К нам с тетей Эвой подошла кузина Стивена Грейси. Вид у нее был совершенно растерянный. Ее парик съехал влево, обнаружив залысину над правым ухом. Плохо завязанная маска свисала с подбородка, напоминая сдувшийся воздушный шар.
Тетя Эва коснулась широкого плеча девушки:
– Грейси, как ты?
Грейси обернулась, глядя на нас светло-карими глазами и как будто безуспешно силясь сфокусироваться.
– Я не знаю. Мама Стивена не смогла прийти. Все очень плохо.
– Мне так жаль. – Тетя Эва заключила девушку в объятия. – В последнее время тебе выпало столько испытаний… И Стивен… и твоя мама… и твоя собственная борьба с гриппом.
Она помогла Грейси поправить парик, чтобы скрыть разрушительные следы, оставленные болезнью.
Я пыталась не смотреть на нее во все глаза.
– Где мама Стивена?
– Она на какое-то время уехала. – Грейси опустила голову. – Она очень изменилась с тех пор, как Стивен…
Она сглотнула. От нее исходила странная энергия, окутавшая ее, словно облако пара. Я почувствовала ее, несмотря на запах горения серы, подобно тому как ощутила в больнице металлический привкус ярости тети Эвы. Кисловатый, испорченный, как у простокваши.
К нам подошел Джулиус. Я впервые увидела его в маске. Рядом с ним шел тот самый плотный молодой человек в очках, который привез его домой в то утро, когда я узнала о смерти Стивена.
– Грейси, присядь. Ты неважно выглядишь. – Джулиус обернулся к нам.
– Эва, спасибо, что пришли. Мэри Шелли, я с сожалением узнал о несчастном случае с молнией. Тебе лучше?
– Да. Спасибо.
Тетя Эва коснулась его руки:
– Джулиус, как ты?
– Не очень. Эмм… Что-то… – Он потер опухшие глаза. – Ээ… Что я только что хотел сказать? Ах да. Вы знакомы с моим вторым кузеном? Это близнец Грейси, Грант.
Я вежливо кивнула Гранту:
– Приятно познакомиться.
– Мне тоже, – отозвался Грант. – Я так часто видел твою фотографию, но в маске тебя не узнать. Девушки в этой марле выглядят нелепо.
Я открыла было рот, чтобы парировать, что он, вероятно, выглядит лучше в марле, чем без нее, но из уважения к Стивену промолчала.
Тетя Эва продолжала держать Джулиуса за локоть.
– Грейси сказала нам, что твоей маме не очень хорошо.
– Так и есть, – ответил он. – Она в ужасном состоянии. В этой несчастной семье все либо умирают, либо разваливаются на части. Все сложнее с этим мириться.
Он осторожно отнял свою руку у тети и вытащил из кармана пиджака носовой платок. Из его глаз закапали крупные слезы, чего я от него никак не ожидала. Он казался слишком мужественным, чтобы плакать даже на похоронах собственного брата, но я ощутила искреннюю горечь его утраты.
Похоже, у меня во рту эмоции других людей внезапно обретали вкус.
– Как странно, – прошептала я, и Джулиус поднял на меня красные глаза.
– Что странно? – спросил он.
– То, как я себя чувствую.
Я снова посмотрела на гроб Стивена, и меня охватило желание подойти и коснуться его. Тетя Эва подвела Грейси к стулу. Джулиус отер глаза и пробормотал что-то о ду́хах. Я извинилась и отошла от него, направившись в переднюю часть комнаты. Темные глаза Стивена наблюдали за мной сквозь светящийся синий туман.
У гроба стояли двое парней приблизительно его возраста, и мне около минуты пришлось ожидать своей очереди подойти. Я услышала, как они пробормотали что-то насчет «невезения» и «проклятой немчуры». Они похлопали по крышке гроба, как если бы это было плечо нуждавшегося в ободрении Стивена, и, склонив головы, отошли в сторону.
Я шагнула к гробу. Мне вдруг стало тяжело дышать, а ноги стали ватными. Мы остались вдвоем – я и Стивен. Я прижала свою здоровую ладонь к флагу, покрывающему деревянный гроб, и попыталась представить себе, как он выглядел, когда наблюдал за мной с лестницы. Я снова видела интерес в его карих глазах, улыбку, расцветшую на лице, ямочки на щеках, открытый роман Жюля Верна у него на коленях. В похоронном зале вокруг нас вдруг образовалось пространство столь же интимное, как синевато-зеленая гостиная Эмберсов, в которой мы, преодолевая робость, медленно приближались друг к другу.
– Стивен, – прошептала я, – я повесила обе твои фотографии на стену в своей спальне. Я знаю, что мы оба не особенно верили в привидения, но не могу не спросить: ты был вчера у меня в комнате? Ты приходил к своим фотографиям? Или ко мне?
Я закрыла глаза и постаралась отключиться от гула разговоров за спиной.
– Стивен, ты знаешь, кто я?
Не произошло ничего, что указывало бы на то, что он меня услышал.
Мои губы под маской задрожали.
– Стивен, я Шелл. Мэри Шелли. Я пришла к тебе, слышишь? Я болела, но ни за что не могла бы не сказать… – Я сглотнула комок, колючий и острый, как лезвие бритвы. – Я даже собрала волосы одной из своих длинных лент, потому что мне казалось, это должно тебя позабавить. Как когда-то, когда мы были детьми. Я бы отдала что угодно за возможность тебя услышать…
Я замолчала, потому что мне на плечи опустилось что-то невероятно тяжелое, густое и ядовитое. Мой рот наполнился уже знакомым горячим и металлическим вкусом ярости, который я ощутила, когда тетя Эва кричала на меня в больнице. Ткань под моей ладонью начала потрескивать от статического электричества, заставив мое сердце учащенно забиться.
– Стивен? – Мой голос прозвучал выше на целую октаву. Я провела пальцами по флагу и снова закрыла глаза. – У тебя все хорошо?
Вкус у меня во рту становился все отчетливее, а флаг под ладонью вспыхивал искрами и потрескивал. Все остальные звуки и ощущения исчезли.
– Стивен, что-то не так? – снова спросила я в полной уверенности, что услышу ответ.
Прошло три секунды. До моего уха донесся шепот.
– Все очень плохо.
Мои глаза раскрылись. Я оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что рядом никого нет. От ближайшего человека меня отделяло не меньше трех метров. Я упала на колени, опустила маску и приблизилась к гробу.
– Ты только что сказал: «Все очень плохо»? Боже мой, ты действительно со мной заговорил?
– Мэри Шелли? – произнесла где-то позади тетя Эва.
– Стивен, скажи мне что-нибудь еще. Что плохо? Почему тебе плохо?
Еще два слова обожгли мне ухо:
– Черные птицы.
– Что ты делаешь? – Тетя Эва схватила меня за плечи. – Встань и надень маску.
– Он разговаривает со мной шепотом. Я его слышу. Он говорит.
– Не может быть.
– Пожалуйста, тише. Мне нужно его услышать. Ему плохо. Что-то не так.
Две пары сильных мужских рук потянули меня назад.
– Подождите. – Я сопротивлялась, пытаясь высвободиться. – Он шепчет. Он со мной говорит.
Подошвы моих туфель скользили по деревянным половицам. Все вокруг стихло – не было слышно ни органной музыки, ни голосов присутствующих на похоронах людей. Изумленные взгляды были устремлены на меня сквозь дым поверх белых лоскутов марли. Накрытый флагом гроб исчез из моего поля зрения.
– Не уводите меня! – Я пыталась отбиваться ногами, махала руками и выгибала спину. – Я его услышала. Он сказал что-то о птицах. Не разлучайте меня с ним. Он со мной говорит. Он со мной говорит!
Меня выволокли в вестибюль, прочь от перепуганных наблюдателей. Один из мужчин – Джулиус – развернул меня к себе и с такой силой сжал мои руки выше локтей, что мне стало больно.
– Что происходит?
– Он мне что-то шептал. Я его слышала. Он сказал, что что-то не так.
– Мэри Шелли, прекрати, – произнесла у меня за спиной тетя Эва. – Немедленно это все прекрати.
Кузен Эмберсов Грант стоял рядом с Джулиусом, упершись руками в бока и нахмурив лоб.
Джулиус пристально смотрел на меня глазами, которые были так похожи на глаза его брата, и я вцепилась в манжеты его черного пиджака.
– Джулиус, открой гроб. Что, если он не может из него выбраться?
– Мы не можем его открыть.
– Пожалуйста, открой его. Клянусь, я слышала его голос.
– Мэри Шелли, мы не можем открыть гроб. – Глаза Джулиуса снова покраснели. – Его голова слишком повреждена.
Его слова причинили мне боль в сто раз более мучительную, чем удар молнии. Мои губы обожгло холодом от осознания того, что больше не будет, никогда не будет ни одного поцелуя. Я больше никогда не почувствую на своей спине ладонь Стивена. Я больше не получу от него ни одного письма.
Его голова слишком повреждена.
Я судорожно всхлипнула, опустила голову и разрыдалась, как не плакала еще никогда.
Джулиус прижал меня к груди и позволил моим слезам насквозь промочить шерстяные лацканы его черного пиджака. Я всхлипывала и давилась синим сернистым дымом, а тетя Эва пыталась натянуть маску на мои рот и нос.
Джулиус погладил меня по волосам.
– Эва, отвези ее обратно домой. Ей не следует здесь находиться.
– Хорошая идея. – Тетя взяла меня за локоть и оттащила от брата Стивена. – Пойдем, Мэри Шелли.
– Я знаю, что слышала его.
– Не надо об этом сейчас говорить. – Она повела меня к двери. – Я знаю, что тебе больно, но ты должна отпустить Стивена.
Это было выше моих сил.
Стивен не ушел совсем.
Глава 10. Бабочка и молния
Всю обратную дорогу мы с тетей ехали на заднем сиденье очередного такси, не проронив ни слова. Я хотела только одного – остаться в одиночестве. И вздохнула с облегчением, когда мы вернулись домой. Тетя почти сразу снова выпорхнула за дверь, спеша на свою работу на верфи.
Когда она ушла, меня охватило желание написать Стивену письмо.
На протяжении последних четырех с половиной лет, как только меня что-то сильно огорчало или чрезмерно возбуждало мой интерес, моей первой реакцией было излить свои мысли на бумаге, обращаясь к ней. Опуская письмо в почтовый ящик, я представляла себе, как оно едет по железной дороге в Коронадо, упакованное в коричневый почтовый мешок вместе с проштемпелеванными посланиями других людей своим друзьям и родственникам. И я как будто наяву видела, как Стивен читает мои слова с улыбкой на губах, держа наготове ручку.