Еще одна реакция на невероятно сильный стресс – синкопе, кратковременная потеря сознания.
Испытываемое возбуждение приводит к активации парасимпатикуса. Каким образом это происходит, ученые еще до конца не выяснили. У нас сокращается частота сердцебиения, расширяются сосуды, падает давление и кажется, что ноги становятся ватными. Мозг не получает достаточного количества кислорода, и мы падаем в обморок. С некоторыми из нас подобное случается во время сдачи крови (по моему опыту, в основном с мужчинами!), а может произойти и во время концерта любимой группы.
Другой крайностью в ситуации, когда бежать уже некуда, становится пробуждение невероятной силы – люди могут поднимать над головой машины и биться с огромным медведем голыми руками. Такой феномен получил название «истерическая сила» или hysterical strength по-английски. Ученые не исследовали это явление (трудно представить, как проводить эксперименты в таком случае), но советую заглянуть на английскую страничку «Википедии» и ознакомиться со статьей по этой теме. Вы найдете несколько историй, от которых волосы на голове встанут дыбом.
Лучше перестраховаться
Наш мозг всегда начеку – режим боевой готовности не выключается ни на минуту. Все, что происходит вокруг, анализируется в режиме нон-стоп, а путь quick and dirty замечает даже те угрозы, что ускользают от нашего сознания. Это доказали многочисленные исследования. К примеру, в одном эксперименте с использованием аппарата фМРТ участникам демонстрировали разные фотографии – с радостными и испуганными людьми. Изображения проскальзывали на компьютере друг за другом с интервалом в 33 миллисекунды – слишком быстро, чтобы сознание успело обработать информацию. После каждой стремительно промелькнувшей картинки испытуемые в течение трех секунд смотрели на изображение лица, не выражающего никаких эмоций. Эти изображения были единственным, что наблюдатель мог вспомнить после окончания эксперимента. Несмотря на это, активность амигдалы повышалась каждый раз, когда участнику демонстрировали испуганное лицо, тогда как при взгляде на радостные лица ее активность снова снижалась.
Ничто не ускользает от миндалевидного тела – подтверждение этому тезису нашлось в одном впечатляющем эксперименте, участником которого стал человек с кортикальной слепотой. Визуальная кора – часть коры головного мозга, обрабатывающая зрительную информацию, – у него была полностью разрушена из-за инсульта. Несмотря на здоровые глаза, он был практически слепым. В процессе эксперимента исследователи друг за другом выкладывали перед ним фотографии. Поначалу это были изображения мужчин и женщин с нейтральными выражениями лиц. Разумеется, пациент не мог их распознать. Однако на втором этапе исследователи добавили фотографии испуганных людей и предложили испытуемому угадать настроение человека на каждом из изображений. И каков же результат? В подавляющем большинстве слепому человеку удалось определить все верно! На фМРТ-снимках можно было увидеть, что амигдала становилась инструментом, который видел за своего хозяина.
В потоке различных изображений амигдала стремительно распознает объекты, представляющие опасность.
В обход нейтральных предметов и людей она фокусируется на всем, что потенциально представляет угрозу. Ускорить процесс распознавания таких опасных предметов или явлений можно, только если мы изначально подозреваем: «Что-то здесь не так». Как только мы так подумаем, мозг тут же активирует все органы чувств и станет предельно внимательно следить за происходящим вокруг. Амигдала тщательно просканирует обстановку, а гипоталамус потянется к спусковому крючку оси стресса. Разумеется, если в ближайшее время что-то и произойдет, мы уже будем готовы встретиться с угрозой лицом к лицу. Режим «бей или беги» запустится быстрее, чем в состоянии покоя. Мы все сталкивались с этим при просмотре детективов: чем сильнее музыка и визуальные образы нагнетают атмосферу, тем выше мы подпрыгиваем в креслах, когда появляется убийца.
Столь продолжительная боевая готовность организма доказывает, что страх крайне важен для выживания человека, выражая его желание жить. Разумеется, зачастую под влиянием пути quick and dirty мы пугаемся напрасно, что весьма тягостно и обременительно. Хотя, по сути, наша система безопасности предусмотрительно запрограммирована таким образом, чтобы скорее среагировать на пустышку, чем в решающий момент не заметить настоящую угрозу. Нет никаких сомнений, что мы лучше приостановим напрасно запустившийся симпатикус, чем, будучи неподготовленными, лицом к лицу встретимся с угрозой и отправимся на корм червям.
Страх – наша суперсила
Без чувства страха сегодня мы не были бы там, где есть. Наших предки свалились бы со скалы или их съели бы медведи. Страх по сей день продолжает заботиться о сохранении нашего вида. Благодаря ему мы осмотрительно переходим дорогу, присматриваем за детьми и не падаем с гор (с крыш высоких домов или из окон). Самых беспечных эволюция предусмотрительно отсеяла. Именно поэтому нам следует ценить страх и гордиться тем, что мы его испытываем.
Чего мы боимся?
И все же, кто или что решает, чего нам стоит бояться? Ключевая роль здесь отводится двум механизмам, в основе которых лежит набор врожденных и приобретенных страхов. Врожденные страхи есть у каждого, хотя мы могли ни разу в жизни не встречаться с их источником. Они укоренились в генах в процессе эволюции и просто существуют. К ним относится, к примеру, боязнь высоты, темноты или страх перед хищными животными. Приобретенные страхи мы, напротив, получаем в процессе жизнедеятельности. В таком случае срабатывает механизм условных рефлексов. Иными словами, страх вырабатывается на основе травматичного опыта и связанного с ним явления или объекта. Человека, который открыл подобную форму обучения, вы точно знаете (ну ладно, может, не помните его имя и отчество, но непременно слышали фамилию) – это Иван Петрович Павлов. В одном из известных экспериментов он давал собаке еду на каждый звонок колокольчика. После нескольких таких повторений ее система пищеварения запускалась уже вне зависимости от того, стоял перед животным корм или нет.
Изучая специфику страха в лабораториях, ученые всегда ориентируются на открытый Павловым механизм условных рефлексов, хотя первопроходцем в изучении этой темы на самом деле был Джозеф ЛеДу – он, к примеру, открыл «цепь страха». Его эксперимент выглядел следующим образом. Запертой в клетке крысе включали громкий звук, и как только он прекращался, крысу било электрошоком. Разумеется, бедное животное цепенело от страха. В большинстве случаев хватало одного раза – впоследствии крысе оказывалось достаточно одного громкого звука, чтобы впасть в оцепенение. Еще до удара электрошоком информация о звуке стремительно переносилась от таламуса к амигдале, и та уже истошно вопила: «Опасность!» В сущности, крыса пугалась раздражителя, не имеющего никакого смысла.
Таким же способом приобретаем страхи и мы. Одного рассказа о монстрах вроде лох-несского чудовища достаточно, чтобы мы испытывали тревогу, плавая в глубоких местах. Настойчивое предупреждение родителей не совать руки в розетку или газонокосилку всю последующую жизнь заставляет нас трепетать перед ними. А я точно помню, как в детстве у меня по спине пробегал холодок, стоило родителям позвать меня не традиционным «Юльхен», а строго закричать: «Ю-ю-ю-ю-ли-и-и-и-и-и-я!» Такое обращение не предвещало ничего хорошего.
Зная, как важен страх для нашего выживания, мозг быстро накапливает воспоминания, связанные с этим чувством.
Казалось бы, мозг и без того отдает предпочтение сильным, эмоциональным событиям, надежно сохраняя их в памяти. Все мы помним свой первый поцелуй (мой был ужасен!), свадьбу (вот она была чудесной!), отличный отпуск (каждый раз просто супер!) – чаще всего они запоминаются на всю жизнь. О том, что происходило до или после, мы не имеем ни малейшего представления. Ключевая роль в сохранении подобных эмоциональных воспоминаний в очередной раз отводится – та-да-а-ам! – амигдале. Чем активнее она работала во время эмоционального события, тем живее и устойчивее воспоминание о нем. Это может происходить даже в не располагающей к эмоциям обстановке – например, в лаборатории. В одном исследовании ученые показывали испытуемым различные изображения и на каждом втором стимулировали их амигдалу коротким разрядом тока. (Если вы задаетесь вопросом «Что-что? Кто вообще позволил провести себе в мозг электроды?!», отвечу. Это были пациенты с эпилепсией, электроды были проведены им для более точного исследования болезни. Боли от разряда они не испытывали.) На следующий день участники эксперимента значительно лучше помнили изображения, демонстрация которых сопровождалась ударом тока, а значит, активацией амигдалы.
Помимо этого исследователи анализировали активность мозговых волн пациентов (тоже с помощью имплантированных электродов) и пришли к следующему выводу: когда к запоминанию изображений подключалась амигдала, взаимодействие между ней и областями мозга, отвечающими за память, становилось значительно активнее – прежде всего, речь о гиппокампе. Это взаимодействие приводит к тому, что эмоциональные события стремительно сохраняются в памяти, и позднее их можно быстро оттуда извлечь.
Есть ли у мозга режим slow-mo?
Я часто задаюсь вопросом, существует ли нейробиологическое объяснение тому, что самые страшные события мы видим как бы в режиме slow-mo[38]. Вам это знакомо? К примеру, я до мельчайших деталей помню аварию, произошедшую у меня на глазах, когда мне было десять. Мы ехали по шоссе следом за темно-синим «Жуком»[39], часть дороги была закрыта на ремонт. Шел дождь, и мы едва различали разметку. «Жук» ехал слишком быстро и пролетел крутой поворот. Так быстро, что вылетел с проезжей части прямо у нас перед носом. Эта картина все еще стоит у меня перед глазами – словно в замедленной съемке, автомобиль несколько раз переворачивается. С такой же скоростью падал с тумбочки телевизор. Жаль только, что это не помогло мне его поймать…