– Мне показалось, он очень о вас переживает, – произнес мистер Дарнинг. – А когда я услышал ваше имя, понял, что знаком с вашей тетей.
– Мистер Дарнинг ходит в мою церковь. – Тетя Эва нервно потерла затылок. – И хотя мне не нравится то, что он ставит под сомнение работы Джулиуса, он добрый человек.
Глаза мистера Дарнинга улыбнулись над маской.
– Мне приятно это слышать, миссис Оттингер. Я знаю, что поклонники Джулиуса Эмберса зачастую считают меня злодеем.
– Я хочу, чтобы вы знали, – произнесла я, спускаясь еще на две ступеньки. – Пока чуть больше недели назад не приехала в Сан-Диего, я понятия не имела, что Джулиус Эмберс использовал меня в своей рекламе.
– О… неужели? – Он вскинул свои медные брови. – Он не заручился вашим согласием?
– Нет, и он бы его все равно не получил. Стивен рассказал мне все о том, как Джулиус подделывает снимки. Двойная экспозиция, изменения в процессе проявки пластин…
– Поверьте, мисс Блэк, я знаком со всеми трюками и уловками подобного ремесла. Я много раз исследовал все это в отношении Джулиуса Эмберса, но боюсь, что он либо гораздо искуснее и хитрее меня, либо он и в самом деле фотографирует духов.
– Но Стивен так настаивал на том, что это все фальшивки, – возразила я.
– Знаю, знаю – я отлично понимаю озабоченность Стивена. Для настоящего фотографа нет ничего хуже фотографа-любителя, ставшего знаменитостью обманным путем. Но мне не удается найти ни малейших доказательств того, что Джулиус – шарлатан.
Я с силой стиснула перила:
– И что, вы больше ничего не можете предпринять?
– Мэри Шелли… – Тетя Эва укоризненно покачала головой. – Пожалуйста, хватит о том, что тебя расстраивает. Это приводит к переутомлению. Возвращайся в постель.
Она обернулась к гостю и взялась за дверную ручку:
– Большое спасибо за то, что заглянули, чтобы справиться о ее здоровье, мистер Дарнинг.
– Если я хоть чем-то могу помочь вашему расследованию, – произнесла я, прежде чем тетя Эва успела закрыть дверь за мужчиной, – пожалуйста, дайте мне знать.
– Спасибо, – кивнул мистер Дарнинг. – Я буду иметь в виду.
Он вынул из нагрудного кармана коричневого пиджака визитную карточку цвета старого пергамента.
– А когда вы поправитесь, приглашаю вас и вашу тетю в свою студию для бесплатной фотосъемки. Я с огромным удовольствием продемонстрирую Джулиусу Эмберсу, что могу создать великолепный портрет одной из его любимых моделей – пусть и без участия духов.
Он вручил визитку тете, надел котелок на свои медные волосы и сердечно попрощался с нами своим мягким баритоном, от которого мне так мучительно захотелось домой.
Тетя Эва закрыла дверь и обернулась ко мне, вскинув брови.
– Почему ты звала папу, спускаясь вниз?
– Его голос похож на папин.
– Понятно. – Она отвела глаза и обхватила себя обеими руками. – Я знаю, каково это. В церкви есть мужчина, который говорит так же, как Уилфред.
– Можно я возьму визитную карточку мистера Дарнинга?
– Зачем?
– Просто чтобы она у меня была.
– Нет. – Она сунула карточку в карман передника. – Я не хочу, чтобы ты пыталась создать Джулиусу проблемы сейчас, когда он оплакивает брата.
– Я бы не стала этого делать. Если мистеру Дарнингу интересно разоблачать мошенников, то его, вероятно, интересует и наука. Я бы хотела ему написать и задать кое-какие вопросы, чтобы заняться хоть чем-то.
– Тебе незачем переписываться со взрослым мужчиной, с которым ты едва знакома. Я положу его визитку в свою папку на кухне, и в будущем мы можем подумать о бесплатной съемке. – Она указала наверх. – А теперь возвращайся в постель, пока я не приготовлю ужин и не напущу тебе ванну. Ты все еще бледна как привидение.
– Стивена уже похоронили?
Она опустила руку:
– Что?
– Я спрашиваю, состоялись ли похороны, пока я выздоравливала?
– Нет. Пока нет. – Она снова отвела глаза. – Они ожидают, пока его тело привезут домой.
Меня пронзила острая боль.
– Когда привезут, скажешь мне, хорошо?
– Скажу, – кивнула она.
На подкашивающихся ногах я вернулась к себе в спальню.
У меня перед глазами стоял гроб с телом Стивена, и, чтобы избавиться от этого виде́ния, я начала представлять себе, как он забирается через похожие на иллюминатор окошки в семейную студию, чтобы спасти фотографическое оборудование от соленого воздуха. Мне рассказывал об этом сам Стивен. Ему, видимо, приходилось каким-то образом взбираться по стене снаружи, чтобы дотянуться до довольно высоко расположенных окон, а затем спрыгивать на пол студии, рискуя сломать лодыжку. При мысли о бесстрашных акробатических подвигах Стивена на моих губах заиграла слабая улыбка. Но в то же время это заставило меня задуматься о том, что происходит с драгоценными металлом и стеклом камеры теперь, когда он уже не может ее защитить.
Я вынула из верхнего ящика тумбочки коробку спичек, зажгла масляную лампу с окрашенным в жемчужный цвет стеклом и, прежде чем забраться в постель, взглянула на компас дяди Уилфреда. Засунув ноги под одеяло, я уже приготовилась опустить голову на подушку, как вдруг сообразила, что я только что увидела. Я резко выпрямилась и снова взглянула на компас. Мой рот открылся от удивления, а по спине пополз холодок.
Стрелка перестала следовать за мной. Еще целых двадцать две секунды маленькая металлическая игла уверенно указывала на два предмета в противоположном конце комнаты – два предмета, имевшие отношение к человеку, который только что занимал мои мысли.
Стрелка показывала на фотографии Стивена.
Глава 9. Синий дым и шепот
29 октября 1918 года
На следующее утро тетя Эва разбудила меня, громко вздохнув.
Лежа в постели, я затаила дыхание и приоткрыла один глаз.
– Дурные новости?
Она держала маску в руке, и я видела ее поджатые побелевшие губы.
– Вчера вечером мне позвонил Джулиус. Стивена будут хоронить сегодня утром. Мне предстоит работать в дополнительную смену, поэтому я могу пойти на работу позже, чтобы успеть на похороны. Когда умер Уилфред, Эмберсы были так добры ко мне.
– Я тоже хочу пойти.
– Нет, тебе нужно выздоравливать.
– Я хочу там быть. Пожалуйста, не лишай меня возможности попрощаться с ним.
Она снова вздохнула:
– Хорошо, но я увезу тебя домой, как только мне покажется, что тебе становится плохо. Я приготовлю на завтрак луковый суп, чтобы обезопасить тебя, и мы возьмем такси, чтобы избежать поездок на трамвае.
– Хорошо.
Я закрыла глаза, чтобы скрыть слезы.
Тетя Эва похлопала меня по руке:
– Надень свое самое лучшее платье. Выходим через час.
Все, что я в это утро надела, от большой синей ленты для волос до черного платья из шелковой тафты, казалось, отягощало мое тело. Заживающий ожог от удара молнии чесался под повязкой сильнее сыпи от контакта с ядовитым сумахом. Во рту пекло, вероятно потому, что то количество лука, которое меня заставила съесть тетя Эва, было способно уничтожить все мои вкусовые рецепторы. Выйдя из дома впервые за много дней и вдыхая солоноватый морской воздух, я казалась сломленным, неуклюжим подобием себя самой.
Залы для прощания похоронного бюро «Барретт и Блум» располагались на холме чуть восточнее центра города, в большом белом здании в колониальном стиле с черными ставнями и двумя входными дверями, которые показались мне на метр выше обычных. Если гробы жертв гриппа и заполонили эту контору подобно двору гробовщика, где я видела играющих детей, то мистер Барретт и мистер Блум их где-то умело прятали. Все, что я увидела на лужайке, – это аккуратные живые изгороди ярко-зеленого цвета и пурпурные бугенвиллеи, которые вились по стенам к окнам второго этажа.
Мы вошли в белый вестибюль, и я напряглась при виде пугающего зрелища: над самым полом колыхалась фиолетово-синяя дымка, постепенно вытягиваясь к потолку подобно неугомонной компании кочующих призраков. Сквозь маску проник запах свежезажженных спичек.
Я попятилась назад.
– Что это?
– Это сера, которой посы́пали горячие угли для борьбы с гриппом. – Тетя Эва кивнула в сторону металлического ведра, наполовину скрытого за призрачными языками синего газа. – Пока нашу церковь окончательно не закрыли на карантин, там делали то же самое. Дым почему-то синий.
– При горении серы выделяется сернистый газ. – Но от научного обоснования зловещего синего дыма мне легче не стало. – Мне это не нравится.
– Это делается для нашей безопасности. – Она взяла меня под руку. – Пойдем. Я буду рядом.
Мы пошли на звуки голосов и органной музыки, доносившихся из дверного проема, и оказались в комнате приблизительно десять метров в длину, оклеенной бледно-желтыми обоями. Тут тоже стояли ведра с дымящимися углями, окутывая всех присутствующих этой отвратительной синей дымкой, которая начала разъедать мне глаза. Если бы не маски, невозможно было бы даже дышать.
В дальнем конце комнаты электрическая бронзовая люстра освещала закрытый гроб, накрытый флагом и тоже окутанный дымом – на фоне янтарного цвета портьер. Мои колени подломились, но я усилием воли держалась на ногах. От мерцающего синего дыма, клубящегося вокруг гроба, создавалось впечатление, что похоронное бюро решило использовать Стивена для проведения какого-то масштабного лабораторного эксперимента. На белой тумбе стоял портрет Стивена в военной форме – тот же, который он прислал мне.
Тетя Эва ободряюще сжала мою руку и повела меня вглубь зала.
Около двух дюжин людей в масках бродили в дыму или сидели на развернутых в сторону гроба стульях с высокими спинками. Группка девушек приблизительно моего возраста промокала глаза платочками, и я ощутила укол ревности при мысли о том, что, возможно, Стивен был влюблен в кого-то из них. В наших письмах мы никогда не обсуждали наш интерес к другим людям.
Постаравшись забыть о девушках, я встретилась взглядом с мистером Дарнингом. Он стоял в противоположном углу комнаты, беседуя с несколькими мужчинами в деловых костюмах, и поздоровался со мной лишь вежливым кивком головы. Мне вдруг захотелось подойти к нему лишь для того, чтобы услышать его успокаивающий голос.