— Сейчас, — отозвался он, — в этом, пожалуй, нет необходимости. Не так ли?
После долгого раздумья она чуть заметно покачала головой:
— Гадкая история…
— Это давно позади, — сказал он, — и ты можешь спокойно все взвесить и оценить.
— Мне так стыдно…
— Давай лучше отдохнем немного, — предложил он. Немного погодя он ушел к себе.
Оставшись одна, Ди Нанкху снова и снова вспоминала омерзительные подробности своей первой любви.
Нкози приснилось, будто он спит и вдруг в комнату вбегает Ди и начинает изо всех сил тормошить его, звать по имени. Он открывает глаза и видит, что комната залита ярким светом, а над ним склонилась Ди. Но оказалось, что все это происходит наяву.
— Скорей поднимайся наверх!
Сон как рукой сняло. Нкози вскочил и сгреб в охапку свою одежду. В комнату тотчас же вошла высокая худая женщина и, словно не замечая его, стала застилать постель. Ди поспешила к двери и выглянула в коридор.
— Можете идти, — сказала она.
Он проскользнул в дверь, пересек коридор и нырнул в стенной шкаф.
— Как только смогу, я приду, — шепнула она.
После того как дверцы шкафа закрылись, он ощупью поднялся по темной, узкой лестнице, отыскал дверь и вошел в комнату. Через отверстия в потолке проникал свет, усеивая пол маленькими пятнышками. Но разглядеть что-либо было невозможно. Он закрыл глаза и попытался вспомнить, как выглядит эта комната, в которой он так недолго пробыл накануне. Выключатель должен быть на стене слева, рядом с дверью, чуть повыше головы. Где-то наверху справа должно быть маленькое окошко. Оно так и осталось закрытым. Нащупав на стене выключатель, он хотел зажечь свет, но передумал. С закрытыми глазами и вытянутой вперед рукой он стал осторожно двигаться туда, где по его расчетам должна была быть кровать. Добрался и сложил на нее одежду. Затем обошел кровать и продолжал обследовать комнату, пока не обнаружил маленькое окошко, вырезанное в покатом потолке. Прежде чем отодвинуть маскировочную штору, он тщательно исследовал, как она устроена. Важно было ничего не испортить, чтобы можно было снова надежно затемнить окно. Когда наконец он отодвинул штору, в комнату хлынул поток яркого света.
Нкози осмотрел окно. В него было вставлено цельное квадратное стекло толщиной в два с половиной сантиметра с вплавленной в него тонкой проволочной сеткой. Стекло было заключено в стальную рамку со специальными пазами, по которым оно могло свободно двигаться. Запиралось окно с помощью стального шпингалета. Нкози осторожно тронул шпингалет, и он бесшумно отодвинулся в сторону. Затем легонько толкнул стекло, оно свободно и бесшумно заскользило вправо. В случае необходимости через это окно можно будет выбраться наружу. Он подставил стул, на котором прошлой ночью лежала его одежда, встал на чего и высунул голову из окна Внизу виднелись подсобные постройки, за которыми начинались лабиринты темных переулков и жалкие лачуги Индийского квартала. В одном месте, там, где задняя часть крыши могла просматриваться с улицы, был поставлен цинковый заборчик.
Как тщательно все рассчитано, как все предусмотрено! Случайности здесь быть не может.
От этой мысли ему стало не по себе, однако он подробно продумал, как легче и быстрее спуститься вниз. Потом задвинул стекло и опустил шпингалет.
Ты оставил комнату незапертой, сказал он самому себе. Это непозволительная оплошность. По толстому ковру он быстро прошел к двери и повернул ключ в замке. Этого никогда не случилось бы, не внуши она тебе, что ты в полной безопасности; взвешивайте каждый свой шаг, мистер, взвешивайте каждый свой шаг.
Он быстро скинул пижаму, надел костюм, который ему принес Сэмми Найду, немного успокоился, но по-прежнему внимательный и сосредоточенный стал ждать, отгоняя прочь мысли, способные хоть на секунду отвлечь внимание.
Время тянулось бесконечно медленно, и ожидание казалось бессмысленным, если не считать, что оно было еще одним средством терзать человеческую душу. Нет, он не может даже допустить этой мысли. Время идет своим чередом, и человек ждет, когда кончится ожидание.
Наконец послышались тихие шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Двигаясь быстро и уверенно, Нкози подошел к окну и первым делом отодвинул шпингалет, потом подставил стул к самому окну и надел ботинки. Отойдя к двери, он осмотрел комнату и прикинул, с какого расстояния делать разбег и как надо прыгнуть, чтобы выскочить в окно. Затем стал снова ждать, прислушиваясь к осторожным шагам на лестнице.
Вскоре в дверь дважды тихонько постучали, и донесся голос Ди.
— Все в порядке. Ушли.
Он отпер дверь. Она быстро вошла в комнату, и он увидел, что она чем-то рассержена и с трудом сдерживает гнев. Взглянула на него, потом на открытое окно, и гнев сменился тревогой.
— Куда бы ты скрылся? — поинтересовалась она.
— Ну, об этом я не успел подумать. Что произошло?
Она опустилась на край кровати. Он задвинул окно, запер его и сел рядом.
— Господа из управления внутренней безопасности, — с горечью проговорила она. — Они, видите ли, проверяют доктора. Спрашивали, зачем он ездил в Иоганнесбург, с кем встречался там, и где останавливался, и когда вернулся. И доктору, разумеется, пришлось отвечать этим белым негодяям. Закон предписывает нам отвечать на любые вопросы, если даже они будут касаться сугубо интимных дел. За отказ отвечать они могут заподозрить нас в преступных намерениях и на основании этих подозрений посадить в тюрьму.
— Хватит об этом! — остановил ее Нкози.
Она кивнула и ласково коснулась его руки.
— Прости. Я считаю этот закон отвратительным. Из-за него мы и сами становимся отвратительными.
— Только в том случае, если позволяем себе это, — возразил он. — Так что же случилось?
— Внешне они все изобразили так, будто это обычная проверка, но мы сомневаемся. Уж слишком настойчиво они уверяли нас в этом. Они ни словом не обмолвились о Вестхьюзене и о том, что разыскивают человека, который был с ним; им ведь известно, что целая армия людей, неделю назад буквально погибавших от голода, в их числе и те, кто находился под домашним арестом, вдруг получила еду и даже деньги, — но и об этом они ничего не сказали.
— Разумеется, они не станут говорить об этом с твоим братом, чтобы не выболтать чего-нибудь лишнего.
— Так они и действуют. Являются всегда вдвоем. Один задает вопросы, а другой издали следит за выражением вашего лица. Это самый эффективный метод. Они дают вам понять, что им многое известно, рассчитывая при этом, что вы отреагируете на сказанное и выдадите себя. Вот и весь фокус. Однако сегодня они вели себя совсем иначе, и это неспроста.
— Не преувеличиваешь ли ты их способности?
— Мне приходилось иметь с ними дело гораздо чаще, чем тебе. Давуд обеспокоен не меньше меня, а он никогда попусту не беспокоится. Пойдем-ка вниз. Давуд скоро уезжает по вызовам и хотел бы до этого повидаться с тобой.
Она повела его по потайной лестнице вниз, потом через знакомые ему двери стенного шкафа. Из приемной доктора на первом этаже доносился шум голосов. Ди проводила его в свою спальню, где у окна был накрыт стол на троих.
Нкози выглянул в окно и вспомнил о том, что произошло между ним и Ди в этой комнате несколько часов назад. Словно угадав его мысли, она прижалась к нему, и они обнялись. Это было нежное, ласковое объятие, лишенное даже намека на страсть.
— В нынешнее время в нашей стране не должно быть места подобным чувствам, — спокойно сказала она.
Он тихо рассмеялся, и это ей было приятно.
— Настанет день, — сказал он, — когда появятся мужчины, которые будут чувствовать и реагировать в соответствии с требованиями места и времени. Слава богу, что меня тогда уже не будет в живых. — Он помолчал немного и уже совсем серьезно продолжал — Да, я не шучу: если и вправду наступит день, когда человек внесет логику в свои чувства, мир, подчиненный власти науки, станет отвратительным и жестоким. Одним из спасительных качеств мужчины всегда было и остается стремление — сугубо иррациональное — создавать фантазии и волшебные сказки. Существование бога, любви, красоты и истины недоказуемо научным путем… Я рассуждаю, как закоренелый реакционер, да?
— Да. Но мне нравятся твои рассуждения. Беда лишь в том, что они намного осложняют дело… А вот и Давуд.
При свете дня Давуд показался Нкози меньше ростом и не таким блистательным, как в первую их встречу у сахарных плантаций ночью, после которой, кажется, прошла целая вечность. Тогда доктор показался ему великаном, очень красивым, слегка ироничным и совершенно невозмутимым. Но сейчас великан казался обыкновенным смертным, к тому же еще сильно встревоженным. Даже голос у него изменился, в нем не было прежней успокоительной ласковости. Только рукопожатие было таким же крепким, как и тогда.
— Рад вас видеть в добром здоровье, — сказал доктор. — Товарищи в Иоганнесбурге считают, что вы сделали важнейшее дело, и просили передать это вам.
— Но я доставил вам много хлопот.
— Ничего не поделаешь. Вестхьюзен был единственным слабым звеном. Мы это знали. Самым уязвимым звеном во всей цепи.
— Это слабое звено уничтожено.
Нанкху уловил горечь в словах Нкози. Он смотрел на него в упор и думал: хорошо тебе, что ты можешь выражать собственное неудовольствие.
— Разумеется, вам объяснили…
— Весьма доходчиво, — пробормотал Нкози. — Это, конечно, служит оправданием.
— Вы все это обговорили с Сэмми, не правда ли?
— Да… Простите. Я не хочу досаждать вам, уверен, что все это вам нелегко дается.
— Прошу вас, не забывайте, Сэмми — Друг. Ему тоже не легко приходится. Пожалуй, ему даже труднее. Он — активист, а у активиста, да еще совестливого, судьба всегда трудная. Что же до оправданий, то в них нет никакой необходимости.
Кисеи принесла еду. Ди разложила ее по тарелкам. Нанкху, не отрываясь, смотрел в окно, потом принялся за еду. Нкози последовал его примеру.