Быков на это ничего не сказал. Его взгляд то и дело обращался в сторону плоских облаков, выдающих местонахождение земли. Она была слишком далека, чтобы грести туда игрушечным веслом, которое только заставляет плот вертеться на месте вместо того, чтобы двигаться по прямой. Но рано или поздно им придется высаживаться на берег. А это, насколько знал Быков по рассказам мореходов, было сопряжено с немалым риском.
Здешние острова представляются райскими местечками только для тех, кто прибывает на них самолетами или кораблями, заходящими в безопасные гавани. Высадка на необжитом побережье грозила смельчакам смертью. С океанским прибоем и коварными течениями шутки плохи, особенно при наличии рифовых барьеров, на которых погибнет не то что надувной плотик, но и большое судно. А если даже допустить, что Быкову и Лиззи посчастливится проскочить через коралловые утесы целыми и невредимыми и успешно выброситься на пляж, то им может не хватить сил, чтобы преодолеть джунгли и горы, чтобы добраться до человеческого жилья.
— О чем ты думаешь? — спросила Лиззи.
Голос ее прозвучал так неожиданно, что Быков невольно вздрогнул.
— О том острове, — признался он, кивая. — Перед высадкой нужно будет хорошенько обмотаться кусками палатки.
— Думаешь, за нами будут следить? Тогда можно будет просто одеться.
— Тропические острова окружены коралловыми рифами, — пояснил Быков. — Они острые и колючие. Можно пораниться.
— Ничего, — рассудила Лиззи. — Я готова пораниться. Лишь бы снова почувствовать под собой твердую землю. Так устала от бесконечной болтанки…
— Но морская болезнь тебя больше не мучает.
— Да, уже второй день. — Она даже вроде как удивилась, осознав это. — Неужели привыкла?
— Похоже на то, — улыбнулся он.
Лиззи провела пальцами по его жесткой бороде.
— Ты похож на разбойника, — сказала она. — А я даже не знаю, на кого сама похожа. На ведьму?
Теперь улыбнулся Быков.
— Ты похожа на себя, — ласково сказал он. — А на тебя никто не похож. Во всем мире.
— Не заставляй меня смущаться, — попросила Лиззи, вся съежившись. — И не смотри на меня так пристально. А то я прямо сейчас провалюсь сквозь плот и пойду ко дну.
— Я тебе не позволю, — серьезно произнес Быков.
Она еще сильнее смутилась под его взглядом, машинально взялась обеими руками за свою всклокоченную гриву и неожиданно спросила:
— Обрежешь мне волосы?
— Зачем?
— В таком виде я не могу показаться людям, — заявила Лиззи. — Волосы грязные, липкие. Причесать и уложить их невозможно. Значит, нужно избавляться.
— Я не парикмахер, — покачал головой Быков. — Сроду никого не стриг. Только испорчу.
— То, что у меня на голове, испортить невозможно. Вот здесь срежешь так. — Лиззи показала. — И так. — Она провела ладонью по лбу, определяя длину будущей челки. — Постарайся поровнее, ладно?
— Постараться-то я постараюсь…
— Нет, просто режь ровно, — уточнила она. — Не постарайся сделать, а сделай.
Быков промолчал. Он не любил обещать то, чего не мог выполнить.
Они пошире раздвинули полог и устроились на середине плота. Быков уже извлек из рукоятки перочинного ножа небольшие ножницы на пружинке, когда севшая к нему спиной Лиззи досадливо щелкнула языком:
— Нет, нельзя.
— Почему? — удивился Быков. — Передумала?
— Если резать прямо здесь, то потом на дне будет полно волос, — объяснила Лиззи. — А пылесоса, насколько мне известно, у нас нет, так что лучше не мусорить.
Быков с сомнением покачал дугу, на которой держалась палатка.
— Можно временно сложить, но не уверен, что потом смогу поставить обратно.
— Я придумала, — сказала Лиззи. — Давай устроимся снаружи, на камере. Я наброшу твою рубашку, а потом ее постираю.
Так они и сделали. По окончании стрижки Лиззи неуверенно повернулась к Быкову.
— Ну как?
Вместо ответа он чмокнул ее в щеку, облепленную крошевом волос. Его стараниями на голове подруги образовалось нечто вроде короткого каре, одна сторона которого была короче другой. Челка тоже дала небольшой перекос, однако зачем говорить Лиззи об этом, раз она не имеет возможности посмотреться в зеркало? «Когда волосы отрастут, они сами улягутся, как надо, — решил Быков. — Возможно, нас будет носить по Атлантике еще долго».
Мысль, как ни странно, не вызвала ни страха, ни даже просто неудовольствия. В конце концов, они были вдвоем и могли безраздельно наслаждаться обществом друг друга. Лишь бы дожди время от времени шли, да рыба в океане не переводилась.
— Тебе нравится? — продолжала допрос Лиззи, которой было мало безмолвного подтверждения, что с ней все в порядке.
— Очень, — честно признался Быков.
— А раньше, значит, не нравилось? — подозрительно спросила она.
— Нравилось, — сказал он.
— Тогда с какой прической мне лучше?
— С любой.
Быков попытался обнять Лиззи, но она увернулась.
— Погоди, — попросила она. — Мне нужно смыть с себя волосы… и вообще. Подожди в палатке, ладно?
Он не стал спорить, а молча подчинился. Но стоило ему забраться внутрь, как до него донесся приглушенный голос Лиззи:
— Дима! Скорей сюда! Только осторожней. Не спугни.
— Кого?
Не получив ответа, Быков снова вылез наружу и, передвигаясь по камере, обогнул палатку. Лиззи сидела к нему спиной, преграждая дальнейший путь. На расстоянии какого-то метра от нее сидела громадная бело-серая птица с длинным толстым, крючковатым на конце клювом. Желтый, невероятно мощный, он был открыт и обращен в сторону людей так, что был виден красный зев птицы.
— Не боится, — пробормотала. — Никогда не видела такой огромной чайки. Она в два раза больше гуся. В три раза…
Последнее определение являлось несомненным преувеличением, однако длина туловища птицы была никак не меньше полутора метров. Белая голова и шея немногим уступали по размерам голове и шее Лиззи.
— Это не чайка, Лиз, — тихо сказал Быков. — Это мистер альбатрос. Самая большая летающая птица в мире. Размах крыльев превышает десять футов.
Словно желая подтвердить, что так оно и есть, альбатрос приоткрыл и оттопырил одно темное крыло, резко контрастирующее с белоснежной грудью. Быков обратил внимание, что второе крыло осталось плотно прижатым к корпусу. Возможно, оно было повреждено, и это стало причиной вынужденной посадки альбатроса на плот. Близость людей его напрягала. Он с щелчком закрыл клюв и сделал угрожающий выпад в сторону Лиззи. Отшатнувшись, она оказалась в объятиях Быкова.
— Спокойно, — тихо произнес он. — Отползаем. Не делай резких движений и не кричи.
— Почему ты не можешь его просто прогнать?
— Видела его клюв? — спросил Быков вполголоса. — Если он ткнет этим крючком в камеру, нам придется плавать только на одной. А если проткнет вторую…
— Боже! — прошептала Лиззи. — Какого дьявола он сидит здесь? Почему не улетает.
— Подозреваю, что у него крыло ранено. А еще я читал, что в штиль альбатросу очень трудно взлететь с воды или земли. Он ведь очень тяжелый. Ему, как воздушному змею, нужен ветер, чтобы подняться.
— Кто такой воздушный змей?
— Планер, — объяснил Быков.
— Ой! — тихонько воскликнула Лиззи. — Еще один…
Из-за плота медленно и важно выплыл второй альбатрос, которого до сих пор скрывал шатер палатки. Похоже, он был еще больше первого. Издав хриплое воинственное карканье, он распахнул оба крыла и дважды ударил ими по воде, словно говоря людям: «Убирайтесь прочь подобру-поздорову!»
— Это самец, — сказал Быков, когда они с Лиззи опасливо отползли ко входу. — А на борту сидит самка, которую он охраняет.
— Совсем как мы, — заметила Лиззи.
Быков не испытал ничего похожего на умиление. Да, альбатросы ведут моногамный образ жизни и, найдя себе однажды пару, сохраняют ей верность до конца жизни. Но это означало, что если самке вздумается и дальше оставаться на плоту, то самец не позволит людям выбираться из палатки. Более того, решив, что они представляют собой угрозу, он может наброситься на них, стремясь отогнать от своей подруги. И вообще, два клюва — это не один. Стоит одной из птиц попробовать надутую ткань на прочность, и путешествие закончится.
Быков не переоценивал опасность. Из-за поворота появилась альбатросиха, осторожно переставляя свои желтые лапы, напоминающие гусиные. Они были снабжены не только перепонками для плавания, но и когтями, скрежещущими по пористой поверхности камеры.
Сопровождение не заставило себя долго ждать. Следом за самкой выплыл и самец, вытянул шею и зашипел. На воде он держался как поплавок, а шипение его внушало страх. Но Быкову знал, что в природе нельзя демонстрировать робость. Это лишь усиливает агрессию. В мире животных уважают только силу и умение дать отпор.
Нашарив весло, Быков взял его в правую руку, хорошенько размахнулся и влепил лопастью прямо по упрямой птичьей башке. От неожиданности альбатрос оторопел, растерянно закудахтал и неожиданно принялся бить по воде своими огромными крыльями, вздымая целые каскады брызг. Затем он высунулся сильнее, словно бы пробежался по поверхности желтыми лапами и, не размахивая крыльями, легко и свободно взмыл к небу.
— Обиделся, — прокомментировала Лиззи, с опаской поглядывая на бурчащую самку, переминающуюся на круглом борту.
Ее супруг тем временем принялся описывать над плотом круги, по-прежнему не шевеля крыльями, а лишь слегка меняя их наклон. Он пронесся так низко над палаткой, что едва не задел ее, а потом неожиданно развернулся и спикировал на людей.
Ожидавший чего-то вроде этого, Быков своевременно выставил перед собой обратный конец весла, действуя им, как бильярдным кием. Оставалось только запоздало пожалеть, что нож был отвязан для стрижки. Теперь Быков был лишен возможности предпринимать штыковые атаки и наносить пернатому противнику раны, чтобы заставить его отступить.
Тем не менее, даже такого отпора хватило, чтобы заставить альбатроса подняться выше. Пока он носился там в потоках воздуха, его подруга осуществила худшие опасения Быкова, попытавшись клюнуть борт, на котором сидела. К счастью, спружинившая поверхность выдержала, но самка уже вознамерилась снова пустить в ход свое острое оружие, когда весло врезалось в ее шею.