до теплого дерева. Гарри рванул первым и тут же утонул в снегу по шею. Люси Мышекрыл провалилась до подмышек, а Дейв Рыбозер по пояс. Болтовня и крики радости сменились испуганными воплями. Пришлось мне прикрикнуть на ребят, чтобы стояли и спокойно ждали, пока мы вытащим этих троих на веревке.
— А теперь все за Непом, — крикнул я. — Он знает, как пробраться к дереву, а мы — нет.
Я очень надеялся, что Неп все же пойдет к дереву, а не останется наверху, потому что не представлял, как мне удастся объяснить всем этим перепуганным уставшим новошерсткам, что мы снова уходим во Мрак, не отогревшись и не отдохнув при свете дерева.
К счастью, шерстяк действительно направился вниз. Сперва пошел направо вдоль гребня, по самому краю, где снег подтаял, а потом спустился в заснеженную долину, где росло дерево. Подходя к дереву, мы увидели, что оно еще больше, а долина куда ниже, чем мы думали, потому что путь туда оказался дольше, чем мы ожидали. Дерево было высокое-превысокое, раз в пятнадцать-двадцать выше человека. Но пока мы к нему спускались, случилось кое-что странное, что совершенно сбило нас с толку. Сперва мы даже не поверили собственным глазам.
С неба на вершину дерева опустилась летучая мышь, замерла, как все мыши, чуть помахивая крыльями и потирая лапками лицо, и уставилась на нас, слегка наклонив голову набок, словно гадала, кто мы такие. Из дыры под деревом, в десяти футах ниже, поднимался пар и клубился вокруг мыши. Она была куда больше любой летучей мыши, которую мы видели до сих пор. Самыми крупными из тех, что обитали в нашем лесу, были красномыши, но даже у них рост от макушки до пят не превышал полутора футов. Эта же оказалась размером с ребенка бремен пятнадцати от роду, а размах крыльев у нее был по меньшей мере футов шесть. В общем, вид у этой мыши был более чем странный: вроде и крылья есть, и коленки назад, и когти на ногах, и сморщенная кривая морда без носа, а все равно такое чувство, будто на тебя глазеет человек.
Тут мы заметили кое-что, чего не видела мышь. Из дыры под деревом показался трубочник. Покачал туда-сюда головой, как делают все трубочники, когда высматривают птиц, мышей и махавонов, и, кольцами обвивая дерево, пополз вверх по стволу к летучей мыши. Член Гарри, до чего же он был длинный! Минимум футов пятнадцать, прикинул я на глаз, с дюжинами когтистых лапок.
Мышь по-прежнему потирала морду и смотрела на нас. Все замерли, кроме Непа, который знай себе брел вперед с Джеффом на спине. Похоже, мышь заметила, что мы не двигаемся, и удивилась, потому что перестала потирать морду, подняла голову и чуть опустила лапы, как будто мы ее напугали, озадачили или просто заинтересовали. Трубочника мышь по-прежнему не видела, хотя его голова раскачивалась уже в ярде от нее.
Не знаю, почему, но внезапно я закричал:
— Берегись! — завопил я. — Осторожно!
Ребята рассмеялись. Кому придет в голову разговаривать с животным, как с человеком? Но некоторые тоже закричали: «Эй, мышь, смотри, там трубочник, он сейчас тебя поймает!»
Мышь напряглась, оглянулась, провела правой лапой по морде, расправила крылья, но так и не двинулась с места. А трубочник подползал все ближе.
— Берегись! — снова заорал я.
И мышь, похоже, наконец что-то почуяла и взмыла в воздух в ту самую секунду, когда трубочник бросился на нее. Лязгнули острые зубы, промахнувшись всего-то на пару футов, но мышь, целая и невредимая, взлетела в ледяную высь.
Трубочник, покачивая головой над самой верхушкой дерева, проводил мышь взглядом, а потом согнулся, посмотрел на нас и пополз вниз, так же обхватывая кольцами ствол, и наконец скрылся в затянутой паром дыре.