«Гаааааар! Гаааааар! Гаааааар!»
— Да, Роджер, держись за меня. Только не шали, хорошо?
И вся наша группа Красных Огней тронулась в путь — Лис, слепой Старый Роджер, Люси Лу, Джейд, все мы, — мимо Иглодревов (которые еще только собирались) и Бруклинцев, по мосту через Слияние Ручьев к Поляне Круга. Я, как обычно, старалась всех приободрить (конечно, вожаком был Лис, но он ничего в этом не смыслил), но на душе у меня было холодно, пусто и темно, потому что я слишком хорошо знала, что увижу, услышу и что должна буду вытерпеть.
На лес опускался туман, теплый, низкий: собирался дождь, как в то Эскренное после сто шестьдесят третьей Гадафщины, когда Джон уничтожил Круг Камней. Тогда я думала, что хуже быть не может. Казалось, все безнадежно испорчено: Джерри, Джефф и другие ребята ушли за Джоном и Тиной, Белла повесилась, как Томми… Но если вспомнить, то понимаешь, что после того Эскренного все было не так уж и плохо, по крайней мере, целое бремя. Да, многие новошерстки ушли из Семьи в Долину Холодной Тропы, мы скучали по ним, и обстановка накалилась. Но тогда мы еще встречались у Кома Лавы и в лесу, виделись с детьми, обменивались новостями и продолжали хоть как-то о них заботиться.
А потом, вскоре после ужасной сто шестьдесят четвертой Гадафщины, этот мерзавец, Диксон Синегорец, ушел в лес с Метом и Джоном Синегорцем, и они больше не вернулись.
Дэвид, разумеется, знал что-то, чего не знали мы, о том, куда они пошли и зачем. Они с группой новошерстков (тогда их еще не называли Охраной, но все к тому шло) поспешили в лес, прихватив копья и дубинки. Вид у них был надменный и злой. Они нашли кости, обглоданные лисицами и звездными птицами, причем, по их словам, по нашу сторону Кома Лавы, — и отправились в лагерь, который Джон с ребятами разбили у прохода в Долину Холодной Тропы. Тех уже и след простыл. Дэвид заявил нам, что все яснее ясного: все ушли во Мрак с Удеем Джоном и Язвой Тиной и там замерзли насмерть. «Мне жаль, что ваши дети погибли, — сказал он, — но разве я не предупреждал, что Джона надо прибить к дереву, как Иисуса? Разве я вам этого не говорил? «Прибить его к дереву, и пусть кожа на нем сгорит», — вот мои собственные слова. А вы ответили, что я слишком суров».
Дэвид повторил это и на сто шестьдесят пятой Гадафщине, и я знала, знала, знала, что он скажет это и теперь, на сто шестьдесят шестой: ребята сгинули в Снежном Мраке, сами виноваты, нечего было идти за Джоном, а мы дураки, что не разделались с ним, пока могли.
И вот мы снова теснимся на Поляне Круга между деревьями и камнями — новыми камнями (как по мне, они ничуть не похожи на старые), а внутри Круга сидит Каролина — сморщенная, старая и усталая. Рядом с ней — Митч, последний из Старейшин, последний из внуков Джелы и Томми. Митч — слепой, с жиденькими седыми волосенками и бородкой — ощупывает землю вокруг себя, как будто боится, что сейчас провалится в Подземный мир. А по ту сторону Круга скрючилась Секретарь-Ша с куском коры.
«Гаааааар! Гаааааар! Гаааааар!»
Помощники Совета не прекращают трубить в старые рога, потому что самые важные персоны еще не прибыли, а без них собрание не начнется.
«Гаааааар! Гаааааар! Гаааааар!»
«Гар-гар-гар-гар», наконец доносится в ответ, и на поляну на шерстяке, которого за прошедший год приручили специально для него, выезжает Дэвид Красносвет, Глава Охраны, во всем своем безобразии. Дэвид обводит нас свирепым взглядом, а за его спиной — Охрана: тридцать-сорок молодых мужчин, переглядываются и ухмыляются друг другу. На плечах у них — копья черного стекла. Дэвид ведет их за собой вокруг поляны, по краю Круга, чтобы мы все видели, кто тут на самом деле принимает решения: те, кто приходит на Гадафщину, когда им вздумается, а все их ждут и даже не пикнут, на сколько бы они ни опоздали. Вот кто у нас теперь главный, а вовсе не старая Каролина.
Продемонстрировав всем свое превосходство, охрана собирается группой между Кругом и остальными членами Семьи. Двое приспешников помогают Дэвиду слезть с шерстяка. Новоприбывшие садятся на корточки, и Дэвид жестом велит Каролине начинать Гадафщину.
Шея Тома, когда они обрели такую власть? Почему мы им ее отдали? Дэвид рос обычным парнишкой из группы Красных Огней. Я помнила его еще малышом: сама я была новошерстком. Мне он уже тогда не очень-то нравился. Он с детства никого не любил, но все-таки когда-то я о нем заботилась. Нас, мышерылов, частенько обижают, поэтому нам приходится друг друга защищать. Я и не ожидала, что из него выйдет что-то путное, и оказалась права. Дэвид вырос мрачным, завистливым и злым на язык. Но угрюмый нрав и сарказм — это одно, Дэвид же оказался законченным негодяем. Кто бы мог подумать, что до такого дойдет?
Настало время пересчета. Вожаки выходили вперед и сообщали, сколько человек из их группы уже здесь, сколько сейчас заняты охотой или собирательством, и так далее, и тому подобное, а Секретарь-Ша трясущейся рукой записывала эти цифры, хотя уже почти ничего не видела. Потом мы ждали, пока сложат числа разных групп и получат общее количество человек в Семье. Вся эта тягомотина длилась немыслимо долго, как всегда. Член Гарри, неужели так трудно сложить числа восьми групп? Младенцы плакали. Новошерстки переглядывались.
Наконец поднялась Каролина.
— В Семье пятьсот восемьдесят один человек, — объявила она, — больше чем прежде!
Моего умницы Джеффа в этом списке не было. И моего Джерри, и Дженни Красносвет, и Джона. Они перестали быть частью Семьи. И все равно, даже без них Семья увеличилась. Как будто они вообще ничего не значили: есть ли они, нет ли — никакой разницы.
Каролина прокричала цифры в ухо старому Митчу. Его подняли на ноги, и он дрожащим голосом принялся «фпоминать» то да се, и как с неба спустилась большая круглая лодка, и как раньше, во времена его детства, было всего тридцать человек, всего тридцать в целом мире.
Предполагалось, что мы должны испытывать восторг или хотя бы жалость к тем тридцати, потому что им удалось выжить, хотя их было так мало. Но с Джоном во Мрак ушло и того меньше, всего-то двадцать человек.
«Откуда Дэвиду знать, что они погибли?» — думала я. Откуда ему это знать? Джон верил, что можно пересечь Мрак, иначе не повел бы туда ребят, и кто скажет, что он ошибался? Он далеко не дурак. Он придумал, как сшить теплые обмотки. А мой Джефф научился объезжать шерстяков. (Дэвид до этого бы сроду не додумался, никогда, проживи он хоть тысячу бремен, хотя с удовольствием украл идею у Джеффа.) Так кто же осмелится утверждать, что они не добрались до другого конца Мрака?
Меж тем началась новая часть Гадафщины. Идиотка Люси Лу передавала нам то, что сказали ей Анджела, Томми, покойный Ступ и прочие Обитатели Сумрака.
— Джон теперь с ними, — вещала она, — Джон Красносвет и вся его шайка. Они замерзли насмерть во Мраке и теперь обитают в Сумраке с прочими тенями. Но с ними никто…
Она осеклась, закатила глаза и скривилась, как от сильнейшей боли. Эта бабенка всегда была лгуньей и притворщицей, с самого детства.
— Сердце Джелы, — возопила Люси Лу. — О, сердце нашей доброй милой Джелы, они совсем-совсем одни! Другие Обитатели Сумрака не общаются с ними, потому что они разбили Семью. И теперь-то они понимают, что были не правы. Теперь-то они это знают, потому что в Мире Теней ничего не скроешь, там все тайное становится явным. О, как им стыдно! Они ненавидят сами себя и друг друга и навсегда обречены на это, бедные, бедные, бедные, навсегда, навсегда, навсегда!
Дэвид стоял, положив руку на спину шерстяка. Имена Майкла, как же я все это ненавидела. Они говорили о моих мальчиках, о моих сыновьях и их друзьях. Как они смеют их очернять? Но я слишком хорошо помнила, что будет, если я скажу хоть слово в их защиту. Все тут же на меня набросятся, закричат, что если я и дальше буду продолжать в том же духе, то стану врагом Семьи. Меня спросят, на чьей я стороне. Зашипят, что, мол, теперь ясно, в кого мои мальчики выросли такие. Поэтому я помалкивала, и только слезы выдавали мою боль.
— Вот-вот, — поддакнул Дэвид. — Сдохли от холода и возненавидели самих себя. Вот что бывает с теми, кто пытается внести разлад в Семью. Но теперь у нас есть Охрана, и такому больше не бывать.
— О да, о да, — завыла Люси Лу, — они получили по заслугам. Но когда я вижу, как они страдают, мое сердце сжимается от жалости к ним, таким одиноким, несчастным, дрожащим от холода в Снежном Мраке, обреченным на вечные муки…
Люси запнулась: в лесу за нами со стороны Пекэм послышались крики, и на поляну вышли три охранника из клаки Дэвида, волоча за собой молодого мужчину. На веревке они вели шерстяка.
Охране было плевать, что Гадафщина уже началась. Они не заметили, что в центре Круга стоит та, которая все-таки считается Главой Семьи.
— Дэвид! Дэвид! Смотри, кого мы поймали! Околачивался в лесу возле Семьи. Ты только посмотри!
Кто же это? Вид у него знакомый: узкое смышленое лицо с жиденькой белесой бородкой. Но мы давненько его не встречали, он вырос, да и никогда прежде не выглядел так перепуганно. Но, доброе сердце Джелы, это был один из ребят! Один из наших пропавших детей!
— Да отпустите вы меня, — огрызнулся Мехмет Мышекрыл, — ничего я не околачивался. Я шел с вами поговорить. Мне нужно кое-что вам рассказать.
— Тогда говори! — прорычал Дэвид. — Ну же!
— Не слушай его, Мехмет! — крикнула я. — Поговори с нами! Где наши дети? Где Джерри? Где Джефф? Где Джон?
Другие тоже принялись выкрикивать имена, двинулись к Мехмету — мамы, сестры, братья. Охрана быстренько оттерла нас от Дэвида с Мехметом, но заткнуть нам глотки они не могли.
— Где Тина и Гарри? Где Джейн?
— Что с Диксом? Диксоном Бруклином? А Джела с Клэр живы?
— Нет, расскажи сначала про Люси. Люси Мышекрыл. Что с ней?
Не успел Мехмет ответить, как Дэвид поднял руки, призывая всех замолчать.
— По одному, по одному!
Он обернулся ко мне.
— А про Джона забудь, — заявил он. — Он больше не член Семьи. И его жизнь нас не волнует.