Немного успокоившись, утираю лицо рукавом и глубоко вдыхаю.
– Что случилось? – спрашивает сестра.
Пожимаю плечами.
– Кажется, я сегодня потеряла розовые очки.
Лекса хмурится и спрашивает:
– Что это значит?
– Я дура. Лекса, я такая идиотка.
– Это касается его? Мистера Келлера.
Киваю и закусываю губу. Но меня словно срывает с тормоза, и я начинаю тараторить так быстро, что слова не успевают собраться в адекватные предложения.
– Когда я была здесь, то очень сблизилась с ним. Максимально сильно. Я его боялась и восхищалась им. Он… понимаешь, он жесток с другими и порой… невыносим, но со мной. Боже! Со мной он был другим. Мы разговаривали, пререкались порой, но чаще наши беседы уходили в двусмысленное заигрывание. Мы переспали. Я никогда в жизни ни с кем не была так близка. Понимаешь? Это был не просто секс, это было нечто большее. А потом я сказала ему о задании полковника, и он прогнал меня, наговорил много разных ужасных вещей. Тогда я была растоптана. Ненавидела его больше, чем всех остальных вместе взятых. Я отпустила его. Старалась сделать это мысленно, но… он стал моим призраком и приходил ко мне практически каждую ночь.
Замечаю, что больше не плачу, но всхлипывания никуда не пропали. С каждым произнесенным словом, мне становится легче. Возможно, нужно было сделать это раньше. Поговорить с кем-то.
– Когда мы пошли за вакциной, он не был жесток или ужасен. Он… словно заботился обо мне. Всё, начиная с этого проклятого пластыря на моей щеке и заканчивая поцелуем. А потом мы возвращались и попали в передрягу. Машина перевернулась, и я должна была там умереть, но он… он пожертвовал вакциной, ради которой перерыл половину штата, и вколол её мне. Словно я была важнее… власти, которую эта вакцина даровала бы ему. Но я об этом не знала. Могла бы догадаться, но розовые очки были со слишком толстым стеклом. Он приказал Лейзенбергу лечить меня, и вот я снова на ногах. Практически цела. Мы снова начали пересекаться с Заком и… стоило только мне подумать, что, возможно… возможно, все наши недосказанности и недопонимания позади, как он снова меня… убил.
– Так была ещё вакцина? – в шоке спрашивает Лекса.
Смысла лгать больше нет и я коротко рассказываю ей о судьбе второй ампулы.
– Так что он сделал?
Перевожу взгляд на Лексу, я ведь забыла, что она здесь.
– Раньше у него была девушка. И сейчас они живут вместе, и… она ждёт от него ребенка.
Нижняя челюсть Лексы падает, скорее всего я выглядела точно так же.
– Ты уверена? – спрашивает она.
– Более чем. Я сама видела. Стояла в их идеальном доме, который словно сошел со страницы журнала об интерьере для богачей, и смотрела на то, как он трясется над ней. А меня он там даже не заметил. Теперь я стала для него призраком.
– Может, ты что-то не так поняла?
– Нет. Я поняла всё более чем так.
– Ты расстроена…
– Нет, Лекс, я не просто расстроена, – смотрю сестре в глаза и понимаю, что сейчас первый разговор между нами, который "обо мне", и шепчу. – У меня такое чувство, что я была рождена, чтобы умирать ради него.
Лекса складывает руки на коленях и с идеально ровной спиной кивает мне.
– Хорошо, давай по порядку. Что ты испытала, когда узнала об этом?
На мгновение задумываюсь и перед глазами снова появляются они. Такие… бесячие.
– Я испытала растерянность, не знала, что мне делать и как себя вести. Лекс, у них ведь будет ребенок, они живут …
– Я поняла, что ты ещё испытала?
– Ты что – заделалась психологом? – в раздражении спрашиваю я.
– Нет. Но папа водил меня к парочке, и подобный разговор мне однажды помог. Так что ты испытала потом?
Мне даже задумываться не нужно.
– Ревность и боль. Боль я могу понять, мои надежды и мечты рухнули в одну секунду. Всего за пару ударов сердца я потеряла его… но он и не был моим. Следует, ревновать я была не должна.
Боже, как всё это сложно. И я добровольно полезла в это болото. Жизнь столько раз показывала мне, что какие-либо отношения с Заком – это больше, чем я способна вынести.
– Это так не работает. Должна и не должна это из другой истории. Ты ведь влюблена, а это не поддается никаким законам.
– Влюблена, – пробую это слово на вкус, и оно отдаёт кислотой, словно нечто испорченное.
– Вот видишь? Ты успокоилась.
Лекса улыбается, и я делаю то же самое. Внешне я может и спокойна, а вот внутренне мне по-прежнему больно.
– Почему ты ходила к психологу? – спрашиваю я.
– Ты не захочешь знать.
– Хочу.
– Я не знала, как вернуть тебя. Когда вы с мамой уехали, я была сама не своя. Рыдала, не ела, а если ела, меня рвало. Потом папа рассказал, что ты ему не дочь, и эта тайна меня подкосила. В один из вечеров папа приехал домой раньше и помешал мне.
– Помешал в чём?
– Я хотела повеситься.
Только не это.
Обнимаю сестру и сжимаю её в медвежьих объятиях. Боже, не мне одной было плохо. Пару минут мы молча обнимаемся, а потом я отстраняюсь и спрашиваю:
– А отец не упоминал, кто мой настоящий папа?
– Нет. Но думаю, это был очень крутой чувак.
Фыркаю от смеха и пару часов мы разговариваем ни о чём. Постепенно я прихожу в себя и, смотря на сестру, осознаю, что это я не ценила больше всего. Её и меня. Нашу связь, которую оборвали родители даже не поинтересовавшись, каково от этого нам.
Глава двадцать третья
Уснула я прямо у Лексы в комнате, на кровати, которую занимала сама, кажется, целую жизнь назад. Просыпаюсь ночью от легкой боли в покусанной руке. Боже, я уже и забыла каково это. Выбираюсь из-под одеяла, как можно тише натягиваю кофту и обуваюсь. Беру клюку и отправляюсь в своё больничное жилище. Возвращаюсь и обнаруживаю у себя в палате Лейзенберга. Его глаза, боже, они непостижимы. Вот сейчас, он смотрит на меня или за меня? Так и хочется подойти и подправить его стеклянный глаз, немного переместить его, чтобы пара смотрела в одну точку.
– И где ты ходишь? – спрашивает он и причмокивает.
Смотрю себе за спину, там никого нет. Значит, он всё-таки смотрит на меня.
– Вы со мной говорите?
– А ты видишь тут ещё кого-то? – спрашивает доктор и причитая идёт в мою сторону. – Кем я только не был, но посыльным мне ещё не доводилось работать. И прикрывать я тебя больше не буду. Ходит ночами где попало, а я отчитывайся. Я вам не секретарь и не нянька.
Отдаёт мне листок и направляется к двери, продолжая бубнить себе под нос. Окликаю его и спрашиваю:
– Доктор Лейзенберг, почему вы не сказали мне о том, что я излечилась с помощью вакцины?
– А смысл? Чтобы ты задавала кучу ненужных вопросов? Да и команды от мистера Келлера не было.
Киваю и опускаю взгляд на листок.
– Она испаряется, – говорит Лейзенберг и поправляет очки.
Перевожу взгляд на доктора, но стараюсь смотреть ему на переносицу.
– Что?
– В твоей плазме с каждым днём всё меньше и меньше нужных элементов. Я провёл кое-какие опыты, имея под рукой небольшой анамнез, и думаю, это из-за укуса. Ты уже была… во власти тумана, но некто этому не придал значения, когда ввел тебе вакцину. Не уверен, что из твоей крови выйдет что-то путное. Нужно было брать кровь, когда ты ещё была в коме.
– Почему не взяли?
Доктор хмурит кустистые брови и смотрит на меня, возможно, на меня, скептически.
– Потому что не было такой команды от мистера Келлера.
Понятно. Не успеваю поблагодарить его за услуги секретаря и почтальона.
Доктор уходит, и я разворачиваю листок. Размашистым почерком в самом центре написано "Заберу тебя на рассвете, будь готова".
Ха! Да он издевается. Я ему что – игрушка? Вакцины во мне кот наплакал, в этом плане я ему скоро буду не нужна. А в других, видимо, и не была. Плевать.
Собираю вещи и отправляюсь в душ, стоя под струёй воды, раздумываю, как поступить дальше. Я не смогу жить на девятке и видеть, как в скором времени Зак, Герда и плод их любви станут бегать тут и показывать всю идеальность их семьи. Но и уходить глупо. Более теплое место сейчас будет сложно найти. Практически невозможно.
Завтра же поговорю с Лексой, и мы решим, что делать. Как вариант, можем отправиться искать Доми. Я хочу верить сестре и более того верю. Фиби могла и ошибиться. Она могла и солгать. Кто знает, что творится в её мозгах? Вот Рэнли говорит, что в голове у Фиби совокупляются дьяволы, и они даже на перекур не останавливаются.
Выбираюсь из душа, вытираю влагу с тела и подсушиваю полотенцем волосы. Натягиваю спортивные штаны, футболку, носки и ботинки. Опустошенная и печальная возвращаюсь в палату. И она снова не пуста.
Закари стоит у кушетки, руки за спиной. Он оглядывает меня с ног до головы и говорит:
– Уже рассвет.
Недавняя истерика, состоявшаяся в комнате Лексы, выжала из меня все соки. Но сейчас я снова завожусь. Мне противно смотреть на него. Эти эмоциональные качели скоро прикончат меня. А я хочу жить.
– Поздравляю. Интересное наблюдение.
Даже сейчас я не могу просто его игнорировать или же ответить нормально.
– Одевайся, я хочу тебе кое-что показать.
– О, перестань. Я видела уже больше, чем хотела бы.
– Одевайся.
Он ещё смеет командовать мной. Невыносимый человек.
– Проваливай, – тихо говорю я. – Зак, оставь меня в покое. Я понимаю, ты тут самый главный, самый важный, но не играй со мной в свои игры. Это жестоко.
– Я не играю.
– Тогда оставь меня.
Закари отрицательно качает головой.
– Не могу.
– Можешь.
Прохожу к кушетке и сажусь. Я могу разглагольствовать и спорить, но он не отступит, это не в его натуре. Но я могу поиметь из этого выгоду. Поднимаю взгляд на невозмутимое лицо и говорю:
– Я пойду с тобой, но после этого ты оставишь меня в покое.
Пару мгновений он ничего не говорит.
– Если ты сама этого захочешь.
Ещё как захочу! Уже хочу!
– Хорошо.