После такого лечения пациенты не утрачивают способности чувствовать боль и определять ее источник, но страдание больше не кажется им невыносимым. Это навело меня на одну мысль.
Возможно, люди, которые ходят по стеклу или раскаленным углям, научились заранее, предварительно вводя себя в состояние транса, выключать свою переднюю поясную кору?
Напротив, повреждение сенсорной коры приводит к тому, что человек теряет способность определять источник боли, но страдает от нее в полной мере. Корректное восприятие физической боли возможно благодаря тесному взаимодействию сенсорной коры и передней поясной.
Что же происходит, когда мы испытываем боль душевную, точнее, боль из-за отношений? Когда другой человек или жизнь в целом причиняет нам боль, не нанося внешних видимых ран.
Неожиданный ответ на эти вопросы нашла в своем исследовании психолог Наоми Эйзенбергер из университета Калифорнии. Она предложила участникам эксперимента в процессе МРТ-сканирования сыграть в игру с мячом на компьютере. Поначалу виртуальные игроки активно взаимодействовали с испытуемым, но затем внезапно перестали бросать ему мяч, исключив из команды. Участники эксперимента испытывали негодование: их отвергли! Им было больно. В этот момент в их мозге активно работали те же области, что вызывают у нас болевые ощущения, когда мы повреждаем палец. В этом контексте островковая доля, передняя поясная кора и центральное серое вещество получили наименование «болевая сеть» (строго говоря, в нее входят и другие области, но мы ограничимся этими тремя). Результаты этого исследования неоднократно подтверждались другими учеными. В одном из экспериментов женщинам демонстрировали фото недавно умерших возлюбленных. На МРТ-снимках было видно, как в моменты сильной скорби болевая сеть в мозге женщин начинала светиться. Таким образом, можно сделать вывод, что физическая и духовная боль возникают в одних и тех же структурах мозга, потому мы испытываем одинаковые ощущения. Это объясняет, почему мы используем одни слова, описывая свои чувства в обеих ситуациях.
Совпадение источников душевной и физической боли объясняет также, почему во время болезни мы не только испытываем боль в теле, но и тяжелее воспринимаем расставания и грустные события. Когда вирусы и бактерии попадают в организм и атакуют его, активируется наша иммунная система. Она вырабатывает информационное вещество – провоспалительные цитокины, запускающие ответную воспалительную реакцию. С одной стороны, нежданные гости встречают мощный отпор, с другой – организм получает приказ: «Прекращай заниматься делами. Ты болен!» Мы чувствуем слабость в конечностях, болевой порог снижается. Тело переходит в режим повышенной передачи, чтобы мы могли отдохнуть. Сниженный болевой порог делает нас более чувствительными и восприимчивыми. Вещи, которые прежде казались сущим пустяком, внезапно начинают беспокоить и раздражать.
Сейчас некоторые из вас, должно быть, задались вопросом, не помогут ли раненому сердцу обезболивающие? Исследования доказали: помогут!
Наоми Эйзенбергер с коллегами предложила половине испытуемых принять таблетку парацетамола и снова сыграть в мяч на компьютере. Принявшие обезболивающее значительно легче отреагировали на то, что виртуальные игроки исключили их из команды, по сравнению с теми, кто принял плацебо.
Две стороны медали – любовь и страдание
Структуры болевой сети могут больше рассказать нам о характере боли или, лучше сказать, об эмоциональной окраске чувства. Дело в том, что на одной половине шкалы ее активности отображается приносящее боль переживание, в то время как на другой – прекрасное чувство привязанности к кому-либо. Это означает, что пары «любовь и привязанность» и «боль и печаль» – это две стороны одной медали.
Как возможно, чтобы одни и те же области мозга вызывали в нас столь противоположные чувства? Ответ на этот вопрос не так-то прост, и получили его благодаря многолетним исследованиям. Тем интереснее. Сначала взаимосвязь любви и страдания изучал известный нейробиолог Яак Панксепп, придумавший для исследований чувств название «аффективная[26] нейробиология» и выделивший их тем самым как отдельную научную область. (Блестящий ученый! Обязательно посмотрите его видео в TED-формате на YouTube.) Чтобы разобраться во взаимосвязи боли, страданий и любви, важно знать, что структуры нашей болевой сети представляют собой часть опиоидной системы. Давайте вспомним: поверхности ее структур испещрены многочисленными рецепторами, с которыми взаимодействуют опиоиды: неважно, произвел их сам организм или же они синтетические.
Результатом такого взаимодействия становится сокращение боли, страха и стресса и приятное ощущение защищенности и уверенности, наполняющее нас изнутри. Насколько значимо подобное чувство, Панксепп продемонстрировал на примере животных.
Ученый разделил цыплят с матерями, из-за чего те начали истошно пищать. То, что их бросили, для цыплят сродни смерти – без матери они не смогут выжить, поэтому их писк был столь душераздирающим.
Панксепп выяснил, что крик активирует в их головах болевую сеть. Стоило ему ввести цыплятам опиоиды и взять их в руки, писк немедленно прекратился. Цыплята спокойно опустили клювики и доверчиво льнули к рукам ученого – боль от потери утихла. Это означает, что опиоиды подарили им не что иное, как чувство любви и ощущение защищенности. Мы уже сталкивались с подобным в главе «На седьмом небе. Это настоящая любовь»: когда матерям показывали фото их детей, центральное серое вещество начинало активно вырабатывать опиоиды. Следствием такого химического процесса становилось появление глубокой привязанности.
Результаты подобных исследований Панксепп взял за основу своей теории, согласно которой (помимо окситоцина) благодаря деятельности опиоидных рецепторов у нас возрастает привязанность – точно так же, как и чувство боли. Это означает, что боль и привязанность соединяются в опиоидной системе мозга. Эти заключения позволили Панксеппу объяснить, почему опиоиды вызывают у нас такую сильную зависимость. Вместе с окситоцином и другими нейромедиаторами эти вещества рождают самые важные для нас чувства: любви и защищенности. В свою очередь, душевная боль, особенно от потери близкого человека (например, из-за расставания), оказывается оборотной стороной прекрасного чувства. Ведь, когда мы больше не любим, концентрация опиоидов сокращается в том же объеме, в каком близость дорогого человека заставляет мозг их вырабатывать, а нас – испытывать любовь. Из-за высокой вероятности возникновения зависимости последствия выброса опиоидов напоминают ломку. Человека охватывают тревога и печаль. За этим явлением кроется эволюционный потенциал: тоска из-за одиночества заставляет нас стремиться к близости с другим человеком и строить с ним отношения. Наш мозг знает, что для выживания необходимы питание и вода. Если вовремя не удовлетворить эти потребности, мы начнем испытывать грусть и боль, нас охватит паника, и все это даже может перерасти в депрессию.
Исследования, проведенные с людьми, зависимыми от опиоидов, показали ужасающие результаты. Основываясь на теории Панксеппа, ученые спорят, способны ли эти вещества оказывать еще более разрушительное действие на социальные отношения зависимых, чем действие других наркотиков.
Согласно гипотезе, подвергаясь воздействию запрещенных препаратов, зависимые получают такую дозу «привязанности», что просто не испытывают потребности в человеческой любви. Химическое вещество вытесняет настоящую семью и друзей из их жизни.
Они полагают, что им никто не нужен, а потому опрометчиво рушат отношения с партнерами. Отношения друг с другом ценятся, только если партнер тоже попал под зависимость, но нежность и секс в них, как правило, заменяет очередная доза препаратов. Показательно, что в большинстве случаев такие отношения заканчиваются, когда один из партнеров избавляется от опиоидной зависимости. Любящий отец превращается в отстраненного зомби, а матери, испытывающие зависимость, не обнимают новорожденных, не дарят им теплых взглядов и не играют с ними. Такие брошенные дети фактически лишены шанса на здоровое психическое, эмоциональное и социальное развитие.
Мне кажется, в этой перспективе опиоидная эпидемия в США выглядит еще печальнее. Эти ужасные события начались, когда в 1995 году нью-йоркская компания Purdue Pharma стала продавать анестетик с окситоцином как обезболивающее[27]. По сути, это был опиоид, способный при неправильном приеме с большой вероятностью вызывать зависимость. Вместо того чтобы предупредить потребителя о возможных побочных действиях, производитель (и большое количество крупных фармкомпаний) расхваливали наркотик так, словно это было самое безопасное чудо-средство против боли. Пациентам с болями в спине и суставах – это были молодые травмированные спортсмены – предлагали скидочные купоны на лекарство, а врачи, выписывающие рецепты, рекомендовали их благодаря многомиллионным финансовым дотациям. Пациенты из раза в раз требовали у своих терапевтов новые рецепты, вплоть до того, что готовы были покупать их за деньги. В результате они приобретали таблетки на черном рынке или переходили на альтернативные, более дешевые, вызывающие еще большую зависимость вещества. За короткий период миллионы представителей среднего класса попали в зависимость и стали разрушать свою жизнь. В итоге люди умирали (и до сих пор умирают) от передозировки.
Немыслимое преступление фарминдустрии, согласно данным американского министерства здравоохранения, стоило жизней более чем 400 000 невинных людей (смертей от опиоидов за год фиксируется больше, чем от несчастных случаев на дороге). Безответственность производителей привела к тому, что каждые 15 минут на свет рождается ребенок с симптомами наркозависимости. Как видите, опиоидная система обладает огромной властью над нами, и лучше с ней не играть.